Стальной кочевник - часть вторая

Мы остановились в тени обвалившегося балкона, за углом от главной торговой площади. Отсюда просматривался выход на стоянку где остался «Боров», но самого багги видно не было.

Гном повернулся ко мне.

— Это Дуля с Титом, нормальные, в общем-то, ребята. Дуля стреляет хорошо, а Тит в технике шарит.

— Откуда они тут?

— Может сообразили что что мы по следам каравана пойдем, вот и притащились. А может совпало так…

— Получается здесь все Волки? И Маркс с Энгельсом?

— Нет, не думаю. Я слышал они вообще в городе не любители появляться, вражда у них с местными.

— А что если… — продолжил спрашивать я, но Гном перебил меня, заставляя умолкнуть.

— Вопросы потом. Сделаешь вид, что возвращаешься к «Борову». Увидишь их — делай испуганные глаза, разворачивайся и беги сюда. Не напрямую, петляй. Но чтобы не потеряли.

— А если догонят? Если поймают? — спросил я, и голос снова предательски дрогнул.

Гном посмотрел на меня так, будто я спросил, почему вода мокрая.

— Постарайся, чтобы не поймали. Ноги-то молодые. У этих кабанов дыхания на сто метров не хватит. Главное — завести их сюда, в эти задворки. Понял?

Он не спрашивал, согласен ли я. Он говорил, как будет. И в его логике имелся смысл, я был приманкой.

— А ты? — вырвалось у меня.

— Я буду здесь, — он мотнул головой в сторону груды бетонных плит.

— Где? — попытался я отсрочить неизбежное, но Гном подтолкнул меня, и скорчив недовольное лицо, буркнул что-то вроде «не бзди, прорвемся»

«Боров» показался сразу как я вышел из-за угла. И возле него, прислонившись к стене здания, курили трое. Борк, лысый детина и тот, помоложе. Кто из них Дуля а кто Тит, я не знал, но это и не было важно. Они разговаривали небрежно, но глаза их постоянно скользили по округе. Мой выход на открытое пространство был как выход на сцену.

Я на мгновение замер, позволив им себя заметить. Позволил Борку поднять взгляд. Позволил себе увидеть, как его лицо искажается медленной, уродливой ухмылкой узнавания. Наши глаза встретились уже без всяких масок. В его взгляде было торжество охотника, нашедшего потерянную дичь.

Я изобразил то, что должен был изобразить: паническую растерянность. Шаг вперёд, резкая остановка, шаг назад, разворот. И рванул с места что было сил.

Сзади раздался хриплый рёв:

— Держи его!

И топот. Тяжёлый, грузный — это Борк. И более лёгкий, прерывистый — это его спутники. Я не оглядывался. Я просто бежал. Ноги, подкошенные страхом, вдруг обрели стальную пружинистость. Я нырнул в первый же проход между грудами хлама, сбил с ног мужичка с корзиной, не извиняясь, перепрыгнул через сидящего на корточках торговца. Крики и проклятия летели мне вслед, сливаясь с криками погони.

«Петляй, но чтобы не потеряли». Я свернул за угол, потом резко назад, в узкую щель между домами. Топот приближался. Я слышал тяжёлое дыхание Борка, его матерную брань. Я выскочил на другую улицу, мельком увидел удивлённые лица людей, и снова — в темноту подъезда, через разбитое окно — во двор. Я вёл их. Вёл к тому месту, где в тени бетонных плит ждал Гном. И с каждой секундой леденящий страх внутри начинал замещаться чем-то другим — лихорадочным, почти истерическим азартом. Я был приманкой и неплохо выполнял свою работу.

Выскочив в узкий, заваленный плитами и кирпичом тупичок — именно туда, куда велел выйти Гном, я закрутил головой, выискивая знакомую приземистую фигуру за грудой бетона. Никого.
«Не здесь? Просчитался?»
Запаниковав, я оступился, пытаясь затормозить, и нога наступила на округлый, неустойчивый булыжник. Мир опрокинулся. Я рухнул на руки, чувствуя, как острые грани камней впиваются в ладони.
Топот настиг меня мгновенно. Из-за угла вывалились все трое. Борк, красный от натуги и злости, был первым. Его свиные глазки загорелись торжеством.

— Ну что, попался гаденыш? — хрипло процедил он, останавливаясь и переводя дух.
Он сделал шаг ко мне, и в этот момент с груды плит прямо над ним, бесшумно как тень, сорвалась небольшая, плотная фигура. Это не было падением. Это был сокрушительный удар, точно рассчитанный, как удар молота.
Гном обрушился им на спины. Его вес, умноженный на скорость падения, сбил с ног Борка и того, помоложе, со злым лицом, будто мешок с цементом. Все трое — атакующий и двое атакуемых — грузно рухнули на землю в клубке конечностей и матерных выкриков.
Я застыл, прижавшись к земле, не в силах пошевелиться. Всё произошло за какие-то мгновения.
Гном, оказавшись сверху, не тратил времени. В его руке, будто вырастая из кулака, блеснуло лезвие. Короткий, точный удар снизу вверх, под угол лопатки. Борк дёрнулся, издал странный, булькающий звук и обмяк.
«Злой» попытался откатиться, вытащить ствол из-за пояса. Гном, будто предвидя это, развернулся на колене и всадил нож ему в основание горла, чуть выше ключицы. Тот захрипел, захлебнувшись собственной кровью.
Третий, здоровенный лысый детина, замер в двух шагах, его мозг не успевал переварить разворот событий. Рука тянулась к висевшему на брюхе обрезу, но движения были заторможены шоком. Гном, не вынимая ножа из второго, с силой рванулся вперед, врезаясь головой лысому в подбородок. Детина рухнул, тяжело, с матерным воплем. Гном был уже над ним. Не стал использовать нож. Просто со всей силой, с короткого замаха, ударил его кулаком в висок. Тот обмяк.
Посмотрев до конца, я кое-как поднялся. В ушах звенело, падая, я умудрился стукнуться головой. Гном, тяжело дыша, вытер лезвие о куртку Борка, вложил нож в ножны и бросил на меня беглый, оценивающий взгляд.

— Целый? — его голос был хриплым, но ровным, будто он только что вынес мусор, а не прирезал двоих и забил кулаками третьего.
Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

Гном же был спокоен. Крякнув, он приступил к обыску с методичной, почти хирургической точностью. Перевернул тело Борка, провел руками по карманам и подкладке куртки, вытащил тугой кожаный кошель. Затем принялся за «злого», потом за лысого детину. Добычу он раскладывал перед собой на куске относительно чистого бетона, сортируя.
Два пистолета ТТ, не новые, но с явно ухоженными механизмами. Обрез, перемотанный изолентой. Три ножа разного калибра — от финки до мясницкого тесака. Две пачки сигарет «Винстон» в целлофане. Увидев их, Гном хмыкнул — самый явный признак радости, на который он был способен. Патронов — штук сорок, разнокалиберных, но в основном под ТТ и обрез. Бинт в стерильной упаковке — ценный трофей. Пачка ампул без подписи, с красной жидкостью. И наконец, безделушки: две тонкие золотые цепочки, и перстень-печатка с вытершимся гербом, снятый Гномом с указательного пальца Борка.
Он взвесил печатку на ладони, поднес к свету, пожал плечами и швырнул ее в общую кучу. Всё, кроме сигарет и оружия, полетело в его рюкзак быстрыми, привычными движениями. Пистолеты он осмотрел, и сунул за пояс, под куртку. Обрез же подержал в руках, примериваясь, и тоже затолкал в рюкзак.

— Себе нож возьми, — кивнул он в сторону самого простого из клинков, лежавшего на бетоне. — И патроны.
Его голос был деловит. Никаких эмоций по поводу только что произошедшего. Он встал, огляделся, прислушался. С базара доносился приглушенный гул, но в наш тупик никто не заглядывал.

Тут застонал лысый детина. Стонал тихо, будто сквозь вату, но веки его уже задергались. Гном, собиравший в рюкзак последние трофеи, замер и прислушался. На его лице промелькнуло редкое выражение — что-то вроде удивления, смешанного с деловой заинтересованностью.

— Ого, — пробормотал он. — Живучий. Ну и ладно. Сейчас как раз и расспросим, что к чему…
Он присел на корточки рядом с лежащим, потрепал его по щеке ладонью.

— Эй, земляк. Открывай глазки. Поговорить надо.
Но лысый был не готов к беседе. Он только стонал, его сознание, оглушенное чудовищным ударом, болталось где-то в глубине, не находя выхода к ясности. Глаза закатывались, ноги судорожно подергивались.
Гном понаблюдал за этим секунд десять, его первоначальный интерес сменился холодной оценкой. Он вздохнул, раздражённо хмыкнул и встал.

— Ждать, пока очухается, — нет времени. И не очухается он, наверное, толком. Переборщил я… хоть и не специально.
Он вытащил свой нож, уже вытертый, но на лезвии всё ещё виднелся тёмный след. Без лишних слов, одним быстрым движением, Гном наклонился и вонзил клинок в горло стонущему. Стон оборвался, перейдя в короткий, булькающий хрип. Тело дёрнулось в последней судороге и затихло.
Гном вытер нож, на этот раз о штанину лысого, и вложил его в ножны. Потом он выпрямился, окинул взглядом тупик, пихнул ногой труп Борка и брезгливо сморщился.

— Тащи его за ноги.
Сам же подхватил тело подмышки и потянул к дальнему углу, где в асфальте зиял темный провал полузаваленного люка. Я, собираясь силами, ухватился за сапоги. Борк был невероятно тяжелым, инертным, он словно не хотел покидать это место. Мы волокли его, спотыкаясь о кирпичи.
Люк действительно был почти завален обломками, но отверстия хватало. Гном без церемоний столкнул туда Борка. Раздался глухой, мягкий удар, а потом всплеск.

— Давай следующего, — бросил он, не глядя на меня.
Мы повторили процедуру со «злым», а затем вернулись за лысым. Когда последнее тело исчезло в темноте, мне показалось будто и не было тут недавно никакой схватки. Только три широких, влажных борозды на пыльном бетоне вели к люку.
Гном затер ногой следы, разбросав поверх обломки шифера и кирпичей.

— Сойдет, — пробормотал он. — Кто их тут искать будет…
Он подошел к месту, где осталась кровь, и стал засыпать их песком и пылью, сгребая подошвами. Я молча последовал его примеру.

— Хватит, — сказал Гном, осматривая результат. Следы были грубо заметены, но для беглого взгляда сгодилось. — Пошли пиво пить.

Я замер, не веря своим ушам. У меня руки еще тряслись, в ноздрях стоял едкий запах крови, а он говорит о пиве.

— Пиво? — тупо переспросил я.
Гном остановился, повернулся ко мне.

— Пиво, — безразлично согласился он.

— Нам же бежать надо?

Он шагнул ко мне, и его низкий, глухой голос прозвучал тихо, но с такой железной уверенностью, что мой собственный запал начал гаснуть.

— Куда? В поля?

Я промолчал.

— Здесь — хоть какая-то крыша над головой. А там… — Он мотнул головой куда-то в сторону завалов. — Там ничего. Только смерть под разными соусами.

— Но нас же видели! — выдохнул я, чувствуя, как логика Гнома начинает, словно холодная вода, гасить панический огонь внутри.

— Видели, — кивнул Гном. — И что? Мы были в пивной. Там, — он ткнул пальцем в сторону базара, — полным-полно свидетелей, что мы просто пили и ушли. А эти трое… эти трое пошли куда-то сами. Может, с кем-то ещё встретились. Может, у них свои дела были. Пока никто не нашел их, мы — чистые. А значит, можем не опасаться.
Он помолчал, давая мне это переварить. Да, мир не перевернулся. Для этого города три пропавших бандита — не новость, а статистика.

— Страх — плохой советчик, пацан, — добавил Гном уже немного мягче. — Он заставляет бежать туда, где страшнее. Сейчас самое умное — сделать вид, что ничего не было. Идти и пить свое пиво. Как ни в чем не бывало. Понял?
Я глотнул воздух, кивнул. Понял. Не смирился, но понял. Его железная логика снова оказывалась единственно верной в этом беспощадном мире. Сбежать — значит признать вину.

— Понял, — хрипло сказал я.

— Ну и хорошо, — буркнул Гном. — Руки в карманы. Иди как пьяный, уставший и всем недовольный. Как и все тут.
Он поправил рюкзак, стряхнул пыль с плеч и двинулся обратно к шуму и жизни базара. Я, глубоко вздохнув, поплелся за ним, засовывая в карманы дрожащие, испачканные и порезанные руки.

Пройдя в окружную, мы вышли из-за угла, с ходу вплетаясь в людской поток. Я шел, уставившись в спину Гному, стараясь ни на что не смотреть. Но избежать этого было невозможно.
Проходили как раз мимо той, «рабской» части рынка. И тут движение замедлилось, образовалась кучка зевак. Из центра доносились глухие удары и придушенные стоны. Охранники, двое здоровенных, с дубинками в руках, методично обрабатывали кого-то, лежащего в пыли.
Гном, шедший впереди, замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, встав на цыпочки, чтобы заглянуть поверх плечей окружающих. Я невольно последовал его примеру.
Били раба. Он был старым. Очень старым. Его спина, худая и покрытая синяками и кровоподтеками, сгорбилась под ударами. Он уже почти не сопротивлялся, только вздрагивал всем телом при каждом новом хрустящем ударе дубинкой по ребрам. Руки его, тонкие и жилистые, слабо пытались прикрыть голову, но сил не хватало. Седая, грязная борода колыхалась в такт его прерывистому, хриплому дыханию.
Толпа вокруг гудела одобрительно или просто наблюдала с тупым любопытством. Кто-то смеялся. Для них это было развлечение, часть пейзажа. Для меня же — еще один гвоздь в крышку того гроба, куда медленно, но верно уходила моя прежняя человечность.
И тут я заметил, что Гном не просто смотрит. Он всматривается. Его прищуренные глаза скользили не по охранникам, а по избиваемому старику, изучая его черты, его искаженное болью лицо. Он стоял неподвижно, и в его позе не было ни жалости, ни отвращения — только холодный, аналитический интерес. Так смотрят на редкую, незнакомую деталь в механизме.
Один из охранников, заметив, что старик почти не двигается, плюнул на него, брезгливо вытер дубинку о штанину и махнул рукой:
— Хватит. Тащите его в клетку, пусть оклемается.
Двое других, поменьше ростом, волоком потащили старика прочь, оставляя на пыльной земле толстый след. Толпа, лишившись зрелища, начала расходиться.
Гном еще несколько секунд смотрел вслед уносимому телу, потом обернулся ко мне. Его лицо было непроницаемым.

— Идем, — только и сказал он, но в его голосе я уловил какую-то новую, незнакомую нотку. Не торопливость, а озадаченность.

— Ты его… знаешь? — рискнул я спросить, едва поравнявшись с ним.
Гном бросил на меня быстрый взгляд.

— Вроде.., — ответил он после паузы. — вроде видал где-то. Давно. Надо будет вспомнить где. Мозги сейчас, после всего… как вареные.
Он провел рукой по лицу, и в этом жесте впервые за весь день я увидел усталость. Но это мимолетное впечатление тут же исчезло, сменившись привычной собранностью.
Мы снова двинулись к темной двери с кривой надписью «Пиво».

Но, увы, все столики были заняты.
Гном, даже не пытаясь найти свободное место, протолкался к стойке. Огромный бармен узнал его — или просто запомнил как недавнего клиента — и, встретившись взглядом, уже тянулся к кранам. Гном поднял два пальца, бросил на стойку пару патронов. Обмен состоялся без слов. Он взял две полные кружки, передал одну мне, и мы, не задерживаясь, вывалились обратно на улицу.
Здесь, на примятой земле перед входом, уже образовался импровизированный «летний зал». Люди сидели прямо на камнях, на обломках плит, на перевернутых ящиках. Кто-то прислонился к стене, кто-то — к колесу брошенной телеги. Мы нашли свободный кусок стены поодаль, в тени ржавого навеса, и пристроились там. Гном сполз по стене, усевшись на землю, и сделал длинный глоток. Я последовал его примеру. Прохладное стекло обожгло порезанные ладони, но на этот раз вкус пива показался мне почти приятным.

Мы сидели, уставясь в свои кружки, впитывая уличный гул. Обрывки фраз скользили мимо сознания, как мусор по воде после дождя: «…паёк урезали…», «…слышал, у Шныря новый поставщик…», «…да брось ты, она тебе жизнь сожрёт…».
Я уже начал клевать носом, убаюканный усталостью и хмельной тяжестью, когда Гном вдруг вздрогнул. Не сильно, но я почувствовал. А повернув голову, увидел, как его лицо, до этого расслабленное и усталое, резко изменилось.
Он не крикнул. Он выдохнул это слово с такой силой, что оно прозвучало громче любого крика, вырвавшись сквозь стиснутые зубы:

— Вспомнил!
И ударил себя ладонью по лбу так звонко, что несколько человек поблизости обернулись на звук. Гном не обратил на них внимания. Он повернулся ко мне.

— Я вспомнил, вспомнил кто это!