Статус: потенциально опасен

— Эй, Кагэру, а правда, что русские никогда не улыбаются?

В то время, как мне был задан этот вопрос, в районе Мегуро нашли тело убитой девушки. Об этом я узнал утром из местных новостей. Старшеклассницу изнасиловали, расчленили, и раскидали фрагменты тела по разным помойкам. В общей сложности территория ужасных находок охватывала более двух километров, а голова несчастной покоилась прямехонько на заднем дворе Огавы-сана. Первым делом я как следует выругался в голос, предвидя частые свидания со служителями закона — мне они нужны были в самую последнюю очередь. Потом настал черед паники, когда мой взгляд упал на фотографию скончавшейся: жесткие черные волосы закрывали собой половину лица, оставляя для простора воображения только угол нежно-розовых губ, сверкающий глянцем помады, да густо подведенный черной стрелкой глаз, цвета мореного дуба.

Сейчас передо мной, задрав подол халата, лежала точная копия убитой девушки, только на два десятка лет старше — ее мать. Юрико томно потянулась всем телом, поманив наманикюренным пальцем присоединиться к ней. Тогда никто из нас еще не ведал о случившемся и мы имели право на секс, выпивку и смех. После это стало табу.

— Не называй меня так! — поднял голос в первый раз.

Внутри что-то перевернулось от ее удивленного взгляда. Не сказать, что совесть взыграла, скорее мимолетное желание сделать больнее. Пока оно не переросло в нечто большее, быстро высыпал остатки порошка на относительно чистую часть липкого стола и втянул ноздрей, закатывая глаза, как школьница от первого в жизни оргазма.

Это имя прилипло ко мне, словно кусок мятной жвачки к подошвам кед. Я не выбирал его и не хотел, чтобы другие выбирали за меня. Но общество, в котором я погряз, навешивало ярлыки на каждого, кто раньше не был отмечен цветастым стикером, давая понять тем самым, что ты ничем не лучше них. Я и не претендовал на превосходство, просто не хотел быть одним из стада, ведомого похотью, жадностью и низменными потребностями. Сопротивлялся, как мог, но в итоге был сломлен: голодом, ломкой, зимними холодами, что так резко обрушились на Токио. С их образом жизни я смирился, стал неотъемлемой частью «Летучего голландца», но имя отвергал до сих пор — лицемерный говнюк.

— С человеком без имени трудно общаться.

Я откинулся на спинку кресла, каждой клеточкой своего тела чувствуя разливающийся по венам адреналин. Он стучал в голове, подстраиваясь в такт учащенному пульсу. Пылающим жаром накатывал волнами на сердце, заставляя его биться в припадке экстаза, и скапливался, завершая свой путь, в районе паха. На это у Юрико был глаз наметан. Она приподнялась на локте, окидывая мою фигуру жадным взглядом. Общаться она захотела, как же...

— У нас есть еще двадцать минут... — по-детски наигранным голосом сказала она, надувая губы.

Я сдержался от язвительного выпада в сторону Юрико, с усмешкой вглядываясь в ее покрытое мелкой сеткой морщин лицо. Не выдержала моего взгляда, резко отвернулась, словно от пощечины, делая вид, что пытается разглядеть время на циферблате настенных часов. Я, своим видом, каждый раз напоминал ей о годах, прожитых, казалось, так мимолетно быстро. Но, чувствуя мазохистскую потребность в саморазрушении, она звонила снова и снова, каждый раз рыдая перед зеркалом после моего ухода. Об этом рассказала ее дочь, потребовав больше не появляться на пороге её дома. Прости, Айко-чан...

— Выдели из них две, и принеси мне лимонного пива. — Теперь она надулась по-настоящему. Не такого ответа ожидала.

А меня воротило от ее потуг казаться лучше, чем она есть в действительности. Вся эта эпиляция в зоне бикини, после которой появлялись волдыри, размером со спичечную головку; токсичный запах краски для волос и сотни баночек с кремом от морщин — вот из чего она состояла. Но только для меня... Для мужа же Юрико всегда была настоящей, и я ему по-тихому завидовал. Меня прельщала его жизнь простого работяги, пусть и с неверной женой на шее — лучше так, чем копошиться день ото дня на грязных улочках мегаполиса, ища ночлежку. Я мало что о нем знал: Ёсида-сан все свое детство провел на острове Хасима, помогая отцу с работой в угольных шахтах. Там же он впервые встретил Юрико, для которой жизнь на этом куске камня казалась просто невыносимой. Я вспомнил ее рассказы про угольную пыль, которая покрывала людей с ног до головы, и невозможно было отличить одного от другого.

«Вот бы и меня покрыло слоем угольного крошева, тогда никто бы не признал во мне кагеру*...»

От мыслей меня отвлек полупьяный голос Ёсиды-сана, звонким эхом доносившийся с кухни. Зря я послал ее за пивом... Сам не знаю почему провел ладонью по подлокотнику кресла и уставился на нее, ментально отгораживаясь от всего происходящего. Что я ожидал увидеть? Черный отпечаток сажи, про которую то и дело твердила Юрико? Говорит, что отмыться от нее было невозможно: она въедалась в кожу, проникая глубоко в поры, закупоривая их, словно цемент. Пара ворсинок и черный волос хозяйки дома — вот и все, что осталось на потной ладони. Угольная пыль была прошлым Юрико, к которому мне так и не удалось прикоснуться.

— Ты должен уйти. — Я так часто слышу эту фразу из уст женщин, что рефлекторно реагирую на нее, судорожно начиная натягивать трусы. Но на этот раз все было иначе...

— Что, неужели у него взыграли остатки гордости?

Ее миниатюрная фигура двоилась в глазах, нечетким силуэтом мелькая на фоне потолочной лампы. Когда Юрико была расстроена, то нервно теребила в руках сигарету, пока та не рассыпалась табачной трухой по полу. Я знал это. Знал все ее привычки и эрогенные зоны, все любимые блюда и странный музыкальный вкус. Мне не сложно было запоминать, а женщины приходили от этого в экстаз, что значительно утяжеляло мой карман. Спасибо вам — непутевые мужья, за мой ужин и крышу над головой. Я протянул ей пачку «Marlboro», понимающе кивая головой. Юрико с благодарностью взглянула и вложила в мою ладонь пару коричневых купюр.

— Нет, забери! Ничего же не было... — Сказал, и сам удивился своим словам. Они вылетели быстрее, чем я смог их обдумать. Благо Юрико была умнее: печально улыбнулась одними только кончиками бледных губ и сжала мою ладонь в своих горячих руках.

— Огава-сан говорит, что за жилье ты не платил уже два месяца. — Хотел было возразить, но она остановила меня, приложив палец к губам. — Возьми авансом, потом возместишь.

*Кагэру — (яп.) мотылек, ночная бабочка

***

Все началось со снега, который валил большими, пушистыми хлопьями с ночного неба. Я бросил взгляд на стойку для зонтов и в голос выругался — пусто. Протянул руку к вороту куртки, натягивая его на уши, раз других альтернатив укрыться от ветра не было. Глубоко вздохнул морозный воздух, насыщая легкие смогом и копотью городских улиц и осмелился сделать шаг в черноту ночи, покидая уютный пятачок света фонарного столба. Закурить мешал порывистый ветер, который метал в лицо и за шиворот колкий рой заледенелого снега. Густая белая пелена мешала обзору. Я на ощупь продвигался вперед, тщетно пытаясь отыскать тротуар, погребенный под снежными завалами. Неоновые вывески мелькали перед глазами, ярким пятном всплывая из ниоткуда в круговерти метели. Ноги подкосились тогда, когда снежный поток уже перестал метать мою щуплую фигуру из стороны в сторону, словно надувного человечка в рекламе пиццы.

— Кагэру-кун, а вот и ты! — чья-то цепкая рука ухватила меня за шкирку и уволокла в самую гущу непроглядный тьмы. А я и не сопротивлялся... Кому в здравом уме придет в голову тащить к себе такую одиозную личность, как я? Значит этому кому-то нужна услуга, а где услуга, там и деньги. — Замерз, наверное? Да что же я, старый дурень, спрашиваю-то?! Конечно замерз! Так ты проходи, присаживайся. Сейчас Мамоко погреет саке...

Старик тараторил без умолку, подгоняя нерасторопную дочь черенком от швабры. Я же тихо оттаивал в углу, каждой порой на обледеневшем теле впитывая тепло кухонных жаровней. От обилия запахов закружилась голова. Желудок протяжно затянул песнь голодного кита, реагируя на аромат свиных котлет и рисовых лепешек. Я бы с радостью насытился яичной лапшой, которой закусочная Сакаи-сана славилась на все Токио, но у этого хитрого лиса были на меня свои планы.

— Ну что же ты стоишь, оскорбляя меня своим безразличием? Я уже и стол накрыл. — Старик схватил меня за руку и повел в дальний конец зала, поближе к кухне, едва я успел скинуть промокшие кеды. Закусочная в это время ночи была пуста, что давало возможность Сакаи-сану голосить во всю глотку, отдавая приказы дочке. Уж лучше бы он выловил меня в обеденный полдень... На столе исходила паром плошка с черным рисом, рядом плавали в остром соусе креветки, а довершали кулинарный натюрморт шампиньоны, фаршированные яйцами и луком. Многие называют эти ингредиенты природными афродизиаками, я же менее литературно — хавчик для стояка.

— Ты же знаешь как туго у нас идут дела... — Сакаи-сан разлил дымящийся саке, услужливо подвинув пиалу к моему носу. Я с наслаждением вдохнул приятный аромат рисового солода и без промедления опрокинул в себя живительный напиток.

Хозяин закусочной удовлетворительно улыбнулся и продолжил:

— Я голову положил ради того, что имею! А имею-то я немного: закусочная и скромная квартира, на самой окраине Сибуи — вот и все. Все! Больше мне ничего и не надобно, лишь бы Мамоко обеспечить тем минимумом, который любящий отец в состоянии дать дочери...

Старик тараторил без умолку, нервно заламывая пальцы на самых «душещипательных» моментах своей биографии. Я слышал эту историю, без преувеличения, в двадцатый раз. Поэтому просто набивал брюхо стряпней Сакаи-сана, запивая ее литрами теплого алкоголя. Так продолжалось час: я ел, старик сбивчиво повторял заученный текст, пытаясь взмолить к моей совести — типичный пятничный вечер.

— ... не знаю как, но ты, Кагэру-кун, действуешь на нее лучше всякого успокоительного. — Подытожил Сакаи-сан, отлипая от моих ушей, словно нажравшаяся крови болотная пиявка. Я тяжело выдохнул и залпом опустошил очередную пиалу, хоть и штормило меня уже знатно. Ничего — заслужил! Стойко выдержал очередную лекцию о несправедливости мира и даже ухом не повел. Красавчик!

— Хорошо, навещу ее завтра. — Я знал наперед реакцию хозяина закусочной на эти слова, поэтому быстро сбросил на бетонный пол декоративную подушку. И вовремя: старик рухнул на колени, впечатываясь лбом прямёхонько в центр вышитой пайетками золотистой подушки. Хм, а прицел еще не сбит, несмотря на внушительную дозу дешёвого пойла.

Я где-то читал, что собаки — отражение своих хозяев. Эта теория показалась мне интересной, и я стал примерять ее к своим знакомых. Первым под мою «раздачу» попал Сакаи-сан. Так как собаки у него не было, мне пришлось довольствоваться крохотной закусочной «... дело всей моей жизни... билет дочери в нормальную жизнь... единственную кормилицу в семье...» и прочая, прочая, прочая. Некогда белые стены лапшичной со временем приобрели серый оттенок, покрылись пятнами жира, вина и прочими отметинами человеческой жизнедеятельности. Штукатурка по потолку пошла сетью мелких трещин - результат недавнего землетрясения. Лампочки освещения потускнели от пыли и копоти, явно не менянные со времен открытия. Я всмотрелся в лицо старика: серая сухая кожа с желтыми пигментными пятнами на лбу и щеках; глубокие морщины пролегали складками вокруг носа и губ; белки глаз словно окутала пелена табачного дыма, до того они казались мутными, поблекшими, почти бесцветными.

Такие явные совпадения повергли меня в шок. Я принялся жадно всматриваться в каждую деталь интерьера закусочной, с детским восторгом подмечая такую же у хозяина. Игра «найди десять отличий» занимала меня ровно неделю: аляпистые красные диваны, с вышитыми вручную золотистыми подушками, отлично гармонировали с блестящими мокасинами Сакаи-сана и, на удивление, отвратительной лиловой рубашкой с отливом. Так же я провел параллель между облупившейся краской внешнего фасада, отвалившейся в некоторых местах целыми пластами, с проплешинами на голове старика: как бы он не старался скрыть и то и другое, все было тщетно. Однажды я дошел до того, что стал серьезно волноваться за здоровье старика, когда слив в мужском туалете перестал работать. Я думал про простатит и, что схожу с ума, не видя различий между бетонным зданием и его хозяином. Здравый смысл в итоге победил, когда я неожиданно застал Сакаи-сана в одном из домов «под красным фонарем». А слив так и не починили...

— Вот, возьми на презервативы, — Сакаи-сан, стыдливо краснея, положил на стол монетку в пятьсот йен. — Я знаю про имплант, не хватало еще, чтобы эта сука помет понесла. То не дети будут — порождения дьявола! — заключил он.

— Вы даже не представляете себе...

С горькой ухмылкой на лице натянул кеды, бросил деньги в карман пальто, и быстро выбежал в морозную ночь. Прощальное напутствие старика вылетело в открытую дверь вместе со мной и растворилось в бушующем потоке ледяного ветра.

***

Она стояла на тротуаре, ярким пятном выделяясь на фоне белоснежных сугробов и угрюмых лиц редких прохожих. Лиловое кашемировое пальто едва ли прикрывало зад, обтянутый тонкой тканью черного платья. В одной руке розовый зонт, вывернутый наизнанку порывами декабрьского ветра, в другой — мобильник, словно телепортировавшийся прямиком из прошлого столетия. Она протягивала его прохожим, жалобно моля о помощи. Люди не замечали ее, не удостаивали взглядом, не слышали просьб на кансайском диалекте. Я тоже предпочел притвориться слепым. Натянул капюшон на глаза и двинул к дому, с трудом пробираясь сквозь метель.

Очередной порыв ветра юрко забрался девчонке под пальто, оголяя тощие бедра, бодро подхватил сломанный зонтик и швырнул его мне в лицо.

— Простите, пожалуйста, — девчонка на миг замерла от неожиданности, а потом принялась энергично кланяться, выпрашивая прощение за то, в чем она не была виновата. Раскладушка в ее руках зычно забряцала множеством цветастых талисманов. — Сегодня такой ужасный день. Я приехала в Токио три часа назад, но он не встретил меня. Понимаете? Звонки не проходят и... — я остановил словесный поток жестом руки. Уж кому-кому, а мне и своих проблем хватает, чужие на себя взваливать — шея треснет.

— Прощаю, — громко отчеканил я и потопал дальше, полностью погружаясь в собственные мысли.

Просьбу Сакаи-сана выполнить труда не составит. Физического. Но вот моральная подготовка для встречи с ней была просто необходима. Мегера цеплялась за меня, как за золотое руно, отрывая когтистыми лапами ошметки и с жадностью пожирая их. Меня пробил озноб. Нет, не от ледяного ветра, не от отходняка, а от мысли, что придется собрать яйца в кулак и дать Мегере то, что она хочет. От одной только мысли об этом весь съеденный ужин просился обратно. Чертова ведьма!

— ... говорил, Кагеру-чан, сначала закончи школу, а потом приезжай. — Обрывок фразы донесся откуда-то сзади, пригвоздив ноги к тротуару. Я резко затормозил пятками по скользкому асфальту, раскорячив руки в стороны для удержания равновесия. Тут же в спину кто-то врезался, послышалось тихое: «ой» и шлепок тела об асфальт.

— Как ты сказала тебя зовут? — сейчас было не важно то, зачем эта девчонка вообще за мной увязалась, как четко расслышать ее имя. Не знаю почему для меня это стало идеей фикс. Я не мог найти этому объяснения, но с каждой чертовой секундой, что она копошилась в сугробе, пытаясь встать на ноги, я терял терпение. Рыком поднял ее за грудки, хорошенько встряхнув для скорости. Девчонка выпучила черные глаза и судорожно оглянулась по сторонам в поисках защиты.

— Прости, просто не ожидал, — я перегнул палку. Понял это по вмиг заблестевшим в уголках глаз слезинкам, по писклявому: «Мидзуно Кагеру», сказанному так, словно последнее слово перед расстрелом.

— Вот дерьмо! — пальцы разжались сами собой, отпуская Мидзуно в свободное падение.

— Не нужно так грубо. Да, имя не самое благозвучное, но...

— Ты не понимаешь! Это проклятье! — еще больше взвинтился я, когда увидел полный слез и скептицизма взгляд девчонки. — За что твои родители тебя так ненавидят? А? Чего настолько ужасного ты совершила в прошлой жизни, что вселенная подкинула тебе такую подлянку? — прохожие возмущенно роптали, проходя мимо, но мне было абсолютно плевать на то, что они подумают. Я пытался донести свои праведные речи до глупой девчонки, в запале совсем не осознавая, как выгляжу со стороны.

— Да ты чертов псих, — констатировала девица. — А мама ведь предупреждала, что в городе может быть опасно, а я...

— Деньги есть? — решил прервать поток соплей, пока он полностью меня не затопил. И угораздило же нарваться на эту сикилявку именно сейчас.

Альтруизмом я никогда не славился, но ее стало по-человечески жаль. А тут я еще набросился, как с цепи сорвавшись... Вспомнил себя пять лет назад, когда так же метался по Токио, словно слепой котенок, потерянный в сером урбане мегаполиса. В груди что-то предательски кольнуло.

Девчонка, дрожащей рукой, достала из кармана пальто несколько мятых купюр, и протянула их мне.

— Отлично, — отмахнулся от ее руки, чтобы не подумала, что я грабить ее тут собрался. — Пошли, устрою тебя на ночлег. Но у моей доброты есть лимит — ровно сутки, дальше самой придется разбираться со своим говном.

Мидзуно смерила меня подозрительным взглядом, секунду подумала и коротко кивнула.

"Этот мир сошел с ума. Где ваше чувство самосохранения, глупые овцы": подумал я, закуривая сигарету.