- Вы пытались бросить? – густой баритон человека напротив меня звучал совсем близко, хотя сам я лежал на кушетке, и такая близость была мне не по душе.
- Пытался, - подумав, но не слишком долго, ответил я. В контраст голосу психолога, чье время было куплено еще на пятьдесят семь минут вперед.
- Пытались, - задумчиво проговорил он. – Но сколько раз?
- Много.
- Сколько именно? – более настойчиво спросил психолог, выуживая ответы из моего подсознания.
- Не знаю, - я дернулся на кушетке. – Не знаю. Много. Раз пять. Или десять. Или даже двадцать. Не считал я…
- Так подробно не нужно. Просто остановитесь на какой-нибудь конкретной цифре. Подумайте хорошенько.
Я последовал его совету только потому, что можно было помолчать некоторое время. Хотя мое желание привело меня в этот самый кабинет, большой просторный и светлый, с огромными окнами, но узкой кушеткой, на которой ну никак нельзя было оприходовать какую-нибудь пациентку. Фантазия ушла в другую сторону.
Подушка жестковата. Ширина кушетки – не больше шестидесяти сантиметров. В принципе… возможно, реально, хотя не очень комфортно…
- Ну так? – из фантазий меня выдрал густой баритон психолога. В фантазиях я на его месте развлекался с одной из каких-нибудь богатеньких пациенток. Желательно, не старше лет тридцати. Тридцати пяти максимум.
- Десять, - наобум сказал я.
- Врете. Но ладно. Засчитаю ваш ответ, - психолог шумно вздохнул, перекинул ногу на ногу, сверкнув лакированными ботинками. Планшет с листом бумаги, на котором медленно рисовалась карта болезни пациента стукнулся о колено через тонкую ткань черных брюк в едва заметную полоску. – Значит, пытались. Это главнее.
- Пытался, - подтвердил я.
- И как же? Меняли вид деятельности? – последовала пара вежливых вопросов, произнесенная с таким нажимом, как будто он их из двустволки жахнул.
- Менял. И многократно.
- Десять раз? – с иронией переспросил психолог.
- Не уверен.
- Значит, я был прав.
- Я не считаю каждую смену деятельности! – вспылил я, посчитав, что нить логики внезапно прервалась.
- Тише-тише, вы же сами ко мне пришли, - проговорил психолог, и теперь его голос стал звучать отчего-то убаюкивающим, странным. Даже жутким и потусторонним. Я снова вздрогнул и это ощущение исчезло.
- Сам пришел. Потому что меня беспокоит… - я осекся. Назвать себя графоманом было бы преступно.
- Вас беспокоит ваша жажда писать? Необходимость выдавать по десять тысяч знаков ежедневно?
- Двадцать тысяч, - поправил я.
- Ох, кажется, это уже более серьезно, чем я думал. А о чем вы пишете?
- ВЫ не читали? – удивился я.
- Поверьте, мне, человеку, который принимает в месяц по двадцать пять пациентов дважды, а то и трижды в неделю, нет времени до потребительской литературы. Не хочу вас обидеть, но, если бы вы издали труд по психологии, вероятно, я бы с ним ознакомился. Или хотя бы обосновали свою психологию. Вот, к примеру, о чем вы пишете?
- Много о чем, например, про средневековье, про Российскую Империю.
- Нет, я имел в виду психотипы ваших персонажей.
- Немного не понимаю, о чем вы, - признался я, отчего-то смутившись. Кушетка внезапно стала еще более неудобной, чем прежде.
- Допустим, - вкрадчиво произнес психолог, - у вас есть главный герой. Что им движет?
- Когда как, - откликнулся я, чтобы потянуть время и придумать какой-нибудь адекватный ответ. – Часто – любовь.
- Даже так, - хмыкнул психолог. – Это слишком просто. Плоско. Любовь – это очень банальная эмоция. Я бы даже сказал, - увлеченно начал он, - что это и не эмоция вовсе. Это простой базовый инстинкт. Выбор того человека, с которым подсознательно хочешь детей. В ваших книгах есть дети?
- Нет. Почти, - поправился я.
- Почти? – даже краем глаза я заметил, как густая бровь резко взметнулась вверх, а потом плавно опустилась ниже. – Почти… - теперь психолог улыбался. – То есть, подростки? Пишете янг эдалт?
- Попробовал, - я еще немного посуетился на кушетке, пытаясь найти для себя максимально удобное положение, хотя сделать этого не удавалось из-за постоянного страха свалиться на пол.
- Вам понравилось? – голос стал еще более вкрадчивым.
- Что именно? У меня большой цикл получился, книг десять и, пожалуй, еще столько же будет, - быстро ответил я, как будто только что потренировался в скороговорках.
- Ха! – планшет дернулся, а ноги психолога тут же опустились на пол. Обе, одновременно, чтобы увереннее держаться. Больше опора, больше уверенности. Даже я это знал. - Андрей, послушайте, пожалуйста, и послушайте внимательно, - стул под психологом скрипнул. – Вы ведь обратили внимание на маленькую деталь?
- Нет.
- Я назвал вас по имени. Впервые за весь наш сеанс.
- Да, на это я обратил внимание.
- Но не сказали, - и тут же последовал странный вопрос: - а как меня зовут?
- Это смешно, послушайте! – начал я. – Я пришел к вам на сеанс, чтобы разобраться в себе, чтобы понять, пишу я потому, что мне это хочется делать и потому что нравится, или потому, что я вижу в этом какую-то нужду! А вы начинаете закидывать меня странными вопросами, которые к делу отношения не имеют. И все, что вы сделали за последние пять минут – лишь потратили мое время. Но не свое, разумеется, потому что я вам за это заплатил. И немало. Может…
- Как меня зовут? -и даже не выдержав паузы, ответил: - Михаил Серов.
- Мне казалось, что психологи представляются по имени-отчеству, - я попытался сесть на кушетке, но мне не позволили этого сделать, ловко поддев уже опущенную на пол ногу носком лакированного ботинка.
- Я бы попросил вас полежать и не вставать раньше, чем закончится наш сеанс. Времени, за которое вы заплатили, и немало, у нас, как раз-таки, очень много. Прошу прощения, что так много запятых. Вы же, как писатель, это…
- Заметил! – рассердился я. – Но по-прежнему не понимаю, к чему вы клоните.
- Это лишь подготовка.
- К чему? К склонению?
- К спряжению, - вежливо пошутил психолог. – А еще вы должны были заметить, что темы нашего разговора обрываются и повисают в воздухе. Это и то, как я представился, и многое другое – много-много тем, они теряются, тонут в пучинах времени.
Затем голос его затих, а вместо него в дело вступил карандаш, который скрябал и шуршал на бумаге.
- Давайте вернемся к мотивации. Что есть, кроме любви?
- Злость, - тут же ответил я – и лишь из-за того, что успел заготовить этот вариант ответа заранее.
- Ага-ага, - еще несколько росчерков на бумаге, более заметных и даже будто бы ощутимых. – Это прекрасно, уже не так плоско, как любовь. А злость по какой причине? Если гибель кого-то из близких или что-то похожее, то это тоже очень просто.
- Почему? – я решил перестать сопротивляться и лег обратно, засунув под затылок одну руку. – В чем простота?
- Все же лежит на поверхности. Надеюсь, что вы не пользуете обороты вроде «разъяренный смертью друга он собрал войска и понесся черной бурей землям красных». Простите, не в той стране так говорить. «Зеленых» - вот куда лучше звучит.
- Не пишу, - ответил я.
- И не подразумеваете? – в голосе сквозила хитринка, точно вопрос задавался с явным подвохом. Чтобы меня еще пытались подловить!
- Нет, - ответил.
- А знаете, - психолог покрутил в пальцах карандаш. – Все равно плоско. Базовые эмоции без равновесия, показанные открыто или слегка лишь прикрытые хоть чем-либо – это очень плоско. Это лишено изящества.
- Как и ваши «это», повторенные несколько раз подряд, - пробубнил я.
- Зря обижаетесь на меня. Видите проблемные места в речи. А вот в мотивации, в героях – тут отчего-то вы это не видите. Я же лишь хочу понять вас и дать вам ответы на ваши вопросы.
- У меня был всего один вопрос, - заметил я и вытащил руку из-под головы, потому что по пальцам уже бегали иголки. – И неужели надо так много времени на подготовку ответа?
Иголки бегали уж очень активно, поэтому я предпочел размять ладонь пальцами другой руки.
- А сколько времени вы тратите на подготовку при написании книги? – внезапно спросил Михаил Серов.
- Какую еще подготовку? – вопрос не показался мне странным, но честно ответить я на него никак не мог.
- Изучение исторических документов. Тех же психотипов. Вот, к примеру, какой-нибудь тихоня он же всю книгу тихоня?
- Не всегда. Может взорваться, - возразил я.
- Бросьте, это должно быть в конце.
- Но это скучно!
- Когда всю книгу он ведет себя, как надо, а потом показывает себя с иной стороны – вовсе нет. Например, тихоня оказался злодеем.
- Тоска.
- Сделайте пару намеков в середине книги!
- Современным читателям этого будет либо мало, либо незаметно.
- Значит, - психолог постучал карандашом в планшет, - вы без подготовки и проработки персонажей пишете книги, виляете характерами, как можете, пишете почти каждый день. Ну хоть что-то вы узнаете перед написанием книги? И ли в вашей литературе в прошлом веке на «мерседесах» ездили?
Я завис на некоторое время и даже перестал массировать руку.
- Так в прошлом веке ездили на «мерседесах», - ответил я.
- Не так высказался, я про позапрошлых. Гуглите что-нибудь для таких моментов.
- Гуглю, - признался я.
- Вот и плохо. Тут надо как хорошему актеру – вжиться. Проработаться. Возьмите сейчас какого-нибудь из своих персонажей. Уверен, что вы на самом деле пишете их с себя. И пишете под текущее настроение. Даже не под характер.
- Что вы имеете в виду? – нахмурился я.
- Утром проснулись, потянулись, выспались, сели писать. Ваш герой – бодр и свеж, пьет кофе, у него все получается, он идеально справляется со своей работой, вежливо общается и так далее. Другой случай, вечер с плохой погодой – и вашему герою то не везет, то ворчит. А еще вчера ему было двадцать лет и мир был прекрасен. Так бывает?
- Бывает…
- Регулярно? – после этого вопроса я повернул голову и понял, что моя шея затекла не меньше, чем рука:
- Не сказал бы!
- Я не стремлюсь принизить ваши успехи, Андрей, - ответил Михаил Серов. – Не дело в том, что вы в своей работы стараетесь взять объемом, но не качеством. У меня уже есть кое-какое решение, но мне надо, чтобы вы сами этого захотели.
- Вы только что назвали меня графоманом, - заключил я.
- Нет, ничуть, - взялся было спорить психолог. – Согласно определению, это…
- Сомневаюсь, что определение отличается от того, что вы только что иносказательно сообщили мне.
- Не буду спорить, есть сходство. Просто вы у меня уже не первый писатель, который в связи с той или иной проблемой приходит за помощью, - пояснил психолог.
- Да ну! – воскликнул я.
- За последние пару лет это стало, хм-м, массовой проблемой.
- А не боитесь лишнего сказать? Как бы тайна пациента и все такое, - язвительно добавил я.
- Я лишнего не скажу. И не покажу ничего, если вы того не захотите, - уже загадочно проговорил он. – Просто мое решение, которое я хотел бы вам предложить… не уверен, нужно ли оно вам.
- Я пришел к вам за ответом на вопрос: графоман я или нет, - напомнил я. – Так что ответ я уже получил.
- Признаете проблему?
- Отчасти, - согласился я. – Но не могу сказать, что это проблема, мне лишь нужно было сделать точку…
- Вот у вас опять промежуточные решения. Точку. Поворотную? – беспардонно перебил меня психолог. – У вас нет финала, потому что вы хотите писать дальше. Вы не погружаетесь в задачу, вы в ней плаваете. Как…
- Достаточно, - я встал с кушетки. – Думаете, что можете вот так вот запросто меня оскорблять?
Михаил Серов даже не пошевелился, хотя я раздумывал, что на подъеме замахнусь. Но не сделал этого. Подумал о последствиях, как всегда, представил, сколько потом терпеть придется. И решил повременить.
В сумраке кабинета при малом освещении поблескивала только оправа очков.
- Терпеть вы это не стали. И это хорошо. Да, у меня в речи слишком много «этих», - не без раздражения произнес психолог. – Но кто из нас лишен недостатков. Позвольте. Вы же до сих пор не ушли, значит, ждете еще чего-то. Вот наша визитка.
Он почти незаметным движением всунул мне меж пальцев шероховатый прямоугольник картона.
- На сегодня мы закончили. Придете позже. Если решитесь. Только прошу, если не придете, сожгите ее. Не показывайте никому.
Я машинально сунул визитку в карман, развернулся и не попрощавшись вышел. Ублюдок высокомерный. Да чтобы я еще раз! К нему! Нет!
- Простите! - окрикнули меня у входа в здание. От стены оттолкнулся невысокий человек в шортах, гавайской футболке и кепке. - Будет закурить?
Я проигнорировал его и пошел дальше. Наверняка помощник. Подельник.
- Ну и х** с тобой! - услышал я вслед. - Бесполезный писателишка!
Стоп! А вот это было уже слишком!