И снова зима. Снег белыми перьями падает на мою седую голову. Ещё одна зима, ещё один год, — думаю я, неспешно хромая по так называемому Бродвею, от Железнодорожного вокзала и до Цветника. Кофе не пью уже два года. Только чай и только дома.
Холодно, конечно. Зима в Пятигорске началась морозная. Неожиданно. Я отвык. Но одеваюсь тепло. Старый стал просто. Даже в мае мёрзну. Годы берут своё.
Ещё держался молодцом, пока жива была Агнесса. Теперь я понял — я старый упрямый дед. Уже и жизнь надоела, а никак не сдохну.
С Агнессой познакомился поздно, почти перед пенсией, но накрыло меня со страшной силою. Жаль, конечно, Агнессу. Тридцать лет вместе были, но сердцу не прикажешь.
Это не бес в ребро, это любовь. Не первая и даже не вторая, но какая есть. Какая была.
Взрослые люди, взрослые люди, первый внук появился. Увы, семейная жизнь дала трещину. Агнесса была молода в моём понимании и очень мила. С женой расстался через полгода. Это было тяжело для обоих, особенно для неё. Но это жизнь.
Развёлся с Ритой и через пару месяцев женился на Агнессе. Счастье длилось не так долго, как я хотел. Только семнадцать лет. Теперь нет Агнессы. Больше года. Кровоизлияние в мозг. Всё было быстро. Скорая только до краевой больницы довезла и всё. Через час скончалась в больнице.
Рита ушла раньше. Отёк лёгких. Она пыталась найти мне замену, но не смогла. Васильич хороший мужик, но мне не замена. Я вообще плохой. Но хороший додельный бывший судья меня не заменил. Странно и смешно, но такова проза жизни.
Я хорош был только как опер. Потом вышел в ментовской тираж в сорок пять лет, помыкался в бизнесе и в итоге заканчивал трудовую деятельность на ниве частного детектива. Потом уже вышел в полный тираж.
Тяжело без Агнессы. Думал, она меня похоронит. Получилось наоборот. Я пережил свою славную киргизскую немку. И никак не уйду в мир иной. Хотя то сердце болит, то спину крючит. Но живу.
Да как живу. Дети со мной не общаются, внуки втихаря пишут сообщения, в тайне от родителей. Друзья почти все мертвы. А любовь. Любовь только в памяти. Даже платоническая.
Одно хорошо, в Надежде дача есть. Дачник я ещё тот, но картошка, лук, морковь и яблоки имеются. Помидоры и всякие фиалки не для меня. Долго и муторно. Зато на даче хорошо выпивать с соседями, да под хорошую шурпу, которую варят часа четыре. Шашлык я уже не признаю.
Дома мне тяжело. Думаю про любимую. Думаю о том, как я устал. А смерть всё не торопится в мою квартиру.
На даче лучше. Вечно дела находятся. Забор покрасить, петли на калитке смазать машинным маслом, навоз привезти, колорадского жука собрать в банку с керосином. Опять же, урожай собрать.
Родня не помогает, друзья мертвы или больны, прошу соседей или знакомых. Кто за пузырь и закуску поможет, кто за мешок картошки. Нужно мне это всё, как зайцу стоп-сигнал, но ведь нужно. От лишних мыслей, от мук совести.
Стыдно перед покойной бывшей женой. Что тут поделать. Любовь. Жаль, что Агнессу не уберёг. Знал бы, не сходился с ней. Это дело прошлое, ничего не изменить.
Стало слишком холодно. Надо вызвать такси и ехать домой, аж в район Ново-Пятигорска. Вот и не ведаю, таблеток горсть запить «Псыжем» или чуть коньяка принять. Просто коньяк без кофе. Кофе нельзя. Или посмотреть телевизор, да заснуть под шёпот новостей канала «СвоëТВ».
Не так и дряхл, но жить устал. Жить тянет, когда видишь смысл. Когда смысла нет, умирать не страшно. Память давит сильнее, чем неизбежность смерти. А вот помереть не удаётся.
Я агностик, но ухода из жизни не боюсь. Просто устал, просто нет смысла. Если бы дети меня простили, но они все в меня, и Димка, и Дашка. Характерные. Простят, конечно, но будет поздно. Мёртвым всё равно. И там ничего нет. Я так думаю, что ничего. Просто не верю.
А вот и такси. Пора домой. К обеду снег усилился. Дорогу плохо видно, таксист нервничает. Интересно, буду я обедать или выпью немного коньяка, не знаю. Знаю одно — жизнь меня давит, а смерть не приходит. Словно это моё наказание за оперские косяки и сломанные судьбы. Толку это ворошить. Ада нет, впрочем, как и Рая. Лишь тишина Ничто. Умру, узнаю, что есть, а что миф. Однажды.