Стану деревом

Завалить элементарную контрольную по ботанике – стыд! Поэтому я сижу дома и добросовестно готовлюсь.

Взгляд случайно задержался на строчке в конспекте: «Новообразование побегов и органов растения замедляет общий процесс старения». Хм, а почему бы не попробовать? Если не обрету бессмертие, то, по крайней мере, одряхлею я куда позже, чем мои ровесники.

Сажусь поудобнее, закрываю глаза. В комнате, кроме меня, – ни души. Да и во всей квартире тоже.

Что бы вырастить для начала? Как насчет шевелюры из оранжевых кленовых листьев, вместо той, что у меня сейчас? Расчесывается она больно-пребольно, а толку от нее мало.

Никакого напряжения. Воображение набирает высокие обороты – и вот я начинаю ощущать перемену. Уже пробиваются сквозь кожу головы, проклевываются молодые побеги. Слышно, как шуршат, разворачиваясь, листья.

Мне боязно притронуться, боязно даже глянуть на себя в зеркало. Я продолжаю лепить себя из чистого любопытства. Я изменю цвет глаз на бриллиантовый зеленый. И ствол, мне непременно нужен ствол, гибкий, податливый. Буду гнуться туда, куда прикажет ветер. Я выбираю ствол осины…

Минута преображения пошла. Чувствую, как внутри меня дервенеют и перестраиваются органы, клокочут соки. Теперь у них иной состав. В моих жилах отныне течет сахарный сироп. Руки пусть будут гнуткими веточками – по пять изящных, тонких пальцев на каждой. Я свыкнусь. Это даже приятно.

Браслет из росинок сплету себе утром, когда на лугу созреет роса. У меня на запястье этот браслет никогда не высохнет. Теперь следует подумать о корнях. Я отращиваю юбку из белых корней, переплетенных паутинистыми нитями, и два белых башмачка у самой земли, чтобы сподручнее было передвигаться.

Осмеливаюсь, наконец, приблизиться к зеркалу.

Я, человек будущего, изменила себя до неузнаваемости, так изменила, что могу сказать абсолютно уверенно: погонят меня из дому поганой метлой. Я лучше сама уйду, подобру-поздорову. Сгинуть – не сгину, а обогащусь так уж точно. Отныне мне холода не страшны. Вот нагрянет зима – и я с радостью укроюсь снежным тулупом, а заодно обзаведусь снеговой шапкой.

Идти – куда? Где приют свой найду?

Есть у меня на примете рощица одна. Там всё березки да клены, стоят и шумят о чем-то своем. Я пойму их язык, без сомненья…

Выхожу во двор. Поначалу меня не замечают. Дерево деревом. Только что глаза изумрудом горят из-под рыжей челки листов. Мне совсем не одиноко. Это какое-то другое, странное чувство полной отрешенности. Я бы шагала и шагала, обошла бы города и сёла, поздоровалась бы с соснами в борах, поклонилась бы дубам-старожилам, уберегла бы молодую поросль от урагана.

Я почти забыла, кто такие люди, засмотревшись на сливочно-белое небо с проглядывающей местами лазурью. Опустив глаза, я увидела его.

Он испуганно глядел на меня снизу вверх, ожидал, пока я двинусь. А потом как завопит: «Люди добрые! Вовек капли в рот не возьму! Это ж надо, уже чудища мерещатся!».

Это он меня-то чудищем обозвал?

Тут народ всполошился. Кто-то вызвал милицию и пожарную со скорой в придачу. Вывалили на улицу ребятишки, гурьбой обступили меня. А за ними – и родители, вооруженные кто сковородой, кто скалкой, а кто – страшно сказать – ножом. А вот и наш дворник. Доброй души человек. Образованный очень. В свое время диссертацию даже писал. Но не сложилось. Видно, другое у него призвание. Стоит он, по-доброму на меня смотрит и улыбается. Значит, не чуждо ему это. Может, он и сам мечтал когда-то деревом обернуться…

Утверждают, что нет у деревьев сердца. Но я знаю, там, где выступит смола гранатовой слезинкой, там и сердце мое.

Сломя голову бросилась я прочь от обезумевшей толпы. Вдалеке завыла сирена. Путь на волю отрезан будет, если я еще помедлю. И взмолилась я ветру: «Помоги, друг-ветер, отведи меня в поля безбрежные, в дали дальние! Направление укажи!»

И завертелись-закружились подо мною разноцветные листья. Зашелестела листва на моей голове, в деревянную спину мне подул крепкий ветер. Теперь знаю, куда бежать. Не догонит меня толпа, мне одна дорога – в безлюдье.

Бегу, бегу – равнины и взгорья, ночь бегу, день. Деревни, поля пожелтевшие. Жатва кончилась – скоро дожди. Это не одиночество, это чувство иное, безбрежное. Ты не думай, а знай иди.

Почему я убежала? Разве сложно назад превратиться? В человека мелочного, зацикленного на себе, вертящегося в колесе жизни? Нет ничего сложного в том, чтобы стать на прежнюю колею. Сердце мое уже не бьется, как раньше, но я знаю, что оно пульсирует в толще моего нового тела крохотной клеточкой.

Теперь я понимаю, каково это иметь деревянную голову. Думается с трудом.

Слышу, как соки текут внутри. Я уже очень далеко. Третий день – семимильными шагами.

Замечаю у холма березовую рощицу. Надеюсь, меня там примут.

Я, смутясь, становлюсь в круг, примыкаю к тесному кольцу деревьев с огненными кронами. А одна береза шепчет мне нежно-нежно: «Ты корни свои в земельку опусти. Земелька тебя напоит и накормит».

Прохладно и сыро в земле. Я втягиваю воду, а с нею и растворенные минеральные вещества, как нас когда-то учили в унирев… в универ… – не важно.

Мне шепчут березы, что очи у меня изумрудные и что я красивая очень. Если меня люди найдут, скажут, что я новый вид. Осиновый ствол с кленовыми листьями – вот так диковина! Росту во мне убавилось – вся моя корневая юбка ушла в почву. Пробую высвободить корни – завязла. Что ж, значит, здесь мне осесть суждено.

Я никогда до конца не одеревенею. Я буду… мыслить… только… очень… неспешно.

Воздеваю к небу узловатые руки.

Начинается дождь.