Страшное

— Видишь его? Сейчас он дойдёт и будет просить, вернее — спрашивать, какая магия достанется ему. Станет ли он светлым колдуном или злобным чародеем. Этого пока не знает ни он, ни мы.

— Я всегда думаю, вдруг он вообще не сможет стать волшебником? Для чего он сюда шёл?

— Запросто. Не стоит об этом думать, так чаще всего и бывает. Конечно, он огорчится, но быстро успокоится; не всем же летать по небу. Сейчас его глаз не видно, капюшон нацепил, идёт вслепую. Чуток, конечно, сквозь вуаль подглядывает, но мы ничего разобрать не можем и издали не скажем.

— Ничего не вижу... Погоди, у него нет глаз!

— Этого не может быть!

— Почему? У тебя тоже нет глаз.

— Но меня и самого, по большому счёту, нет. Я присутствую рядом с тобой, слушая, что ты говоришь и выношу вердикт. Но что я могу знать сам? Когда ты говоришь, что глаза пришедшего чёрные, я дарую ему тёмную магию. Голубым глазам просителя — магию светлую. Но сам я не решаю ничего.

— А когда приходят люди с серыми, карими, зелёными глазами?..

— Тогда я открываюсь перед ними и они сами просят, что и сколько хотят. Получают, правда не все, большинство уходят, ничего не получив.

— Это их судьба.

— А что делать с этим? Он уже подошёл, скинул капюшон и ждёт. Ни один человек никогда не ждал столько времени.

— Так какие у него глаза? Он, что же, слепой? У него там шрамы?

— Шрамов тоже нет. Там ровное место, телесного цвета и гладкое, словно пластмасса.

— Дай мне руку. Я хочу коснуться его лица.

— Ну что? Ты что-нибудь понял?

— Я понял всё, кроме одного — как такое могло случиться. Дело в том, что это не человек, хотя он пришёл за магией.

— Этого не может быть. Он пришёл сюда, куда немногие могут добраться, он ждёт нашего решения. Мы можем дать ему человеческую магию, добрую или злую, но, в любом случае — живую, а ты говоришь, он не человек. Кто же он?

— Кукла. Бывают такие куклы, похожие на ребёнка. Если взять её на руки, она скажет: «Ма-ма!». У неё ярко-голубые глазки, а если уложить её в постель, глазки она закроет. Но утром, когда хозяюшка поднимет её, глаза откроются, и кукла будет готова жить и играть. Но этой кукле не досталось хозяйки, которая могла бы любить её. Бедняжка попала в руки мелкого садиста.

— Как это? Дети не бывают садистами.

— К сожалению, бывают. Не знаю, как случилось, но ею никогда не играли. Ей вырвали волосы, голова под капюшоном лысая. Как думаешь, кукле больно, когда ей дерут волосы? Юный вандал выломал простенький механизм, позволяющий сказать единственное, но самое важное слово. Никому и никогда она не скажет «Ма-ма».

— Хватит! Остановись!..

— Нет. Это ещё не всё. У неё заживо выдернули глаза, которые умели смотреть с любовью, и я не знаю, куда их забросили. Вот теперь — всё. Что оставалось делать калеке? Только встать на пока ещё целые ноги и вслепую идти сюда, где можно получить каплю человеческой магии. Хотя ей гораздо нужнее доброта.

— А что делать нам?

— Мы не можем выгнать её ни с чем.

— Выгнать не можем, а что способны дать?

— Не знаю, а сам он сказать не умеет. Если бы ему было доступно единственное слово «Ма-ма», он мог бы объяснить что угодно, но без слов он способен лишь ждать, что мы дадим ему. У меня горит сердце, когда я слышу, как он ждёт.

— Не плачь, выход всегда есть. Я открыл перед ним все хранилища колдовства, бездны магии. Чародейства тёмного, светлого, огненного и ледяного — всякого. Пусть он сам выберет, что ему нужно.

— Но там нет любви и душевной боли. Их ищущий должен принести с собой.

— Что делать… Абсолюта нет даже здесь, где хранится абсолют. Зато боли он принёс больше, чем достаточно.

— Ну как? Ты же знаешь, что он выбрал.

— Он забрал всё, что у нас было: худое и доброе до последней искры и теперь уходит. Не беспокойся, пока есть мир, магия накопится снова. Жаль, что это будет не скоро. А пока мне очень страшно.