Стальной излом. Битва за Дон

СТАЛЬНОЙ ИЗЛОМ

Битва за Дон

«Говорят, после смерти в тяжелом бою

в рай попадают танкисты...

Скажи тогда, Бог, почему над землей

души наши зависли?

Ответь мне, Господь, когда я войду

в чертоги твои из света?»

Но Бог молчит, ему все равно,

Нет и не будет ответа.

Из «Письма танкиста

Ивана Тимофеева Богу».

Пролог

Старший лейтенант Михаил Дедов, командир 76,2-мм батареи, устало опустился на холодную, мерзлую землю – надо бы немного отдышаться. Буквально пять минут назад расчеты закончили обустраивать свои позиции на невысоком, лесистом холме недалеко от Крюкова, а на Ленинградском шоссе уже показались немецкие танки. Пока еще едва видные в синей морозной дымке, но уже ясно слышимые – их низкий рев далеко разносился в холодном воздухе. Михаил прикинул: идут медленно, осторожно, значит, будут здесь минут через пятнадцать-двадцать, не раньше. Ладно, успеем подготовиться.

На Москву по Ленинградскому шоссе шел передовой отряд 2-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Рудольфа Файеля. Его панцеры пару дней назад с ходу ворвались в Солнечногорск, захватили Пешки, Есипово, Поварово, а теперь подходили уже к Крюкову. И до московских окраин им оставалось всего тридцать пять километров, причем по хорошо сохранившемуся (несмотря на частые артобстрелы и постоянные бомбежки) бетонному шоссе. Это вам не по сельским проселкам ползти, по уши в грязи и глине, и не через двухметровые снежные заносы пробиваться! Совсем другая скорость!

Ближайшей целью гитлеровцев был поселок Крюково – важный узел обороны и крупная железнодорожная станция. Главнокомандующий группой армий «Центр» фельдмаршал Федор фон Бок отдал 2-й танковой дивизии Файеля ясный, четкий приказ: взять Крюково как можно скорее, он должен стать плацдармом для решающего броска на большевистскую столицу.

Немецким танкистам противостояла 16-я армия генерал-лейтенанта Рокоссовского: четыре стрелковые дивизии (одна – рабочего ополчения), три стрелковые бригады с артиллерией, 1-я гвардейская (бывшая 4-я) танковая бригада Михаила Катукова, кавалерийская группа генерала Доватора и три противотанковых артполка. Непосредственно у Крюкова оборону держала знаменитая 316-я стрелковая, прославившаяся у разъезда Дубосеково. Недавно ее переименовали в 8-ю гвардейскую с присвоением имени генерала Памфилова, павшего в тех боях... А наступали на 16-ю армию отборные части 4-й танковой группы генерал-полковника Гёпнера при поддержке пехоты и мотопехоты.

Последние два месяца 16-я армия генерала Рокоссовского практически не выходила из тяжелых, изматывающих боев: в октябре сдерживала гитлеровцев на дальних подступах к столице - у Можайска и Малоярославца в ноябре штурмовала Скирмановский выступ (его следовало срезать как можно скорее – угрожал всему Западному фронту), затем стойко оборонялась на Волоколамском шоссе и Истре. Но, несмотря на все усилия, остановить немцев пока не получалось, приходилось отступать, пятиться к столице. Уж больно неравными оказались силы: гитлеровская ударная панцерные группа против нескольких сильно потрепанных, измотанных стрелковых дивизий, кавалеристов Доватора и танковой бригады Михаила Катукова.

Бои под Москвой шли кровавые, жестокие, советские части несли большие потери: к началу ноября личный состав большинства из них сократился более чем наполовину. В ротах вместо положенных ста сорока человек оставалось не более пятидесяти, а то и меньше. Правда, перед решающим сражением за Москву 16-ю армию пополнили - добавили конную группу Доватора (две кавалерийские дивизии, 50-я и 53-я). Это были храбрые, отважные конники, но, к сожалению, почти бесполезные против немецкого стального танкового кулака. С шашками наголо – на панцеры? Нет уж, извините! Пусть этим польские драгуны занимаются… Чем это для них кончилось – хорошо известно. Кавалеристов Доватора использовались часто в пешем строю – как обычная пехота. А что делать? Людей в окопах остро не хватало...

Хорошо, что 16-й армии в конце октября передали еще танковую бригаду Михаила Катукова, это была уже реальная поддержка: умелые, сплоченные в боях экипажи, отважные мотопехотинцы. Бригада до этого успешно оборонялась под Мценском и даже сумела нанести поражение танковым частям «быстроходного» Гейнца Гудериана, замедлив их прорыв к Москве. К сожалению, после тех боев (и еще штурма Скирмановских высот) в ней осталось всего семнадцать боевых машин, причем половина – это легкие Т-60. Остальные или были уже безнадежно потеряны, или пока не вернулись из ремонта.

Бронетехнику и артиллерию в 16-й армии очень берегли - иначе чем будем отбиваться от гитлеровцев, чем их останавливать? Не станет у нас танков и пушек - фашисты с ходу прорвут нашу растянутую оборону, выйдут на Ленинградское шоссе и пойдут к столице. У Крюкова, по сути, была последняя линия обороны, дальше, до самого города, серьезных рубежей уже не имелось. Поэтому слова политрука Василия Клочкова, сказанные им у разъезда Дубосеково: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!» - были понятны и близки всем…

8-я гвардейская стрелковая дивизия (бывшая 316-я) генерала Ревякина (он стал ее командиром после гибели Памфилова) закрепилась в самом поселке Крюково. Василий Андреевич прекрасно понимал, что его измотанным, неполным ротам не сдержать стальных ударов немецких танков, а потому в основном рассчитывал на артиллерию: обещали скоро прислать Ф-22 УСВ, улучшенный вариант хорошо известных Ф-22. Уж те точно не подведут: их бронебойные снаряды легко взломают германскую сталь, пробьют защиту «троек» и «четверок», а слабенькие «двойки» вообще прошьют насквозь! Главное – подпустить панцеры поближе, метров на триста-четыреста, чтобы с первого выстрела - и наверняка.

В дуэлях «пушки против танков» решающее значение имели личные качества расчетов: выдержка, хладнокровие, умение выбрать правильный момент, не засветиться раньше времени. Немецкие танкисты тоже ведь были не дураки, воевать умели (иначе не стояли бы они сейчас у самых стен Москвы), артиллерийские уловки прекрасно знали, а потому маневрировали, уходили от прямых ударов, меняли направление атаки, совершали внезапные фланговые обходы и заходили с тыла. Уж что-что, а боевого опыта им было не занимать! К счастью, и артиллеристы старшего лейтенанта Дедова тоже уже достаточно понюхали пороху, знали, как нужно бить немецкие танки…

Генерал Файель приказал атаковать Крюково сразу с двух сторон – через деревню Каменка и со стороны Матушкино. Ударим с разбега - и сразу же возьмем иванов в «клещи». Но не получилось: советские саперы успели взорвать мост через речку Горетовку, и это остановило немецкий танковый порыв. Однако генерал не растерялся и приказал переправляться прямо по речному льду. Зима, на которую так громогласно и горестно жаловались все немецкие солдаты и офицеры, неожиданно оказалась их союзницей: сильные морозы сковали воду, лед стал толстым, крепким, и панцеры легко прошли через Горетовку по деревянным настилам. Слава богу, что их вовремя заметили и остановили огнем - на самых подступах к Крюкову. Но какой кровью это далось! Заплатить пришлось высокую цену – потери были огромные…

Вторая подряд неудача, однако, не остановила упрямого генерала Файеля: через день, подтянув свежие силы, он приказал еще раз штурмовать Крюково. Был полностью уверен, что на этот раз всё получится – противостоять его панцерам практически уже некому: русские убиты, их бронетехника - уничтожена, артиллерия - раздавлена... Следуя приказу, утром немецкие танки вышли на пустое шоссе и открыто пошли на Крюково. Если быстро, не задерживаясь, проскочить злополучный поселок, выбить из него оставшихся защитников, то еще до темноты можно выйти на окраины Москвы. И они станут первыми, кто ворвется в большевистскую столицу...

Генерал, в принципе, рассчитал правильно, с немецкой точностью, но не учел одного: советские солдаты не собирались отступать, стояли на смерть, оборонялись крепко. К тому же Файель не знал (да и не мог знать), что к защитникам Крюково успела подойти помощь – противотанковые батареи 76,2-мм Ф-22 УСВ. И одна из них, старшего лейтенанта Михаила Дедова, как раз стоит на Ленинградском шоссе, ожидая его танки…

***

Михаил Дедов поднялся на невысокий холм и огляделся: слева - поселок Крюково, там стрелковые батальоны 8-й гвардейской дивизии, а вот справа от него никого нет, пусто. Ему вчера сказали откровенно: на тебя, старший лейтенант, последняя надежда, за твоей спиной - Москва. Держись, сколько можешь!» Михаил, само собой, ответил, как и полагается: «Есть держаться!» А про себя подумал: у меня всего три орудия и почти нет прикрытия… Одна пушка погибла во время утреннего немецкого налета, а пехоты дали откровенно мало – всего одну роту. Сказали, что больше нет. И если немцы попрут со всей своей силой… Сдержать-то он их, конечно же, сдержит, но вот насколько? На два часа, три, на полдня? А что потом?

Рассчитывать ему, по сути, было не на кого. Вчера обещали прислать еще батарею «сорокапяток», да что-то нет ее, и, наверное, уже не будет. Поэтому с самого утра его подчиненные долбили лопатами, ломами и кирками каменную, ледяную землю, закапывались, укрепляли позиции, рыли щели и землянки. Работа была тяжелая, отнимала последние силы, земля больше походила на гранит, чем на лесную почву, откалывалась маленькими ледяными кусочками...

Михаил вместе со всеми махал киркой - тоже решил поработать. Во-первых, чтобы согреться, а во-вторых, чтобы по возможности укрепить свой наблюдательный пункт. Его он устроил на лесистом холме, удобное место – просматриваются все подходы, прекрасно видны обе дороги - и на Москву, и на Крюково. Если появятся немецкие танки – заметит их еще издали. Что, собственно, и произошло…

Свои орудия Михаил поставил так: одно – чуть впереди, два остальные – позади и справа - для того, чтобы держать под прицелом весь перекресток. Приказал тщательно укрыть их еловыми ветками и засыпать снегом. Маскировка, конечно, получилась так себе, после первых же выстрелов ее сметет начисто, но хоть такая… Нам бы продержаться часика два-три, подбить первые немецкие танки, чтобы закупорить Ленинградку, заставить гитлеровцев идти по целине, по глубокому снегу. Этого они страшно любят – панцеры вязнут в сугробах, теряют скорость и маневренность. А нам это на руку! Значит, нужно устроить на шоссе глухую пробку, забить его горящими машинами, тогда и драться нам будет намного легче, и продержимся мы дольше – пока не закончатся снаряды.

Благо, навезли их предостаточно – и до сих пор еще подвозят. Вон, полуторка за деревьями урчит, хватит с запасом… А вот людей бы нам не помешало, а то при смене позиций пушки толкать будет некому: расчет - всего пять человек, а вес Ф-22 УСВ - полторы тонны. И еще лейтенантика бы нам какого, хоть самого младшего, только из училища, а то остался у нас один Коля Седов. Второго, Сашку Васильева, убили сегодня утром - во время немецкого авианалета...

…«Лаптежники» появились неожиданно – выскочили из-под низких, серых туч. Шесть Ju-87 резко, с рвущим душу воем пошли вниз – бомбить станцию «Сходня». Вошли в пике, сбросили груз - и сразу же вверх, за облака, уходя от зенитного огня. Орудия еще только сгружались с платформ, все были заняты, в небо никто не смотрел, думали: облачность низкая, немцы не налетят. Но ошиблись… Никто даже испугаться по-настоящему не успел – насколько быстро все произошло. Не то, чтобы убежать и укрыться. В результате – трое убитых, в том числе – и младший лейтенант Васильев, четверо раненных и контуженных. Потеряли лошадей, часть батарейного имущества, но главное – одно орудие. Однако задерживаться не стали – скорее на Крюково, где складывается чрезвычайно опасная ситуация; немецкие танки могут в любой момент прорваться и оседлать шоссе, нужен был артиллерийский заслон. Оставили раненых и убитых в Сходне и быстрым маршем пошли на новое место.

Михаил поднял к глазам бинокль: немецкие танки замерли примерно в двух километрах от него, за ними встали мотоциклисты, немецкие пехотинцы слезли с панцеров и тоже укрылись за машинами. Удивился: «Почему не атакуют, чего ждут? Световой день в декабре короткий, в четыре часа – уже сумерки, а в темноте они наступать не будут, побоятся засад и внезапных контратак». Но вскоре получил ответ на свой вопрос: в небе опять появились «юнкерсы». «Значит, нас обнаружили, - с горечью подумал Дедов и крикнул своим: - Всем в укрытие!» Впрочем, его подчиненные и так всё хорошо знали: как только появились «лаптежники», сразу дружно побежали прятаться. Залегли под деревьями, в ложбинках и ямах, забились в кювет у дороги. Многие зарылись в снег, хотя защиты от него не было никакой.

«Лаптежников» на сей раз было больше, чем утром, девять штук. Они не спеша встали в круг, примерились, а затем стали с воющим ревом падать на батарею, посылая бомбы прямо в цель. «Как они нас увидели? – зло думал Дедов, прижимаясь всем телом к твердой, как камень, земле. - Мы же вроде неплохо замаскировались… Наверное, где-то здесь у них разведгруппа, увидели наши приготовления и сообщили в свой штаб по рации. Или сами танкисты вызвали самолеты – так сказать, для профилактики. Все правильно: место для засады очень удобное, перекресток прекрасно просматривается. И лесок для укрытия пушек вполне подходящий…»

Самолеты выныривали из пике так низко, что ясно были видны головы пилотов - в черных, обтягивающих шлемах, с прямоугольными очками на глазах. Работали они неспешно, методично, ничуть не опасаясь ответного огня: видимо, знали, что здесь нет зениток. Ну да, все они, даже слабые 25-мм, были сейчас в другое место – перебросили против очередного гитлеровского танкового прорыва. За неимением другой артиллерии... Впрочем, зенитчики дрались с панцерами успешно: и со своими 37-мм орудиями, и с более мощными 85-мм. Последние вообще высоко ценились в армии - подбивали любые немецкие танки на раз, хоть в лоб, хоть куда еще…

Пехотинцы прикрытия, залегшие на краю леса, забились в неглубокие, наспех вырытые стрелковые ямки. «Будь у нас время, - вздохнул Дедов, - сделали бы всё по уму, как полагается, а так… Словно могилы себе вырыли. От смерти не спасут, не укроешься в них…»

Между тем на холм уже упали первые бомбы: протяжно, гулко ухнули взрывы, взметнулись красно-черные фонтаны, заходила ходуном земля под ногами, больно ударили по спинам мерзлые комки. Затем еще и еще... Ядовито, удушливо запахло взрывчаткой – кислая, забивающая рот и нос вонь. С деревьев посыпался рыхлый снег, полетели срезанные осколками ветки. Маскировку батареи смело в один миг. К счастью, сами орудия не пострадали – ни одно даже не было перевернуто. Можно сказать, крупно повезло. Через десять минут, показавшиеся бесконечными, «юнкерсы», отбомбившись, легли на обратный курс – на свой аэродром. А у советских бойцов еще долго стоял в ушах противный, звон, и головы болели так, словно по ним кто-то ударил здоровой дубинкой.

Но не успели немного прийти в себя, посчитать раненых и убитых, как панцеры пошли в атаку. Всё так же неспешно, открыто, по шоссе. Видимо, были уверены, что советская батарея полностью уничтожена – после такой-то бомбовой обработки! Гусеницы давили недавно выпавший снег, смешивая его с грязью, а серые квадратные башни хищно поводили из стороны в сторону толстыми, короткими хоботами орудий.

…Руководил атакой на Крюково полковник Карл Деккер, весьма умелый, грамотный командир. Разумеется, он не послал в бой сразу все свои панцеры (учитывая, что их после двух месяцев боев осталось менее половины), выслал одну разведгруппу обер-лейтенанта Эрвина Шрая (три Pz.II, два Pz.III и еще командирский Pz.IV). С ними - мотоциклетный взвод и, само собой, пехотный десант, поддержать, в случае чего, танкистов: очистить улицы, выбить оставшихся русских. Общий приказ был такой: в серьезный бой не вступать, проскочить поселок – и сразу дальше, на Москву. Генералу Файелю очень хотелось войти в историю…

…Михаил снова поднес к глазам бинокль: «Так, «двойки» и «тройки», а эта, которая позади всех, командирская «четверка». По ней мы и ударим в первую очередь…» Низкий гул танковых двигателей давил на психику - казалось, кроме него больше ничего в мире не существовало, только он один - этот надсадный, несущий смерть рев. К басовитому, низкому звуку танковых моторов добавлялся еще противный железный скрежет – траки гусениц сдирали ледяную корку с замерзшего асфальта.

- Бронебойным! – чтобы все слышали, громко приказал Михаил. - Стрелять по готовности! Первое орудие, огонь!

Орудие глухо бабахнуло (уши привычно заложило), горячая гильза, звеня, полетела на мерзлую землю. Заряжающий тут же закатил в казенник следующий снаряд. Немецкие танки открыли ответный огонь: вот передовая «тройка» на секунду замерла, выплюнула длинный язык пламени. Свистящий вой заставил бойцов упасть на землю. К счастью, немецкий наводчик взял много выше, снаряд ушел куда-то за позиции. Где-то позади грохнуло, опять вздрогнула земля, раздался жалобный протяжный скрип, похожий на стон... Дедов оглянулся – взрывом свалило толстую, мохнатую ель. «Деревья умирают, стоя, как солдаты, - промелькнуло у него в голове.

…Немецкий Pz.III еще раз присел на гусеницы и выплюнул очередную порцию пламени, к обстрелу присоединились и остальные танки. Черно-огненные разрывы рвали землю, разбивая и без того некрепкую защиту батареи. «Двойки» добавляли осколочными – их автоматические 20-мм пушки ловко обрабатывали артиллерийские позиции. Загорелись старые ели, все вокруг затянуло белым, слепящим дымом. С одной стороны, это мешало вести прицельный огонь, но с другой – как-то прятало орудия. Вспыхнула за батареей полуторка со снарядами – приехала перед самым боем, и ее не успели разгрузить. Время от времени из кузова взлетал в небо высокий сноп пламени с фонтаном красных искр – взрывался очередной снаряд. Боеголовки красными фейерверками отлетали далеко в сторону и, шипя, врезались в снег. Возле грузовика, раскинув руки, лежал убитый водитель.

Немецкие танки еще немного постреляли, затем прибавили ходу – очевидно, решили скорее разобраться с досадной помехой: раздавить людей, впечатать в землю орудия. У ближайшей к Михаилу пушки погиб наводчик, он сел на его место: на пару секунд прильнул к резиновому наглазнику, подправив прицел, и сам же себе приказал: «Огонь!» Орудие дернулось и выплюнуло из ствола тяжелую болванку. «Бронебойный!» - снова крикнул Михаил. Замелькали руки, подавая снаряд, затем, после выстрела, дернулся казенник, выкидывая на почерневший снег очередную горячую гильзу...

Вот, наконец, вспыхнула ближайшая «тройка», из ее нутра повалили густые, жирные клубы дыма. Затем у соседней «двойки» побежали по броне огненные струйки – подожгли. У другой машины оказалась перебита гусеница, она раненым зверем закрутилась на месте, противно заскрежетала по льду. А затем, размотав до конца длинную металлическую ленту, сползла в кювет и уткнулась носом в высокий сугроб. Из машины выскочили три фигуры в черных комбезах, бросились назад, к своим, но их скосила пулеметная очередь – советские пехотинцы тоже знали свое дело.

Однако гитлеровцы, несмотря на потери, продолжали наступать, грохот орудийных залпов и рев танковых моторов сливались в жуткий вой. Михаил потерял счет времени, механически отдавал приказы и корректировал огонь орудий. Он почти ничего не слышал – оглох от взрывов, был, очевидно, контужен, но не обращал на это внимания – идет бой. И лишь очень удивился, когда немецкий танк внезапно вырос прямо перед его глазами. Дымов отчетливо увидел белый крест и черное жерло орудия, направленное на него. Из танка ударил пулемет, и Михаил, тяжело раненный, неловко сполз на землю, промелькнула последняя мысль: «Подбили мы этого гада или же нет? Успели или…» Широкая, неуклюжая немецкая машина навалилась на пушку, смяла своей многотонной массой, затем перевалилась и поползла дальше.

Но к ней уже метнулся старший сержант Глухов - сжимая в руке противотанковую гранату. Вид его был страшен: в одной гимнастерке (телогрейку скинул, чтобы не мешала), злое, черное от копоти лицо, залитое кровью, разодранная осколком до самых зубов щека… Глухов сделал пару мелких шагов, примерился и, размахнувшись, швырнул гранату на моторный отсек танка. Взрыв - и «тройка», качнувшись, замерла на месте, из двигателя повалил едкий, жирный дым. Потом начали вырываться наружу тонкие, яркие языки пламени...

Откинулся верхний люк, показался немец – очевидно, командир. К Глухову подбежал младший лейтенант Николай Седов, вскинул руку с пистолетом – раздались сухие, короткие выстрелы. Убитый фашист свесился с башни вниз головой... Седов еще намного подождал, но больше никто не показывался – очевидно, остальные члены экипажа задохнулись в дыму. Николай убрал пистолет в кобуру и стал отдавать громкие приказы – он теперь был за старшего. И бой с фашистами все еще продолжался…

Однако через пять минут панцеры стали отступать – последняя «двойка» и чудом уцелевшая командирская «четверка» поползли назад. На шоссе остались три чадящие немецкие машины, и еще одна горела прямо на позиции батареи. Бой был выигран, но какой ценой! Выжило лишь одно орудие, из личного состава – десять раненых, контуженных, обожженных бойцов под командованием младшего лейтенанта Николая Седова. Вчерашнего выпускника артиллерийского училища, а сегодня уже - командира противотанковой батареи...

***

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

Вечернее сообщение 1 декабря

В течение 1 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На Западном фронте отбито несколько ожесточенных атак противника с большими для него потерями. На Ростовском участке фронта советские войска продолжают преследовать немецкие войска. Захвачены новые трофеи. За 30 ноября уничтожено 59 немецких самолетов. Наши потери 17 самолетов. За 1 декабря под Москвой огнем зенитной артиллерии сбито 4 немецких самолета.

За 30 ноября нашей авиацией уничтожено и выведено из строя 215 немецких танков, 6 бронемашин, 1.400 автомашин с войсками и грузами, 34 полевых орудия и 20 минометов, 400 повозок с военным снаряжением, 5 автоцистерн с горючим, крупный склад горючего, истреблено и рассеяно более 3 полков вражеской пехоты.

***

Из дневника начальника Генштаба ОКХ Франца Гальдера:

30 ноября 1941 года (воскресенье), 162-й день войны

Потери с 22.6 по 26.11. 1941 г. Ранено - 17 582 офицера и 538 103 унтер-офицера и рядовых; убито - 6552 офицера и 149 923 унтер-офицера и рядовых; пропало без вести - 524 офицера и 30 428 унтер-офицеров и рядовых. Итого потеряно 24 658 офицеров и 718 454 унтер-офицера и рядовых. Общие потери войск на Восточном фронте составляют (без больных) - 743 112 человек, то есть 23,12% средней общей численности войск Восточного фронта (3,2 млн. человек).

Обстановка на фронте:

Группа армий «Центр». Северное ударное крыло, преодолевая упорное сопротивление противника, который стремится любым мыслимым способом (вводит в бой подкрепления, ставит минные заграждения) задержать наше наступление, продвигается к Москве. 1.12 4-я армия начнет наступление на своем центральном участке. Подтвердились сведения о том, что противник подтягивает силы в район Каширы.

***

Из дневника командующего группой армий «Центр»

генерала-фельдмаршала Федора фон Бока

01/12/41

…Я направил Верховному командованию сухопутных сил телекс следующего содержания:

«Несмотря на неоднократные запросы и рапорты, направленные Верховному командованию сухопутных сил группой армий с целью привлечения внимания к удручающему состоянию своих войск, было принято решение о продолжении наступления даже ценой риска полной потери боеспособности атакующих соединений. Но наступление, которое сейчас разворачивается, в значительной степени осуществляется посредством фронтальных ударов, каковые лишают нас преимуществ тактического маневра. Как уже не раз отмечалось, мне не хватает сил для осуществления крупномасштабных операций по окружению противника, а в настоящее время еще и возможностей для переброски войск с одного участка фронта на другой. В результате этой атаки наши войска после ожесточенных, кровопролитных сражений, несомненно, добьются определенных успехов и даже разобьют некоторые русские части, но все это вряд ли будет иметь стратегический эффект. Сражения последних 14 дней показали, что «полное уничтожение» противостоящей нам русской армии является не более чем фантазией. Остановиться у ворот Москвы, где сеть шоссейных и железных дорог является наиболее густой во всей восточной России, означает завязать тяжелые позиционные бои против значительно превосходящего нас по численности противника. Между тем войска группы армий совершенно к этому не готовы. Но даже если невозможное станет возможным и нам в ходе наступления удастся поначалу захватить новые территории вокруг Москвы, у меня все равно не хватит войск, чтобы окружить город и плотно запечатать его с юго-востока, востока и северо-востока. Таким образом, проводящееся сейчас наступление является атакой без смысла и цели, особенно учитывая тот факт, что время приближается к роковой черте, когда силы наступающих войск будут исчерпаны полностью.

Необходимо уже сейчас принять решение, что делать потом. В настоящее время войска группы армий «Центр» растянуты на более чем 1000-километровом фронте, при этом у меня за линией фронта в качестве резерва находится одна-единственная дивизия. При таких условиях, учитывая потери в офицерском составе и резкое падение боеспособности войск, силы группы армий не смогут противостоять даже весьма посредственно организованному наступлению. Исходя из плачевного состояния находящихся в нашем секторе железных дорог нет никакой возможности подготовить чрезмерно растянутый фронт к оборонительным сражениям или организовать его снабжение на время боев».

Часть первая

ЧЁРНАЯ ЗЕМЛЯ

Глава первая

У дверей кремлевского кабинета его встретил Поскребышев – как всегда, услужливый и незаметный. Принял шинель, фуражку, доложил: «Все собрались, товарищ Сталин!» При появлении Верховного члены ГКО и командующие фронтами дружно встали, вытянулись в струнку. Сталин не спеша прошел на свое место в начале длинного Т-образного стола, покрытого толстым темно-зеленым сукном.

Когда он проходил мимо окна, то на лицо случайно упал луч солнца - день выдался весенний, яркий, светомаскировочные шторы раздвинули. Он внезапно осветил лицо Вождя, и все увидели, как он постарел за последний год: кожа посерела, нос заострился, морщины сделались резче и глубже. Тут сказалось несколько факторов: и обычное недомогание, беспокоящее Вождя по весне, и огромное перенапряжение, с которым приходилось работать с самого июня сорок первого и до последнего времени, да и возраст тоже... А что вы хотите – почти шестьдесят три года! Однако его темные, круглые глаза по-прежнему смотрели на каждого цепко и внимательно.

После традиционного часового обсуждения текущей военной обстановки (доклад делал главнокомандующий Западным фронтом генерал армии Георгий Жуков) Верховный поднялся из-за стола и начал медленно ходить по кабинету, держа по привычке правую руку в кармане френча. Он не любил подолгу сидеть в кресле, предпочитал не спеша прогуливаться вдоль длинного стола. Это, во-первых, позволяло лучше сформулировать свои мысли, а во-вторых, можно неожиданно обратиться к любому из присутствующих, поднять, потребовать немедленного ответа – если возникал какой-либо внезапный вопрос. Поэтому участники совещания, как китайские болванчики, дружно поворачивали за ним головы, ловя каждое слово…

Сталин подошел к окну, посмотрел на кремлевские соборы – на фоне чистого голубого неба их стены отливали необыкновенной белизной. Да, в Москве уже вовсю властвовала весна, снег давно убрали, асфальт был сухим, чистым. Немного постоял, полюбовался на старинные соборы (эх, жалко купола не горят золотом – закрасили в целях маскировки черной краской), а затем вернулся на свое место за столом. Достал из кармана привычную трубку, но раскуривать не стал – просто покрутил в руке.

И обратился к Георгию Жукову:

- Как вы считаете, какие действия предпримет противник в ближайшие две-три недели?

Георгий Константинович, чуть наклонив вперед лобастую голову (что делало его похожим на упрямого, готового к бою бычка), немедленно ответил:

- Полагаю, командование вермахта подтянет из Германии резервы, перегруппирует силы и предпримет новое стратегическое наступление. Наиболее вероятное направление - с Вяземского плацдарма на Москву, и только на этом одном, не слишком широком участке фронта, на большее у Гитлера просто не хватит сил. Если, конечно, он не прикажет перекинуть на Восточный фронт свои танковые дивизии из Северной Африки. Но это вряд ли – не дадут те же англичане…

- Значит, вы считаете, что летом будет главным западное направление? - уточнил Сталин. – А как вы думаете, товарищ Василевский?

- Полагаю, что юго-западное, товарищ Сталин! - встал со своего места заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Александр Василевский (он временно заменял тяжело больного Бориса Шапошникова). - Под Вязьмой у вермахта не так много сил, одна лишь 9-я полевая армия, и то - сильно обескровленная, а новые части если и прибудут, то не очень скоро, не раньше конца апреля. Дороги еще не просохли, кругом распутица, и вода сойдет, по нашим прогнозам, не раньше, чем через месяц. По грязи же немцы наступать не будут, имеют уже такой печальный опыт: их техника, даже гусеничная, не пойдет по нашим дорогам. Под Москвой же у нас вполне достаточно сил, товарищ Сталин, и немцы не могут об этом не знать. Поэтому считаю, что более предпочтительное направление для них - юго-западное. Вот, посмотрите…

Василевский подошел к большой карте, висящей на стене, взял в руки длинную деревянную указку, стал показывать.

- Здесь, под Харьковом, для немцев образовалась очень удобная конфигурация фронта: можно наступать на Барвенковский выступ как с севера, от Харькова, так и с юга. Тогда в окружении рискуют оказаться сразу три наши армии... А в перспективе для группы армий «Юг» вырисовывается возможность выхода в большую излучину Дона с поворотом на Северный Кавказ и прорывом к Волге. Если это произойдет, то мы останемся без нефти. Гитлеру же очень нужны северокавказские и каспийские месторождения: Румыния от фронта уже довольно далеко, поставки горючего происходят с большими трудностями и уже не удовлетворяют всех потребностей вермахта. Немецкие генералы отлично понимают, что нефть – это главное, у кого она будет, тот в конечном итоге и выиграет летнюю кампанию. Поэтому я считаю, что Гитлер отдаст приказ нанести удар по Юго-Западному фронту - с выходом на Волгу и с прицелом на Северный Кавказ и Закавказье.

- Допустим, – кивнул, соглашаясь, Сталин, – что вы предлагаете?

- Перехватить инициативу, - ту же ответил Василевский (он был готов к этому вопросу), - атаковать первыми, заставить противника обороняться. Мы продолжим то, что начали в декабре под Москвой – погоним их на запад. Но желательно нанести удар в самое ближайшее время - пока немцы еще не до конца оправились после зимнего поражения...

Сталин кивнул – слова Василевского ему нравились, они отвечали его собственным мыслям и чаяниям. Правильный и точно нанесенный удар может кардинально изменить ситуацию на юге и привести к значительным успехам. Причем гораздо большим, чем зимой. А это сейчас было очень важно: политическая ситуация требовала, чтобы Красная армия еще раз доказала превосходство над вермахтом. Зимнее наступление закончилось, и снова встал вопрос – у кого в руках окажется стратегическая инициатива? У нас или у немцев? Василевский прав, нельзя упускать момент, нужно снова доказать, что «непобедимые» гитлеровские армии можно и нужно громить…

- Значит, предлагаете операцию под Харьковом? – уточнил Верховный.

- Так точно, товарищ Сталин, общее наступление трех фронтов: Брянского, Юго-Западного и Южного. Основная цель – отсечь группу армий «Юг» от центра, прижать к Азовскому морю и полностью уничтожить. Для этого планируется нанести два встречных удара: основной - с Барвенковского выступа на север, на Харьков, и вспомогательный – с севера на юг, в обход города. Таким образом, 6-я армии Паулюса окажется в окружении, и это позволит войскам Юго-Западного фронта, наращивая инициативу, пробиться в Запорожье, в тыл донбасской гитлеровской группировки, и через три-четыре месяца выйти в среднее течение Днепра, к Киеву, а армиям Южного фронта – даже к низовьям Буга.

- Все согласны с предложением товарища Василевского? – обратился Верховный к собравшимся.

Генералы дружно закивали – план, в принципе, им понравился, он позволял, во-первых, добиться крупного успеха на южном направлении (что было крайне важно), а во-вторых, приводил к следующему этапу летней кампании - разгрому самой мощной немецкой группы армий, «Центр». Ее этой зимой существенно потрепали, отодвинуть на двести километров от Москвы, но не уничтожили. И она, к сожалению, все еще серьезно угрожала столице. И еще: после удачного летнего наступления блокада Ленинграда закончится сама собой: группа армий «Север» не рискнет остаться одной. Значит, тоже покатится назад и произойдет освобождение старинных русских городов: Пскова, Новгорода, Великих Лук, а затем – и Смоленска со всеми окрестностями. В общем, перспективы были самые радужные.

- Хорошо, - согласился Сталин, - будем считать, товарищ Василевский, что вы меня убедили. Хотя, честно говоря, меня очень беспокоит слабость левого крыла Юго-Западного фронта…

- Усилим за счет собственных резервов, - поднялся со своего места командующий ЮЗФ маршал Семен Тимошенко. - Можно перебросить часть 57-й армии ближе к Изюму, на стык с 9-й армией Южного фронта, тогда возникнет сильная левофланговая группировка, которая и отразит любые гитлеровские контратаки. Ответные же действия вермахта, по нашим данным, начнутся не ранее, чем через пять-шесть дней после нашего наступления – столько времени понадобится, чтобы ввести в бой резервы 1-й танковой группы Клейста. За это время мы вполне успеем разгромить 6-ю армию Паулюса и перебросим освободившуюся бронетехнику навстречу немецким танкам. Южный фронт, надеюсь, нас поддержит, и тогда Клейсту не удастся пробиться к Харьковской группировке и деблокировать ее. Как и кому-то оттуда вырваться…

Сталин кивнул, удовлетворенный ответом маршала, и снова обратился к Василевскому:

- Готовьте подробный план операции.

Совещание закончилось, все стали расходиться. Вставали из-за стола, отодвигали стулья, по двое-трое шли к дверям, обсуждая по ходу какие-то свои вопросы...

Сталин остался в кабинете один. Подошел к карте, посмотрел на нее и задумчиво покрутил в руках любимую трубку. Что-то его смущало в этом плане, но что именно, он и сам пока понять не мог. Может быть, слишком уверенный тон, с которым Тимошенко говорил об окружении и уничтожении 6-й немецкой армии? Словно это для него это было делом решенным… Но ведь с начала войны Красной армии так и не удалось ни разу полностью взять в кольцо и разгромить хотя бы один немецкий корпус, не говоря уж о целой армии… И даже во время недавнего (и весьма успешного!) прорыва под Москвой наши части не столько били гитлеровцев, хотя и это тоже, сколько просто гнали их прочь. В результате большинству немецких дивизий удалось отойти (правда, с большими потерями) на новые рубежи и прочно на них закрепиться. А затем создать довольно опасный плацдарм под Вязьмой, Сычевкой и Ржевом... Который, несмотря на все усилия, никак не удается пока ликвидировать. Сколько дивизий положили в лесах и болотах подо Ржевом, сколько техники угробили – и всё никак! Немцы держатся прочно, отходить не желают, более того, сами атакуют, окружают наши войска. Вот и возникло понятное сомнение… Хотя, с другой стороны, освободить большой и чрезвычайно важный промышленный район, получить столь нужные людские резервы, запустить шахты, заводы, фабрики… Вернуть себе уголь, металл, зерно, масло, мясо… Ради этого, пожалуй, стоило рискнуть.

Сталин вздохнул, убрал трубку обратно в карман и отошел от карты. Его ждали текущие дела: встречи, совещания, звонки, бумаги, документы, доклады, приказы, распоряжения... В общем, все то, из чего и состоял рабочий день Вождя. И без чего немыслима была жизнь большого и сложного механизма, называемого Советским Союзом. Особенно во время страшной войны...

***

Лесной снег отливал синевато-холодной, прозрачной белизной. Здесь, в Восточной Пруссии, в глухих мазурских чащах, он по-прежнему был еще девственно-чистым, нетронутым – несмотря на уже начавшуюся весну. Между вековых сосен и елей змеились аккуратные дорожки, само собой, тщательно ухоженные и вычищенные - чтобы гости и постоянные обитателя «Вольфсшанце», в том числе сам фюрер, не испытывали никаких неудобств. А снега, надо сказать, в этом году, и особенно в январе, навалило столько, что он все еще покрывал глухим, толстым одеялом почти всю главную Ставку фюрера. И неизвестно еще, когда он растает…

Фюрер гулял каждое утро, даже в плохую погоду, и всегда брал с собой немецкую овчарку Блонди. Он ее не просто любил – обожал, часто говорил своим помощникам: «Человек может предать, а вот собака – нет!» Он ценил Блонди, пожалуй, даже выше, чем любого из своих сотрудников и соратников. Еще щенком ему подарил ее Мартин Борман, и с тех пор фюрер с ней не расставался.

В «Волчьем логове» у Гитлера сложился целый ритуал прогулок с любимой собакой: сначала немного ласкал ее, гладил по спине, говорил хорошие, добрые слова, а потом они вместе уходили по тропинкам в лес. Только вдвоем, без сопровождения и охраны. Да и зачем она здесь, в этом глухом лесу, в самом сердце Восточной Пруссии? Вождь немецкой нации и его верная овчарка чувствовали себя в полной безопасности...

Устроить здесь Ставку фюреру порекомендовал рейхсминистр вооружения и боеприпасов Третьего рейха Фриц Тодд, чья организация сооружала по всей стране широкие, удобные автобаны (они же - взлетно-посадочные полосы для самолетов), строила секретные бункеры для подводных лодок и возводила бетонные укрепления «Западного вала» («Линии Зигфрида»). То есть выполняла самые сложные и стратегически важные правительственные заказы.

Однажды Фриц Тодд отдыхал в гостинице в восточнопрусском Герлице и запомнил эти тихие места. А потом, при случае, предложил фюреру устроить возле Растенбурга его Ставку. Гитлеру идея понравилась: хороший смешанный лес (приятно гулять), мало жителей (важно для секретности), а рядом – чистое озеро. Через лес проходят две дороги, железная и автомобильная, значит, проблем со снабжением не будет. На лугу у деревни Вильгельмсдорф можно построить полевой аэродром. В общем, удобное место: с одной стороны - в самом сердце Восточной Пруссии, а с другой – относительно недалеко от границы с СССР, будущим противником Третьего рейха. План «Волчьего логова» был Гитлером одобрен, и работы закипели. Во всех документах Ставка значилась как новый химзавод. Подрядчики на строительстве менялись часто, никто из них точно не знал, что же на самом деле сооружается. Химически предприятий в Германии было много, и еще одно не вызывало никакого удивления. А что строят в такой глуши, так это правильно: безопасность людей (в том числе и местных жителей) - превыше всего!

Гитлер прибыл в «Волчье логово» 24 июня 1941 года, на третий день после начала войны с Советским Союзом. Именно отсюда, а не из Берлина, он руководил планом «Барбаросса», здесь же уточнялись и осуществлялись все военные операции Рейха. Поскольку Восточную кампанию фюрер предполагал закончить до зимы, то сначала возвели лишь легкие бетонные бункеры и кирпичные бараки для обслуги и охраны: к чему зря тратить деньги и дефицитные стройматериалы, если война все равно скоро кончится? Но затем начали сооружать и более крупные, солидные здания, защищать их мощными восьмиметровыми железобетонными накатами. А сверху еще – и толстыми каменно-земляными «подушками»: это на тот случай, если «Волчье логово» вдруг подвергнется воздушному налету...

Но война неожиданно затянулась, и Ставка стала превращаться в настоящую непреступную крепость - со множеством бункеров, специальных строений, бетонных укреплений, подземных помещений и складов. Охраняли и обслуживали ее уже более двух тысяч человек, все здания сверху закрыли специальными сетями, которые менялись четыре раза в год (в соответствии с сезоном). Территорию, помимо этого, удачно замаскировали макетами деревьев, которые также регулярно менялись…

С воздуха обнаружить «Вольфсшанце» было практически невозможно, она полностью сливалась с лесом (что регулярно проверялось во время авиационных полетов специальной фотосъемкой). Но, тем не менее, на каждом бункере имелись зенитные башни – для отражения возможных авиаударов. Правда, за прошедшие восемь месяцев войны их ни одного не случилось - ни один самолет противника даже близко не подлетел к «Вольфсшанце». На территории Ставки, помимо главного фюрер-бункера, имелись также убежища для Вильгельма Кейтеля, начальника штаба Вооруженных сил Германии, и Германа Геринга, рейхсминистра авиации. А еще - бетонные бараки для многочисленных помощников, охраны и обслуги, гаражи, столовые, узел связи, телефонная и электрические станции. Плюс даже небольшое казино…

…Гитлер не спеша шел по лесу и с удовольствием вдыхал его запах. Весна, несмотря на недавние ночные морозы и обильные снегопады, все же чувствовалась – в воздухе ощущались совсем другие ароматы, чем пару недель назад. Еще немного – и задуют теплые ветры, сугробы потемнеют, осядут, поплывут, а затем и вовсе исчезнут. Небо сделается бледно-голубым, солнце засияет радостно, ярко, и лес резко изменится – из темно-серого, мрачного, зимнего он станет светлым и зеленым. И тогда гулять по нему станет еще приятнее.

…Блонди бежала рядом с хозяином, и фюрер время от времени бросал ей палку, собака тут же ее приносила. Эта игра нравилась им обоим – своего рода физические упражнения, а то весь день сидишь неподвижно: человек – в своем кабинете, а пес – в тесном вольере. Прогулка по лесу, как правило, длилась около часа, и в ее завершение фюрер устраивал небольшую дрессировку: учил собаку ходить по «бревну». Блонди уже хорошо умела это делать, бежала легко, быстро, и Гитлер был ею вполне доволен: нежно трепал по холке, поощрял и хвалил...

***

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

Оперативная сводка за 5 апреля 1942 года

В последний час

ТРОФЕИ ВОЙСК ЗАПАДНОГО ФРОНТА ЗА ПЕРИОД

с 23 марта по 4 апреля 1942 года

Войсками Западного фронта в боях с противником за период с 23 марта по 4 апреля захвачены следующие трофеи: танков - 28, орудий - 122, минометов - 69, пулеметов - 541, автоматов - 336, винтовок - 3.234, снарядов - 12.968, мин разных - 7.020, гранат - 3.132, патронов - 1.206.000, ракет - 1.568, раций - 9, кабеля телефонного - 94 километра, автомашин - 186, повозок - 54, паровозов - 3, железнодорожных вагонов и платформ - 220, парашютов - 350, гильз снарядных - 3.200, колючей проволоки - 1 тонна, бензобочек - 347, лошадей - 219, продовольствия - 3 вагона.

За период с 23 марта по 4 апреля противник потерял убитыми около 40.000 солдат и офицеров. Освобождён от противника войсками Западного фронта 161 населённый пункт.

Вечернее сообщение 5 апреля 1942 года

В течение 5 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 4 апреля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 102 немецких самолета. Наши потери - 16 самолетов.

За 4 апреля частями нашей авиации уничтожено или повреждено 115 немецких автомашин с войсками и грузами, около 60 подвод с боеприпасами, автоцистерна с горючим, 25 полевых и зенитных орудий, 5 зенитно-пулеметных точек, разрушено 7 железнодорожных вагонов и паровоз, рассеяно и частью уничтожено до 3 рот пехоты противника.

***

Из дневника командующего группой армий «Центр»

генерала-фельдмаршала Федора фон Бока

5/04/42

Под Славянском атака противника, поддержанная танками, снова была отражена после тяжелых боев. На фронте 6-й армии установилось затишье после недавних сражений с русскими, которые понесли большие потери. Противник атаковал в южном конце Волчанской бреши силами одной дивизии, но был отражен. На северной оконечности выступа проводились только разведки боем. Скопления русских танков там и около Огурцова свидетельствуют о вероятном возобновлении атак на этих направлениях.

***

Из дневника начальника Генштаба ОКХ Франца Гальдера:

5 апреля 1942 года (пасха), 288-й день войны

Обстановка. Противник ведет довольно мощное наступление, тесня нашу 9-ю армию с севера; его танковые соединения, по-видимому, наступают на юг. Русские при поддержке большого количества танков наносят удар по позициям 40-го моторизованного корпуса (4-я армия). В остальном положение не изменилось. Русские стягивают свои силы против группы Зейдлица, но никаких новых действий здесь пока не предпринимают...

6 апреля 1942 года, 289-й день войны

Потери с 22.6.1941 года по 31.3.1942 года: ранено - 23 541 офицер, 799 389 унтер-офицеров и рядовых; убито - 8827 офицеров, 223553 унтер-офицера и рядовых; пропало без вести - 855 офицеров, 51 665 унтер-офицеров и рядовых.

Итого потеряно 33 223 офицера, 1 074 607 унтер-офицеров и рядовых. Общие потери сухопутных войск на Востоке (без больных) составили 1 107 830 человек, или 34,6% их средней численности (3,2 миллиона человек).