Страницы чистой весны

«Страницы чистой весны»

1867 год Город Мокино

Дом Носочкиных. Слышны звуки туфель по дому и громкие разговоры.

— Елизавета, ну где же ты? Ты нашла своё платье на выпускной? Иди сюда! —Бегу, матушка, бегу! Я, к сожалению, никак не могу его найти. —Ну что ж такое! Карета прибудет с минуты на минуту. Сходи к брату на второй этаж.

В комнате за столом сидел юноша, лет восемнадцати, и о чём-то глубоко думал, держа в руке перо и глядя на стол, где лежала груда исписанной бумаги.

Звуки бега по лестнице отвлекли его мысли, и с огромным грохотом в комнату ворвалась Лиза.

— Митя, ты не видел моё белое платье?

Она так сильно распахнула дверь, что от сквозняка открылось окно. Подувший ветер сдул меньшую часть исписанной стихами бумаги. Главный герой спокойно сказал: —Нет, не видел. —А что ты тут делаешь? Покажи, покажииии... —Нет. —Ну пожалуйста! —Нет, я же сказал.

Звуки буйного ветра. По гладкой тропинке шла прекрасная дама с зелёными глазами и чёрными, как смоль, волосами. На ней было прекрасное зелёное платье и белые туфли, а на лице сверкала милая улыбка.

Прямо перед её глазами упала какая-то бумага с надписями. Это были стихи. Они были настолько великолепны, словно деревья в начале весны, что расцветают прекрасным пламенем. Она влюбилась в них с первого взгляда и захотела как можно скорее найти автора этого творения.

Дыхание её замедлилось. Вокруг кричали торговцы, гудели экипажи, город жил своей пестрой суетой, но до неё уже долетали лишь отголоски этого шума — будто сквозь толщу воды. Она вновь и вновь перечитывала строчки, не веря случившемуся, потом подняла глаза, озираясь по сторонам — откуда? Чьи это слова?

Так и не поняв, откуда ветер принёс эту находку, она, сжимая в руке драгоценный листок, почти побежала домой.

Она была дочерью купца, известного в округе едва ли не каждого, и жила в достатке, под крышей просторного особняка. Едва переступив порог, она столкнулась со встревоженным слугой.

— Барышня, наконец-то! Барин вас ждёт-недождётся. Изволите знать, как он гневается…

— Благодарю, я сейчас к нему поднимусь, — бросила она, ещё не остыв от волнения.

Лёгкие, быстрые шаги по лестнице выдавали её нетерпение. Она распахнула дверь в кабинет.

За массивным письменным столом сидел мужчина лет сорока с лишним, высокий и статный, словно вылитый из уверенности. Его рост, почти сажень, внушал почтение, а одежда — хоть и купеческого покроя, но из тончайшего английского сукна, с костяными пуговицами — безмолвно свидетельствовала о достатке и положении.

Но не наряд определял его лицо. Им был шрам — тонкий, белесый, пересекавший верхнюю губу. Он не обезображивал черты, но придавал им холодную, отстранённую строгость — будто немое напоминание о жестокой схватке, о которой он никогда и никому не рассказывал.

Главной же его чертой была не внешность, а та самая, выверенная до мозга костей жадность. Он не просто ценил богатство — он чуял его, как гончий зверя. Всякое дело, слово и даже вздох в его присутствии он оценивал с единственной точки зрения: «А что я с этого поимею?» И эта ненасытная жажда наживы направляла каждый его шаг.

— Папа, я…

Не дав договорить,он обрушил на неё громовый голос:

— Злата! Где ты пропадала? Кто позволил тебе самовольно покидать дом? Сегодня вечером бал, и ты обязана быть готовой. Поедешь без разговоров!

— Но, пап…

— Никаких «но»! Там будет глава крупной делегации, а с ним — его сын. Тебе надлежит с ним познакомиться.

Он не хлопнул — он грохнул дверью, и весь дом содрогнулся.

Дверь, захлопнувшаяся с таким грохотом, что зазвенели хрустальные подвески люстры, на мгновение оставила её в оглушительной тишине. Глаза Златы, ещё секунду назад сиявшие радостью, теперь широко распахнулись от обиды и горечи. Она сжала ладонь, чувствуя под пальцами шелест исписанной бумаги, — тот самый листок, что минуту назад был её сокровищем, теперь жёг кожу, как украденный.

«Никаких "но"», — эхом звучал в ушах отеческий приговор.Она медленно поднялась по лестнице в свою светёлку, прижимая к груди заветный клочок. Здесь, в окружении дорогих безделушек и роскоши, купленной её отцом, она чувствовала себя не хозяйкой, а пленницей золочёной клетки. Каждый бал, каждое «нужное» знакомство были лишь новым витком цепи. Но сегодня… сегодня ветер принёс ей нечто настоящее.

Она присела у окна, в последних лучах заката развернула смятый лист и вновь погрузилась в строки. Стихи дышали такой свободой, такой щемящей искренностью, что на глаза навернулись слёзы. Это была не просто поэзия — это был голос родной души, крик из мира, существовавшего где-то за стенами её дома.

«Кто ты?» — мысленно обратилась она к незнакомцу. «Чьи это слова согрели мне сердце в тот самый день, когда его пытались разбить?»

А внизу, под окном, уже застучали молотки — собирали парадный экипаж. Приближался бал, встреча с сыном делегата, новый шаг в отцовских расчётах. Но теперь у Златы был свой тайный замысел. Она спрятала стихи в потайной ящик старинного секретера, рядом с девичьим дневником.

«Я найду тебя, — пообещала она безмолвному автору. — Если твои слова могут так говорить с моим сердцем, значит, нам предначертано встретиться».

И, глядя на зажигающиеся в сумерках фонари, она впервые за долгое время улыбнулась — не дежурной улыбкой воспитанной барышни, а смело и светло. Как человек, нашедший на заброшенной дороге карту к собственной судьбе.