Старьёвщик

Старик опускает пакетик в горячую - горячеватую - воду, несколько раз. Аккуратно отжимает тёмными узловатыми пальцами и откладывает в старую кружку со сколотой ручкой. Один бок этой кружки пересекает трещина, на другом видны остатки стёршихся золотых букв. Чьё-то имя. Не разобрать сейчас.

Старик подмигивает мне, со значением. Мол, такая вот аллегория нашей жизни.

Ненавижу чайные пакетики.

И чай этот мутный, и кружку, и старика. И надоевший автофургон, забитый всякой дрянью.

И работу свою ненавижу.

Каждый день одно и то же.

Мы выезжаем ранним утром, когда Циферблат ещё светит мертвенным бледным светом. Подъезжаем к очередному городку или деревне – быстро, потому что старик всегда ставит фургон на ночёвку в виду жилья. Раскладываем товары. Старик сам раскладывает, не доверяет мне этот процесс. И хорошо. Меня воротит от этого старья.

А покупателям нравится.

Я знаю, что они чувствуют при виде всех этих вещей. Лёгкую брезгливость – у нас нет ничего нового, всё кому-то уже принадлежало. Страх. Они думают – глупый. Щепотку возбуждения. И тягу. Жадный интерес.

Я занимаюсь документами.

У нас всё законно. На каждую покупку и продажу составляется акт в трёх экземплярах. Один клиенту, один старику, один администрацию.

Писать приходится много, но никого это не останавливает. Люди любят вещи, которые достаются им почти даром.

С утра – продажи. Днём, когда Циферблат наливается ровным дневным белым светом – впрочем, кое-где уже потускневшим в местах трещин – перерыв на обед. После обеда – скупка товара. Старика все знают, из года в год его маршрут не меняется. Вечером… те, кому нужен особый товар.

Тоже старый.

Такой же, как и всё остальное.

Подержанные судьбы.

На ночь старик никогда не остаётся. Гонит фургон до тех пор, пока впереди не покажется новый населённый пункт. Тогда он останавливается. Мы ужинаем. Иногда по очереди принимаем душ в старой, тесной, неудобной душевой кабинке и ложимся спать.

Я сплю в кабине, сиденье раскладывается. Старик – всегда внутри фургона. Среди своих сокровищ.

Мне однажды пришлось там спать, больше не хочу. Таких кошмаров у меня никогда ещё не было. Казалось, каждая вещь шептала. Каждый предмет был связан со мной острой нитью. Меня разрывало на части, до тошноты, до боли!

Так что - лучше спать на сиденье.

День за днём. Неделя за неделей. Месяц за месяцем.

Мне кажется, я занимаюсь этим, сколько себя помню.

Небо нависает и заглядывает мне в глаза. Оно вот-вот треснет и засыпет меня осколками. Крыша фургона открыта и Циферблат пристально смотрит на моё напряжённое тело.

Они вокруг. Они повсюду. Они глядят на меня, говорят со мной, чего-то ждут от меня, требуют! От пронзительного звука раскалывается голова. Не сразу я понимаю, что это крик. Мой крик.

Из меня протягиваются пульсирующие красные нити и тянутся к жадным вещам. Всё больше и больше. Они растягивают меня на остро-больные пронзительные части, вытягивают жизнь, жизнь, жизнь!

Старик хлопает меня по плечу и я просыпаюсь.

Очередной городок. Как всегда маленький – старик избегает крупных. Неудивительно, там конкуренты. Перепродажей подержанного занимаются крупные конторы, дело поставлено на поток.

Бесцветные здания, которые давно нуждаются в ремонте. Чахлые деревца, скудные газоны. Главная площадь с казённым квадратом администрации и обшарпанным храмом, с полуобсыпавшимся циферблатом над входом. Тоскливое место. Здесь вокруг фургона наверняка будет ажиотаж.

Осень наступает неожиданно рано. И хотя днём ещё жарко, ночью подмораживает.

Несмотря на это, старика уже ждут. Переминаются с ноги на ногу, но упорно не уходят с площади. Здесь городские жители и деревенские. Их нетрудно отличить, горожане в невзрачной униформе, деревенские – в яркой одежде, украшенной вышивкой. И те и другие косятся друг на друга с презрением. Но и те и те жадно толкутся потом у прилавка.

Женщины с нетерпением, с горящими глазами. Мужчины – делая вид, что им неинтересно. Что они пришли просто так. За компанию.

Руки тянутся к сокровищам, выложенным на прилавок. Натыкаются на преграду и бессильно опускаются.

Всё только в порядке очереди.

Каждый находит, что ему нужно. Будь то одинокая варежка, или заварочный чайник, или старая книга с истёршимися уголками. Или зеркальце в красной пластиковой оправе. Или альбом со старыми фотографиями. Или набор инструментов. Или старая кружка.

Или одежда и обувь.

К началу обеда у меня уже пересохло горло от объяснений и болит голова. Распродано всё, что было выложено и даже больше. Старик ставит на прилавок картонку, на которой кривыми огромными буквами написано ПЕРЕРЫВ!!!

Я хожу вокруг фургона, разминаясь, а старик выставляет на прилавок чашки, видавший виды электрочайник и пироги, которые ему всегда щедро дарят деревенские.

Хоть еда у нас одноразовая.

Кроме чая.

От нечего делать, разглядываю всё вокруг. Когда ещё, если не сейчас? Вряд ли я увижу это место раньше чем через год. Кругом запустение. Вялое оживление. Почему-то, чем дальше мы едем, тем обшарпанней становятся здания. Пустынней города. Интересно, это оттого, что мы удаляемся от центра? Или просто время такое – всё приходит в упадок?

Я поднимаю голову и пристально смотрю на Циферблат. Стал он ближе? Или нет? А эта трещина почти по центру – стала больше? Или вот этот отколотый уголок снизу справа – увеличился?

Не понять. Когда смотришь в небо каждый день, не замечаешь изменений.

После обеда начинают подтягиваться воодушевлённые продавцы. Воодушевлённые, но скрывающие это. Стыдящиеся этого самого воодушевления. И облегчения, когда избавляются от ненужного.

Их всё больше. Не знаю, почему, но это меня ещё тревожит. С каждым месяцем всё больше и больше таких. Тех, что приняли новую судьбу, но сохранили память о старой. Почему-то они всегда стараются избавиться от вещей старых хозяев своей новой судьбы. Я езжу со стариком… сколько? Давно, но раньше таких людей было ощутимо меньше.

Вечер. Самое нелюбимое время. В сумерках приходят те, кто страшится идти днём.

Несчастные.

Истерически весёлые.

На грани.

Одержимые переменами.

Надеющиеся на лучшее.

Обречённые.

И их тоже становится больше.

На что они надеются? Плюс-минус их жизнь будет одинаковой. Чтобы поменять судьбу радикально нужно гораздо, гораздо больше денег! И времени. Или особые связи. Нужно ехать в большой город, идти в агентство, где тебе подберут что-нибудь подходящее. Проведут специальное тестирование, чтобы выяснить, какая судьба подойдёт лучше всего.

Но… сомневаюсь, что поможет даже это.

Судьбы сильных мира сего стоят столько, что иногда их ни за какие деньги не купишь. А без денег уж тем более! Кто же в здравом уме согласится поменять свою блестящую богатую жизнь на простую? Разве что только… нет, не буду об этом думать. Не сейчас. Отгоняю ненужные мысли.

Всё идёт своим чередом. Всё всегда идёт своим чередом.

Не сегодня.

Расходятся последние покупатели – довольные, разочарованные, возбуждённые. Наступающая ночь дарит изломанные длинные тени, делает город нереальным. Нарисованным углём на бумаге. И появляются они. Еле заметные силуэты в тёмно-серых одеждах. Приносят тревогу и ожидание беды. Они терпеливо дождались ухода последнего покупателя, прежде чем побеспокоить нас.

В ярком свете фонаря тени окружают фургон. Вперёд выходит мужчина. Немолодой, но всё-таки гораздо моложе старика. С военной выправкой. У него пристальный взгляд, квадратный подбородок, серая униформа без знаков отличия. Они и не нужны. Сразу понятно, что это не последний человек во власти.

Он не задерживает на мне взгляд и сразу обращается к старику. Старик, напрягшийся было, расслабляется. Со стороны это незаметно, но я уже умею различать его настроение. Он чего-то опасался. Сначала.

– Генерал Н*. – он протягивает старику значок, а потом бумагу с печатью. – Предъявите документы.

– Обыск? – хмурится старик. – У меня всё по лицензии. Незаконных товаров нет, краденым не торгую. Документы в порядке.

– Чрезвычайная ситуация. – рубит его собеседник.

Обыск полностью сбивает установленный ритм нашей жизни. Помощники главного действуют быстро, чётко и аккуратно – ничего не поломано, всё возвращено на свои места. Они работают в перчатках. Стараются не касаться подержанных вещей голой кожей.

Разумная предосторожность.

В силу свой работы они должны быть в курсе особых свойств таких предметов.

Документы тоже все оказываются в порядке.

Но это не спасает нас от неизбежных перемен.

Путешествие закончено.

Нас забирают в столицу.

Со мной никто не перемолвился и словом. Меня будто нет.

Они понижают голоса, но я всё слышу.

Обычно те, кто у власти и их родственники защищены от постороннего влияния. Никто не рвётся поменять свою жизнь, сменить судьбу такие могут разве что по приговору суда. А уж несовершеннолетние – тем более.

Дочь какой-то шишки смогла это сделать.

Фонтан во внутреннем дворике журчит умиротворяюще, навевает сон. В хрустльный перезвон воды будто вплетался смех маленьких фей. Витражи пропускают дневной свет, окрашивая его в яркие праздничные цвета, в то же время закрывают вид на уродливый Циферблат на небосклоне.

Как же скучно!

Это не жизнь, это пытка! Тюрьма! Несколько минут тишины и спокойствия вдали от надсмотрщиков, которые притворяются учителями и подругами. Бесконечные уроки, этикет, обязанности! Каждый шаг расписан. Каждое слово записано. Придумано за тебя! Все знакомства, вся жизнь продумана за тебя! Так будет всегда! И этому ещё кто-то завидует???

Ничего. Осталось недолго. Ещё чуть-чуть – и свобода. Путешествия, встречи с интересными людьми, неограниченный выбор судьбы!

И никто ничего не узнает. Есть верный способ…

Девчонка пропала... то есть поменяла судьбу. Это не сразу заметили. А когда заметили, принялись искать. Безуспешно. Видимо, совсем отчаялись, если обратились к старику.

Или нет? Старик – мастер работать с вещами. Он как паук плетёт свою паутину, из которой невозможно вырваться. Он помнит все предметы, всех людей, все мельчайшие события.

Если кто-то может помочь в таком деле – то это он.

Когда-то давно – когда это было? – работа со стариком была мне в новинку, и у меня были порывы помочь людям. Хотелось уговорить их – остановиться, одуматься! Но… чем больше объясняешь им последствия – тем меньше верят.

Сначала такие попытки происходили втайне от старика. Неудачные. Потом стало плевать на тайну. Лишь бы спасти от этой заразы хоть кого-то, предупредить! Но… старик только посмеивался. И сам предлагал мне отговаривать людей.

Доводя меня до ярости. До отчаяния. До опустошения.

А самое главное – всем было плевать на мои слова. Они слышали только самих себя. А то, что я говорю, воспринимали как проверку. Как некое испытание своей решимости.

Они забыли правила, прописанные в законах, выбитые на камнях древних храмов. Они не слушали голос разума. Они не верили в возмездие. Да что возмездие! Они не верили даже в логичные последствия своих поступков.

Мои слова только подталкивали людей.

И мне пришлось сдаться.

Что я из себя представляю, чтобы поучать?

Кто я?

Каждый день всё сложнее просыпаться. Дрожит, осыпается реальность. Связи становятся тоньше, прозрачнее. Ткань мира ветшает. Чем быстрее рушится мир, тем больше вокруг безумия. Люди рвутся менять жизнь – ещё, ещё и ещё.

Они не понимают, что этими изменениями приближают конец.

Знают.

Но не верят.

Моя память теряется в тумане. Что-то было сделано такое, что пришлось отказаться от своей прошлой жизни и выбрать эту.

Выбрать? Нет. Выбирают клиенты старика.

За меня выбрал приговор.

Но я не жалею. В прошлом не было ничего хорошего. И в будущем не будет. Но сейчас лучше, чем тогда. А от иллюзий меня давно избавил старик со своим фургоном.

До столицы оказалось не так уж далеко. Мы сделали круг? Сколько же прошло времени, что я не узнаю этот город?

Как будто ослабли натянутые нити. Исчезла яркость. Невозможно – но циферблат накренился, наклонился ещё ниже! И на всех храмах тоже – треснул и раскрошился.

Что происходит?

В городе старик спешно собирает все бумаги и несёт сдавать их в администрацию. Вернее… нагружает бумагами меня. Я безмолвной тенью брожу за ним, безропотно выполняю приказы. Я погружаюсь в сон наяву.

В осколках отражений копится тьма. Она собирается в уголках и стекает вниз, прямо по разломам. Одно неверное движение – и всё рухнет прямо на тебя. Страшно пошевелиться. Затекают руки и ноги, немеет тело. Время стихает. Мир, затаив дыхание, ждёт, что ты рухнешь.

Толчок. Грохот.

Нет, это не мир всё-таки рухнул, это разбудил старик.

Сложность в том, что, во-первых, девчонка поменяла судьбу добровольно. По обряду. Насильную смену отследить было бы легче. Во-вторых – упущено время. В-третьих – за это время она успела поменять судьбу ещё несколько раз, так сказать, уйти в отрыв. И её следы затерялись.

Старик виртуозно работал со старыми вещами, умело влияя на судьбы их владельцев – которые об этом, скорее всего, даже не подозревали. Ему нравилось это дело. Он занимался им не ради обогащения. Этим и отличался от других подобных скупщиков. А значит, у старика был шанс вернуть девчонку.

– Вы понимаете, что такое одновременное воздействие на реальность сильно пошатнёт её? Я обычно работаю неторопливо, осторожно…

– Плевать! Это старые храмовые сказочки, что какая-то жалкая смена судьбы влияет на мир! Каждый день сотни, тысячи людей меняют свою судьбу на другую – и ничего! А самые избранные в этих самых храмах, про которые вы говорите, вообще – получают новую!

– Про храмы сказали вы. Не я.

– Наверняка подумали! В вашем возрасте…

– Не будем про возраст. Давайте лучше про дело.

Дело требовало времени. Дело тянуло старика в разные уголки города. И мне приходилось повсюду бывать с ним. Для помощи, как он сказал. Хотя здоровье у него было покрепче моего.

Богатые дома сменялись бедными кварталами. Люди встречали нас настороженно, не хотели разговаривать. Глядели со страхом. Они не знали, что старику не обязательно слушать слова. Достаточно пустить его в дом. Достаточно ему дотронуться до какого-то предмета – а может даже просто посмотреть.

Но всё-таки из каждого дома, каждого места старик хоть что-то да уносил. Как будто маяки.

Конечно, носить всё это приходилось мне.

В конце концов нить поисков привела нас в здание суда.

Туда, где закончилась моя старая жизнь.

Где началась новая.

Монументальное здание. Оно пропитано духом безнадёжности похуже тюрьмы. Давит ощущением неотвратимости.

Или это мне только кажется?

Такие же признаки разрушения, как и везде. Видно, что поначалу их пытались спрятать – заметны были попытки закрасить, отремонтировать – но потом сдались.

Мне страшно туда заходить. Как будто здание обрушится. Погребёт под собой.

Зал полон народа. Противная дрожь во всём теле. Ну вот и всё. Конец прежней жизни. Знаю, что нельзя нарушать установленные правила и негласные запреты, но удержаться было невозможно.

А теперь всё. Всё потеряно.

Вот они, мои родные и знакомые, стоят передо мной. Мать. Друзья. И кто-то, кто больше, чем друг. Кто из них остался прежним? Кто смотрит на меня таким же как раньше взглядом? Отвернулись. Опустили глаза. Стыдятся? На самом деле им всё равно.

Теперь и мне тоже.

Выныриваю из воспоминаний, судорожно вдыхая. Нет! Это было раньше! Это было давно! Это уже закончилось.

На самом деле – ничего не поменялось. Всё так же люди нарушают запреты. Всё так же толпятся в зале. Всё так же недоумевают – как же так получилось? Как они могли сюда попасть? Ведь казалось же…

И так же жадно зрители глазеют на виновных, думая, что уж с ними-то такого не случится!

Случится.

Тонкая паутина изменения охватывает всех без исключения в зале. Красная, пульсирующая паутина. Или это трещины? Разрывы реальности?

Моргаю, всё прекращается.

Всё как всегда.

В суде мы проторчали дольше всего. Не понимаю, как старик что-то может разглядеть в таком хаосе! Но он доволен, очень доволен.

– Ну что ж! Мы почти закончили дело. Осталась самая малость!

Старик весел. Потирает руки, насвистывает. Мы сидим в какой-то забегаловке и перед нами чашки с мутной жижей. Всё, как старик любит. Повторно заваренный чай, на поверхности – переливающаяся плёнка.

– Не нравится? – замечает он мой взгляд, полный отвращения. – Погоди, скоро у тебя будет всё новенькое! Или старенькое, хе-хе! Очень старенькое!

Он трясётся от смеха, а мне становится не по себе. Он же не хочет сказать, что ищет… меня?

Заканчивать дело мы приходим в главный храм Циферблата.

Место, где выбиты правила и законы. Место, где избранным могут дать новую – совершенно новую, не подержаную! – жизнь.

Раньше могли. Что-то последнее время о таких случаях не слышно.

Он пуст. Через высокие окна бледный свет заливает каменный пол с узором в виде огромной спирали. Через отверстие в потолке видна только стрелка Циферблата и трещина. Которая отсюда кажется ещё шире.

Или не кажется?

Тревога остро колет сердце.

Договаривается с безразличным служителем о том, чтобы провести ритуал. Раскладывает на полу в центре чёрно-белой спирали предметы – в непонятном мне порядке.

Тревога прокатывается электрическими разрядами по коже, рождает в горле комок. Волоски встают дыбом, напряжение зашкаливает. Даже я чувствую опасность!

– Стой! Если девчонка – это я, то я не хочу возвращаться! Не хочу менять судьбу в очередной раз! Разве ты не слышишь??? Мир сейчас треснет!

Старик ласково мне улыбается.

– Поздно. Девчонка уже вернулась. Всё вернулось на свои места. И все. А твою судьбу я и не собираюсь менять. Просто верну тебе её обратно.

И с последними словами о достаёт из-за пазухи кружку. Целую кружку. И ставит её в центр.

Чистую, белую, с ручкой. Без трещин и сколов. Золотыми буквами на боку выведено имя.

Моё имя.

Резко стемнело. Пол еле слышно вибрирует. Спираль на нем пришла в движение. Она раскручивается, а за окном синхронно раскручивается вихрь. Ураган. Здание трясётся, в окна видно, как с неба падают осколки Циферблата. Невероятно медленно и одновременно невообразимо быстро.

Мир всё-таки рушится.

_____________

Мигает красный свет.

Я с трудом поднимаюсь с пола. Мне помогает брат. Молодой, загорелый, вихрастый. Ни грамма седины в чёрных волосах. Он одет в стандартный комбинезон, который был на нём тогда, когда…

Я оглядываю себя. Ощупываю. Да, всё то же самое, что и на брате. И в зеркало мне смотреться не надо, достаточно посмотреть на него.

Мы совершенно одинаковые.

Спираль перехода ещё мерцает. На полу в центре стоит наша любимая кружка. Рядом валяется какая-то карточка.

Наклоняюсь, поднимаю.

Договор на владение вторичным миром. Расторгнут по причине разрушения мира. Не по вине владельца.

– Ну что, старик? Договор расторгнут? Мы свободны?

– Договор расторгнут… – эхом повторяю я. – Мы свободны, старик.