Stille Nacht

И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый

Свои мне сказки говорил.

А. С. Пушкин, «Руслан и Людмила»

Его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец.

М. Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени»

Мерлины – дворянский род Нижегородской губернии.

Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Они выехали, когда санный путь полностью установился. На почтовых добраться до искомого имения было невозможно, но благодаря помощи Владимира Ивановича удалось нанять надежного возчика. Так бы в зимнюю пору не всякий согласился. Леса окрест были полны зверья, однако медведи, которых здесь, говорят, водилось больше, чем в Сибири – а ведь всего несколько дней пути от Москвы! – сейчас залегли в спячку, а рыси, как Андрей Петрович убедился в пору партизанской молодости, хоть и пугают ими, на деле не опасны. Настоящую опасность по зиме представляют волки. И люди.

Пока Вернеры коротали время в Нижнем, им рассказали множество побасенок об ужастях, подстерегающих путников в здешних лесах. Может быть, не совсем вымышленных. От Петербурга и Москвы сюда с давних пор были проложены дороги, а в последнее время болтали, что протянут и чугунку, какую уже строят между столицами. Но стоило свернуть с тракта, как начинались дремучие леса, служившие убежищем разнообразному зверью, староверам, ватажникам и нечисти.

Разумеется, с весны до осени люди здесь предпочитают путь по рекам, и до сравнительно недавнего времени это был не только самый удобный, но и самый опасный путь. Разбой здесь царил такой, что южные моря могли позавидовать. Но после нашествия двунадесяти языков правительственные войска основательно взялись за речных разбойников. А с тех пор как по Волге побежали ( здесь говорили именно «побежали», а не «поплыли»), колесные пароходы, нападать а них с лодок стало и вовсе бесполезно.

Да, речной путь куда более удобен. Зимой, конечно, навигация замирала, но до ближайших городов на тройках можно было домчать прямо по льду.

Однако Вернеры направлялись туда, куда по воде не доберешься даже летом. И уж конечно, здешней осенью, когда все вокруг раскисает хуже, чем в Петербурге. Но Андрей Петрович не жалел о времени, потраченном в Нижнем. Ибо здесь он узнал о господине Мерлине и его изысканиях, в некоторой степени совпадавших с интересами Андрея Петровича Вернера.

Сей Мерлин был потомком бретонцев-гугенотов, во времена преследований за веру подавшихся в русскую службу ( в допетровские времена на Руси знать не хотели католиков, но охотно принимали протестантов). Отравленные здешними просторами и лесными чащобами, эти иностранцы оседали тут, мешались с местными, а дети и внуки их чувствуют себя более русскими, чем те, чьи предки жили среди просторов и лесов тысячелетиями. Вот как тот же Владимир Иванович – Казак Луганский, как подписывает он свои сочинения. Он ведь датчанин… или швед? Неважно.В свободное от службы время он русский литератор, углубившийся в такие дебри, куда местные лезть не рискнут.

Или вот сам Андрей Петрович. Три поколения – и кто помнит, что его предки считались немцами? Вся семья - из распрорусских русские. С литераторами, правда, он себя не ровняет, хотя с иными состоит в переписке, а кое с кем и лично знаком. Таланта не хватает, признаться, и образования тоже. С юных лет на войне, вернее, на войнах. В отставку вышел по ранению после возмущения в царстве Польском. А учиться времени не было, хорошо хоть жениться успел. Младший брат – тот да, образование получил, пошел по медицинской части, хотя нельзя сказать, что от военных действий совсем далек - служит на Кавказе. А Вернер-старший как засел в имении, так припомнил, что видел и слышал юнцом еще, когда с началом нашествия из дому сбежал и в партизаны попал – страшно сказать, четверть века миновало! -вот и пустился в свои изыскания.

Была бы жива Машенька, может, убедила бы не дурить на старости лет. Но ее, голубушку, персидская зараза унесла, хорошо еще, что дочку не тронула.

Как раз голос Леночки оторвал Андрея Петровича от печальных воспоминаний.

--Батюшка, смотрите, чудо какое! Олень – не олень?

Девушка, отодвинув занавеску, приникла к окошку. У кромки санного пути стоял высокий мощный зверь, опустив увенчанную раскидистыми рогами голову, и не думал шарахаться от возка.

Она вскрикнула так громко, что услышал возчик, и склонился с облучка, усмехаясь в бороду.

--Не пужайся, барышня. Лось это, а по-иному корова лесная. Их тут много бродит, бывает не то, что на дорогу, а и в город забредают.

--Что ж, не охотятся на них? – Андрей Петрович, конечно, про лосей слышал, но там, где он служил, их давно повывели.

-Баре – те нет, не охотятся. Чести говорят, нет никакой, и впрямь будто по коровам палить. А кто попроще – разве что с большой голодухи.В одних толках учат, что грешно мясо ихнее есть, в других – будто бы и нет…

Спохватившись, что сказал лишнего, возчик умолк и принялся погонять лошадей.

Здешние леса – рассадник старой веры, вспомнил Андрей Петрович. Даже в городе, говорят, чуть не каждый третий купец или подрядчик - из старообрядцев. А уж по селам их не счесть. При том, рассказывал Владимир Иванович, нет между ними единства, разные там толки и согласия. Но Вернера другое волновало, он не особо вслушивался.

Леночка, конечно, всего этого не понимала. Когда лось пропал из виду, она снова забилась в угол возка, кутаясь в меховую полость.

Ах, Елена, Елена… Вот еще забота. Верно покойный господин Грибоедов подметил :»Что за комиссия, Создатель…» После смерти матери Елена, тогда еще пребывавшая в отрочестве, поклялась посвятить жизнь свою помощи отцу в его изысканиях. Поначалу Андрей Петрович был этому рад и позволил Елене вести свою переписку, благо французский и немецкий языки она учила с малолетства. Но со временем стал задумываться о дальнейшей судьбе дочери. Право, не дело заставлять барышню заниматься секретарской работой у деревенского любителя учености. Но в окрестных поместьях достойной партии для Леночки он не видел. Когда он решил перебраться в Москву, то думал было, что там решится и вопрос с замужеством, не зря же Первопрестольная зовется ярмаркой невест. Увы. Ах, Александр Сергеевич, царствие вам небесное, каким бы вы ни были гением, но иногда были склонны квымыслам похлеще сказочных. И заслуженные генералы, ласкаемые двором, сватаются к небогатым провинциальным барышням, погруженным в чтение книг, только в вашем романе. В действительности подходящих претендентов на руку Леночки не появлялось. Не то, чтоб она вовсе не привлекала внимание мужчин, но попадались все какие-то вертопрахи и прощелыги, и похоже, что застенчивость Елены и нелюбовь к развлечениям, тут пошлией скорее на пользу. Все чаще Андрей Петрович вынужден был признавать, что Елене суждена участь старой девы.

Он-то сам в эти годы даром времени не терял, посещал ученые собрания, библиотеки и архивы, и не только в Москве, порой наведывался и в Петербург. Свел знакомство с некоторыми людьми, отличившимися познаниями в интересующих его вопросах, как соотечественниками, так и заезжими иностранцами, вроде эксцентричного английского священника Борроу. И все же вынужден был прийти к выводу, что книжные богатства и ученые общества ему не помогут. Нужно было проводить изыскания в провинции, и не там, где Вернеру приходилось служить либо жить.

Наиболее подходящим городом показался ему Нижний. Вроде не так далеко –«Москвы сосед ближний», как гласит поговорка, а копнуть, так и наткнешься на сокровенное. Он рассчитывал если не на помощь, так на совет Владимира Ивановича Даля, который в Нижнем служил управляющим удельной конторой.

Господин Яновский, с которым Вернер свел знакомство, как с блестящим знатоком малороссийских преданий, проживал в доме и под покровительством графини Толстой, которая была родом из здешних краев. Графиня Анна Георгиевна и снабдила Вернера рекомендательным письмом,к к господину Далю. Леночка изъявила готовность последовать за отцом, хотя Анна Георгиевна и предлагала принять ее на свое иждивение. Андрей Петрович согласился с дочерью. Дворянке, пусть и бедной, гордость предписывала скорее служить секретарем у отца, чем быть приживалкой, даже в доме знатной и уважаемой особы.

Сейчас он был склонен думать, что не гордость, а гордыня нашептала ему это решение. Графиня, конечно, известная чудачка, хотя пугающие кавказские выходки ее отца, князя Грузинского, смягченные славянской кровью матери, приобрели характер мирный и религиозный. Но – одно дело привезти Елену в губернский город, а другое – отправиться в эти леса. Выхода он меж тем не видел. В Нижнем не имелось благородного пансиона, в котором он мог бы оставить дочь на время своих разъездов. Был, разумеется, женский монастырь, даже и со школой для девиц. Игуменья его, матушка Дорофея, урожденная Мартынова, в буквальном смысле подняла обитель из пепла и руин, и, как говаривал родственник ее, господин Вигель. С которым Андрей Петрович был неплохо знаком, в городе почиталась совершенною царицей. Но матушка Дорофея уже скончалась, преемница же ее, как показалось Андрею Петровичу , была более озабочена доходами обители, а школа была в основном предназначена для неимущих сирот, обучавшихся там золотошвейном мастерству.

Дамы из местного хорошего обществ, коим представили Вернера, не вызывали у него доверия. Нет, ничего дурного сказать оних он не мог – но эти провинциальные кумушки интересовались в основном самим Вернером. Он был вдов, хорошего рода, с воинским званием, хоть и в отставке, владел поместьем - а значит, несмотря на солидный возраст и хромоту, вполне годился в мужья для их дочерей и племянниц.

Должно быть, Андрея Петровича испортило пребывание в столицах, где встречал он женщин образованных и начитанных, чьи интересы не сводились вовсе к устройству браков.

Что до Даля, то с с ним отношения сложились добрые. Вернеру былоо чем поговорить с Владимиром Ивановичем помимо исследований. Оба участвовали в польской кампании, как раз на войне, слушая рассказы солдат, Владимир Иванович и начал вести свои записи. Позже он служил чиновником особых поручений при оренбургском губернаторе Перовском, а Вернер еще в юности,в Наполеоново нашествие, свел знакомство с братом его Алексеем, до своей безвременной кончины стяжавшим писательскую известность какАнтоний Погорельский.

И увы, было у них еще нечто общее. Даль не так давно овдовел, и в отличие от Вернера подумывал о том, чтобы присмотреть новую жену, которая бы стала матерью его малолетним детям. Вернер для дочери такой судьбы не хотел, но сказать об этом Владимиру Ивановичу было неловко.

Ситуация усугубилась тем, что заболела Пелагея, служанка Леночки. Виною тому был угнетающий здешний климат. Удушливая жара летом, гнилая сырость осенью. Палашка свалилась в лихорадке, и хотя стараниями Владимира Ивановича, который был не только чиновником, литератором и исследователем, но и доктором медицины, она уже несколько поправилась, все же для зимней поездки была слишком слаба. Откладывать же поездку не хотелось. Так что Палашку оставили у Даля, помогать с детьми, Леночку пришлось взять с собой. Утешением служило то, что ехать было не так далеко, а у господина Мерлина, по сведениям Владимира Ивановича, имелась сестра. Вдовая, кажется. Владимир Иванович также упоминал, что у Мерлина есть племянник, но он где-то на службе, а сестра ведет хозяйство. Впрочем, Даль встречался с Мерлиным всего лишь раз, в Дворянском собрании, и был не очень в курсе его личных обстоятельство. Общались они письменно… кстати, как они зимой в этой глуши письма доставляют?

Начинало темнеть, и возчик, нагнувшись, постучал в окно, привлекая внимание седока.

--А ведь не доедем до ночи, барин. Заночевать бы надо. Лихие люди нас, может, и минуют, а вот волки… Тут деревня есть поблизости, там отдохнем, а утром, как рассветет, домчим.

Вернер был раздосадован. Даль утверждал, что если они выедут из Нижнего спозаранку, то к ночи доберутся до Мерлиновки Когда они бодро одолели реку по льду, и покатили по санному пути, Вернер в этом не сомневался. Но, должно быть, Владимир Иванович неверно рассчитал расстояние. Или возчик просто не хотел ехать по лесу в темноте.

--Корчма-то есть в этой деревне?

Возчик посмотрел на него с недоумением. Действительно. Дороги службы приводили Вернера и Малую Русь, и в Белую, и в царство Польское, и там, как правило, вопрос, где поесть и переночевать решался легко. Здесь не то. Конечно, в самом Нижнем в количестве гостиниц и рестораций, в окрестных селах есть трактиры, но стоит отъехать подальше, хоть на несколько часов – глушь и дикость. В самом деле, зачем ставить трактиры вдоль дорог, если всю зиму никто никуда не ездит, и баре, и крестьяне сидят по домам. Ну, не совсем чтоб всегда. Господа ездят в соседние поместья, и ни к чему им трактиры, староверы – а купцы здешние в основном из них, если верить Владимиру Ивановичу, останавливаются в скитах, где есть гостевые дома, а прочие… о прочих мы говорить не будем.

- Где же там ночевать?

--Так у старосты же в дому. Он уж верно гостю Ардальона Константиныча не откажет.

Это было разумно, и даже лучше, чем ночевать в трактире, и Вернер велел ехать в деревню.

Называлась она Кистенево. В здешних краях нередко попадались Кистеневы и Кистеневки. Согласно рассуждениям Владимира Ивановича это свидетельствовало о том, что в прошлом веке здесь гуляли те самые лихие люди, чьим любимым оружием был кистень.

Деревушка – она была небольшой, в две улочки всего, однако вид имела мирный, и даже несколько праздничный, хотя до Рождества было еще далеко. Снег лежал пышными сугробами, над крышами курились дымки – там топились печи, и оттого сквозь ставни пробивался уютный свет. На обочине высилисьвылепленные ребятней снеговики с угольками вместо глаз и лубяными зубами в нарисованных ухмылках. Для полной благодати не хватало лишь церкви – оттого-то Кистенево и числилось деревней, а не селом.

Вернер спросил, не раскольники ли здесь живут, но возчик заверил, что к староверам бы не повез, не любят они чужих. А крестить – венчать-отпевать, да к обедне ходить – это в соседнее село.

На улочках попадались люди, они останавливались поглазеть на проезжающих, но шуму не поднимали, видно , знали, что приезжие непременно к старосте направятся. В нескольких дворах взлаивали собаки, но самих собак видно не было. Возчик это пояснил:

--Не пускают зимой собак за ворота. Иначе волки, как оголодают, ежели до скотины не доберутся, собак сожрут.

Дом старосты опознать было нетрудно – он был побольше остальных. Хотя и прочие не выглядели убогими лачужками. В лачужке долгими здешними зимами не проживешь. Избы ладили прочные, и Вернер уже знал, что при каждой избе имеется баня.

Жилье ьстаросты стояло чуть в стороне от прочих, на берегу неширокой реки, сейчас полностью затянутой льдом. И даже избой его не хотелось называть. Чуть ли не поместье предстало перед глазами путников, когда они въехали за ворота, услужливо распахнувшиеся перед ними. Начать с того, что в доме было два этажа, чего Вернер в крестьянских домах не видел. Причем на второй вел пологий скат, по которому могла подняться и спуститься телега. Вернер сообразил, что наверху, должно быть, нечто вроде склада, видно, подторговывает староста. Вокруг жилья распахнулись плотно примыкавшие к нему хлев и конюшня, далее баня, еще какие-то хозяйственные строения. При виде одного из них Леночка даже хлопнула в ладоши.

--Избушка на курьих ножках! Совсем как в сказке, папенька!

--Амбар это, барышня, -- пояснил возчик. – А что на сваях поставлен, так все от волков же.

Семейство старосты, несомненно, извещенное односельчанами, тем временем вышло на крыльцо. Сам староста был кряжистый мужик в летах, окладистая борода его была густо пробита сединой, но все же стариком назвать его было нельзя. Дородная супружница его была явно моложе. За ними стояли дети - молодая девушка и двое мальцов-погодков, крепких, как боровички. Лица их, скуластые, востроносые, не выражали радушия. Но Вернер уже знал – здесьиз простонародья улыбаются лишь сидельцы в лавках да кабатчики, а за городом люд имеет вид суровый, и как правило, ничего дурного это не предвещает.

--Вот, вишь, Степан Макарыч, гостей я к тебе привез! – крикнул возчик, спрыгивая в снег. – Ехали к барину Мерлинову, да ночь в пути застала.

--Не лезь, Василий, поперек батьки в пекло, -- оборвал го староста. Он низко, но с достоинством поклонился Вернеру, потом почти дословно повторил слова возчика: --Гостям мерлиновского барина у нас завсегда рады.

Тут как-то все решилось быстро. Работники старосты помогли распрячь и обиходить лошадей, старостиха с дочкой ( или падчерицей) проводили приезжих в дом, и принялись накрывать на стол.

В отличие от обычных крестьянских изб, где жилое помещение было одно, здесь было выгорожено несколько. Но все же сердцем дома была печь. Обедали рядом, здесь же порою мылись и ночевали. По зимнему времени вряд ли жилье могли часто мыть и скоблить, но все же, насколько мог разглядеть Вернер в свете лампады в красном углу, здесь было весьма чисто, и дурного запаха не ощущалось. Ясно, что полы метут, а половики выбивают. И есть надежда, что тюфяки могут быть получше, чем в трактирах.

Кушанья были простые, но сытные – щи, каша, пироги с грибами Чаю не было , пили сбитень. Хотя после того, как в Нижний перенесли Макарьевскую ярмарку, город стал в своем роде «чайной столицей» империи, ибо чай большими партиями везли сюда через Сибирь и Уралпря миком из Китая. Однако в крестьянском сословии чай не пили, почитая это за городское баловство, да и дороговат он был. А староверы, среди которых немало было людей состоятельных, пока что не определились, является ли чай травой диаволовой, вроде табака, или употреблять его благочестивым людям дозволено. В любом случае было видно, что здесь не голодают.

Леночка, которую вскоре разморили тепло печи и сытная еда, начала клевать носом, и хозяйская дочка, прихватив лучину, увела барышню за собой, укладывать спать у себя в горенке. Вернер предполагал, что после этого старостиха подаст какую-нибудь настойку ( городские хозяйки таковыми гордились, и чуть не каждая имела собственный рецепт) или даже бутылку казенной, но нет, не пили здесь зелена вина. Да и разговорчивостью староста не отличался. Все же удалось кое-что узнать.

Кистенево не принадлежало Мерлину, как первоначально думал Вернер, а было приписано к казне. Но, похоже, Степан Макарович вел какие-то дела с мерлиновским управляющим. Какие – Вернер определил, глядя на посуду на столе, деревянную, расписанную черной и красной красками. Ответ на его вопрос подтвердил предположения. Благополучие семейства строилось на изготовлении деревянной утвари. Для того Степан Макарович и держал работников. Мастерская как раз находилось наверху, там же работники и спали. А посуду для большей нарядности, расписывали старостиха и дочка. Сбывалось все это , очевидно, через мерлиновского управляющего, забиравшего товар у многих мастерских, подобных здешней. Потому в этом неплодородном краю дом старосты, а может, и вся деревня, жил в довольстве. Как же не привечать гостей мерлиновского барина?

Придя к такому выводу, Вернер ощутил, что его клонит в сон. Хозяева уступили ему собственную спальню, где имелась настоящая кровать, даже с периной, а не тюфяком, асами остались возле печи, спать на лавках или сундуках – Вернер не проверял. Ребятишек старостиха еще раньше загнала на полати. Наверняка это и было их обычное место. На полатях, примыкающих к печи спят дети, вышедшие из младенческого возраста, а уж на печи , в самом тепле - старики, которым нужно греть кости. Но стариков в этой семье не имелось, так что ребятишкам было самое раздолье.

Вернер спал крепко, не хуже тех ребятишек, и проснулся, когда уже солнечный свет пробивался сквозь ставни. А поскольку зимой светает поздно, значит, утро уже не раннее.

Проснулся он однако не от света, а от того, что за занавеской , заменявшей здесь дверь, слышались голоса, и был среди них не принадлежавший ни старосте, ни возчику, которого с вечера отправили ночевать в мастерской вместе с работниками. Может, как раз кто-то из работников? Нет, слишком вольно речи ведет. Ладно, сейчас увидим.

Вернер встал, оделся ( еще с младых лет привык без лакеев обходиться, в службе был денщик, но то в службе) и вышел.

Староста был здесь , и возчик тоже, и еще один человек, молодой румяный парень. Тулуп на нем был распахнут, а шапку он засунул за пояс. В отличие от хозяев, он встретил барина широкой улыбкой. Заговорил, однако, не он, а возчик Василий.

--Вот, барин, извольте видеть – Ардальон Константиныч про гостей прослышал да санки навстречу прислал. Вот спозаранку и прибывши.

Видимо, староста с вечера послал к управляющего кого-то из работников, из тех, кто в отличие от Василия, не боится ночью ходить по лесу.

--Радушный человек господин Мерлин, -- сказал Вернер. – Что ж, езжай, Василий, обратно в Нижний.

--А я уж домчу с ветерком, как раз к обеду поспеем! – радостно сообщил румяный.

К обеду – это хорошо, но и сейчас бы перекусить не помешало, подумал Вернер. Тут появилась Леночка,сопровождаемая старостиной дочкой. Наскоро перекусили, вышли во двор, и Вернер,ь довольный и спокойно проведенной ночью, и едой, и постелью, одарил старосту целковым. С Василием он расплатился еще в городе.

День выдался солнечный, но морозный, как нередко бывает зимой в здешних краях. Вернер в последний раз окинул взглядом и гостеприимный приют этой ночи, двор и хозяйственные пристройки – все прочное и надежное, и помог дочери сесть в крепкие добротные сани, укрытыемеховой полстью. Если бы ехать предстояло целый день, как вчера, путники в санях, вероятно замерзли бы, несмотря на покрывало, однако домчать обещали быстро. И тронулись в путь.

Леночка явно повеселела с прошлого дня. Крепкий сон и здоровая пища пошли ей на пользу. Она болтала, рассказывая о деревенских обыкновениях, поведанных ей старостиной дочкой, которую Леночка именовала Феней. Поначалу Вернер прислуживался, надеясь уловить в этой болтовне нечто полезное для себя, но речь шла о сельских праздниках, колядках и зимних посиделках с парнями, и Вернер отвлекся. Он лишь сделал зарубку в памяти – Ленхен определенно соскучилась по обществу сверстниц, хотя и простолюдинок, и надо как-то этим озаботиться.

Что-то однако цеплялось за его память, помимо мыслей о дочери, и мешало совершенно успокоиться, и он никак не мог определить, что. Какая-то мелочь… нечто, едва удостоенное беглого взгляда.

И только, когда они совсем уже подъезжали, по уверениям дворового – тот назвался Лексеем, Вернер припомнил, что это. За ночь нанесло снегу, и хотя люди и лошади успели его истоптать, Вернер приметил меж отпечатков валенок , копыт и полозьев еще следы. Собачьи, как ему показалось. А ведь с вечера он собак во дворе не видел. И дома их не было. Что не удивительно. Крестьяне, даже если держат собак, в избы их не пускают. Среди поселян царит убеждение, что собака зверь нечистый, какую бы пользу она не приносила. Иное дело кошка, кошку в доме держать можно, пусть мышей ловит.

Вернер перебил щебетание дочери.

--А скажи-ка мне, Ленхен, кота или кошки у девицы старостиной не имеется?

--Не видела. папенька. И не говорила про кошку ничего… а к чему вы про это спросили?

Вернер и сам не знал, почему. И лишь рукой махнул – пустое ,мол.