Сто лет одного города

Очень давно это было. Так давно, что даже подумать страшно. В девятнадцатом еще веке.

А началась история с того, что одного солдата из армии отпустили. Вместо двадцати пяти лет отслужил он десять — «реформа». Десять лет, понятно, не четверть века. Но все равно — не мальчик уже. И в деревню ему уже возвращаться — ну, совсем не хотелось. Тем более из крестьянского сословия наш герой вышел. Конечно, армейская жизнь в девятнадцатом веке совсем не сахар, но то ли характер у солдата был легкий, то ли со службой повезло, а так получилось, что крестьянская жизнь после армейской вообще ему радостной не казалась .

Вот и отправился солдат счастья на Нижегородской ярмарке попытать. И улыбнулась солдату удача. Взяла его приказчиком к себе купчиха-вдова.

А потом и вовсе глянулся хозяйке приказчик: обходительный, да статный, да с выправкой военной. Была она из старообрядцев — сама себе хозяйка. Так свадьбу и сыграли. Бывший солдат управляющим стал. И все бы ничего, да детей Бог не дал. Уж неизвестно, из-за детей или так, но стал новоявленный купец-молодец с другой вдовой встречаться…

А жена его, видно, очень любила, да себя корила за детей. Потому что у той вдовы трое мальчишек родилось. Видно, поэтому и мирилась. Худо-бедно, а жил наш удалец, как теперь говорят, на два дома. Жена его крестной была своим, как говорили, «пасынкам». А ее родственник крестным. Фамилия молодца-удальца была Сучков, а детям его фамилию и отчество дали по крестному — Смирновы. И ничего!.. Никто в Канавино ни вдову с тремя детьми, ни купца-молодца, ни детей их не попрекал. Жили и росли в почете и уважении.

А с наследством так получилось. Заболела купчиха и решила помирать. А перед смертью по христианскому обычаю захотела с крестниками проститься. А старший брат Михаил от волнения то и дело курить ходил. Прощание-то долгое, родни много. Вот зовет его матушка названая: «Подойди, Мишенька, поближе, поцелуемся на прощание в уста по христианскому обычаю, чай не чужие вы мне!»

Только «Мишенька» свои усы к ней потянул, так старушка как завопит: «Ах ты, крапивное семя, бесовым зельем накурился!». Бабка-то староверкой была, по их обычаям курить табак — последнее дело! Как вскочит с кровати, да батожком его, батожком!

Убежал Мишаня в конфузе, едва шапку успел схватить. А купчиха умирать раздумала, стоит на пороге, клюкой машет, да кричит еще вслед: «Наследства лишу»!

Еще сколько-то лет прожила после этого. Смягчилась потом — «чай не чужие». Наследства, конечно, очень богатого крестники ее не получили — много наследничков оказалось, но сколько-то отписала. По крайней мере, полдома даже у младшего Костиньки осталось. Да и на работу хорошую его крестный устроил — каюты отделывать на сормовских верфях. Долго он не женился, а потом, уже ближе к тридцати просватали за него бойкую хохотушку Дунечку Стройкову из-под Иванова.