Сторожка

Всё началось с того, что у Алексея сдох навигатор. Он ехал на съёмку для блога о заброшенных местах. Последний адрес был странный - дом лесника на старой просеке, про которую не было ни фото, ни описания. Только координаты и подпись: «Не открывай подвал».

Когда машина встала, он пошёл пешком. Лес будто чужой - звуки есть, но ни одной птицы. Деревья плотные, ветки скрипят, как старые качели. Сторожка стоит среди заросших бурьянов, будто ждёт. Дверь не заперта. Внутри-пыль, печь, старый стол. И лестница вниз, завешанная одеялом, которое чуть колышется, хотя в доме нет сквозняка…

Алексей прошёл внутрь, ступая осторожно, будто боялся потревожить чей-то сон. Половицы пронзительно скрипнули. Пахло пылью, сырым деревом и чем-то ещё — то ли железом, то ли старыми лекарствами.

Он включил фонарик. Луч выхватил из темноты облезлые обои, старый ламповый телефон, потрескавшийся портрет мужчины в форме лесника — того самого, наверное, кто тут когда-то жил. Или всё ещё живёт? Алексей усмехнулся себе под нос: не будь дураком, тут пусто.

Он снова посмотрел на занавешенный проход в подвал. Ткань чуть колыхалась.

— Сквозняк, — сказал он вслух. Но воздуха не чувствовалось.

На всякий случай он постучал ногой по полу. Пустота под досками откликнулась глухим эхом.

Занавеска чуть дрогнула, будто что-то её коснулось снизу.

Алексей вздрогнул. Он приподнял ткань.

Под ней оказалась деревянная лестница вниз. Полутемно. Пахло сыростью и… жареным луком?

Он включил запись на камере.

— Ну что, дорогие подписчики, похоже, мы нашли нечто интересное. Заброшенная сторожка, а внутри — вход в подвал. Кто-то ещё верит, что это просто охотничий домик? — он нервно усмехнулся. — Пойдём посмотрим, что там.

С первым шагом вниз лестница скрипнула, будто предупреждала.

С третьим — что-то упало в темноте. Он остановился.

С шестого — камера захрипела, экран на секунду замигал.

И тут раздался голос. Тихий, старческий, почти шепот:

— Подвал... для мёртвых. Ты не должен был приходить...

Алексей застыл. Горло пересохло. Он резко повернулся, осветив фонариком подвал. Пусто. Только пыль в воздухе и ржавая полка у стены.

— Показалось, — прошептал он. — Просто эхо.

Он сделал ещё шаг вниз. Камера на плече трещала, экран на ней будто дышал. Он снова услышал голос — теперь неясный, как будто кто-то говорил под водой.

— ...почему ты пришёл?.. ты ведь знал...

Он обернулся. Позади — только лестница и занавеска. Но что-то изменилось. Обои наверху стали тёмнее, будто обугленные. И портрет... портрет исчез.

Алексей ускорил шаг. На полке в углу стояла старая консервная банка. Он взял её в руки и тут...

Дом изменился.

Всё погасло. Ни света, ни камеры. Он поднял глаза — и понял, что лестницы больше нет. Просто голая стена, затянутая плесенью.

Он замер. Рядом, на полу, валялась та же камера, что у него в руках. Разбитая. Экран треснут, в объективе — капля засохшей крови.

Алексей присел, пытаясь дышать ровно.

— Я… я же только вошёл... — прошептал он.

И тут комната дернулась. Да, именно дернулась — как в старом кино, когда лента заедает. Всё вокруг на секунду дрогнуло, а потом стало другим.

На полке стояли его вещи: нож, зажигалка, даже старая куртка, которую он потерял год назад на севере.

— Этого не может быть, — выдохнул он.

— А может, — сказал голос. И снова - откуда-то изнутри его головы. — Ты просто не помнишь. Мы столько раз встречались…

Он прижал ладони к вискам. Всё пульсировало. Стены начали шептать — голоса, тысячи голосов, наперебой. Они кричали, звали, смеялись, рыдали. Он зажал уши. Глаза слипались от страха, как у ребёнка под одеялом.

Когда он открыл их, перед ним стоял человек. Вроде бы человек. Только лицо… лицо было его. Но не совсем.

Словно он смотрел в зеркало, и отражение решило жить своей жизнью.

— Ты... — прохрипел Алексей, отступая назад.

— Я, — ответило отражение. — Только не тот, кем ты притворяешься. Я — ты без вранья. Без памяти. Без кожи.

Оно улыбнулось. Улыбка расползлась до ушей, как будто рот был нарисован карандашом и чья-то рука решила его растянуть.

Алексей бросился прочь, ударился о стену — но стены не было. Она распалась в пустоту, как в декорациях. И он полетел.

Прямо сквозь лестницу, сквозь пол, сквозь свою собственную мысль, что всё это неправда.

Он упал в… комнату. Ту же, где был раньше. Только теперь на полу — меловой круг. Внутри круга — он.

Но снаружи — тоже он. Один кричит, другой смеётся.

— Как ты думаешь, кто из нас настоящий? — сказал один.

— Не знаю, — ответил второй. — Но это уже не важно. Мы оба остаёмся.

С потолка начали капать часы. Настоящие, с циферблатами. Одни тикали, другие кричали. Один проговорил:

— Ты здесь уже сорок лет, Алексей.

Он закрыл глаза. Когда открыл — снова подвал. Камера в руке. Всё как будто по-старому.

— Ладно, — выдохнул он. — Просто галлюцинация.

Но потом он заметил — обои на стенах были сложены из фотографий. Его детство. Его комната. Его родители.

И на каждой — кто-то стоял за ним.

Размытый силуэт, как пятно на старой плёнке.

И на одной из последних — он сам, спящий в кровати. А у изголовья — человек с его лицом.

Алексей подошёл к стене и медленно сорвал одну из "фотографий". Бумага оказалась плотной, с резким запахом уксуса. Он перевернул снимок — с обратной стороны была надпись детским почерком: «Ты обещал, что больше не будешь смотреть».

— Смотреть что?.. — прошептал он. И тут почувствовал — кто-то стоит за спиной.

Он резко обернулся.

Зеркало. В нём — он, но в комнате за его отражением кто-то проходил. Тень. Шаги. Но Алексей был один. Он точно был один. Наверное.

Он коснулся зеркала — и прошёл сквозь него.

По ту сторону — та же сторожка. Только теперь вместо мебели — белые стены, пластиковый пол, лампы дневного света. И запах… слишком знакомый.

Больница.

Психиатрия.

За спиной хлопнула дверь. Он обернулся. Человек в белом халате. Алексей побежал за ним:

— Эй! Подождите! Объясните, что происходит!

Человек не обернулся. Только сказал:

— Не мешай ему. Пусть проживёт это ещё раз. Может, на этот раз выберется. — Ещё раз?..

Алексей вдруг понял. Все вещи в сторожке, звуки, даже фраза "подвал для мёртвых" — он слышал их раньше. Много лет назад.

Он вернулся в детство. Дом деда. Сторожка. Подвал, в который никто не пускал. Он тогда сам спустился туда ночью, и после этого долго не говорил. Потом начались приступы. Мама плакала.

Эту сторожку он придумал сам — как щит. Как клетку.

Он закрыл глаза.

— Это я создал это место, — прошептал он. — Чтобы забыть.

Тени вокруг начали расползаться. Зеркала лопались. Стены рушились. Вдалеке зазвучал детский голос:

— Всё хорошо, Лёшенька. Проснись.

Голос позвал его снова. Тёплый, материнский, почти утешающий:

— Лёшенька… проснись…

Он стоял в распадающейся комнате, но не двигался. Не отвечал. Он знал: за голосом — правда. За ним — выход.

Но и за ним — воспоминание. Настоящее.

Тот вечер. Старый подвал. То, что он увидел там — нечто чуждое, непонимаемое. Оно не было злом. Оно просто было. Оно смотрело на него, и он смотрел в ответ. И его разум треснул, как лёд весной.

Он отвернулся от звука.

Пусть всё рушится. Пусть тени стекают по стенам, пусть часы лопаются, пусть его отражение снова и снова выходит из углов.

Это его дом.

Его защита. Его тюрьма. Его храм.

Он снова оказался в сторожке. Всё как прежде. Камера. Фонарик. Сырость.

И всё повторится.

Он встанет на лестницу. Он услышит голос. Он спустится в подвал.

Снова и снова.

Навсегда.

Сторожка примет его. Потому что это не место на карте.

Это он сам.

Старое, забытое, гнилое место внутри него, куда он пришёл, чтобы спрятаться от света.

Финальный кадр: камера, лежащая на полу. В объективе — отражение его глаза. Открытого.

Но больше не видящего.