Страшные истории №3

Знойный июльский вечер. Жара только что начала отступать, своими ногами я чувствовал, как холод от озера за фермой стелется по земле. Прихлопнув первого комара, я понял, что пора заканчивать с работой, хотя той было ещё очень много. Передо мной стояло целое поле нескошенной пшеницы, тянущееся едва ли не до горизонта. Чем раньше с ней покончим, тем лучше. С этим делом медлить нельзя, ибо любое ухудшение погоды может попортить всё зерно.

На ферме ждала разве что стая голодных собак, пара коней и одинокая корова, пасущаяся на лугу рядом с полем. При виде приближающегося комбайна та первой замычала, приветствуя вернувшегося работягу громче всех. Пятёрка псов, высунув языки, побежала навстречу большой и шумной машине, которую совсем не боялись.

Я завёз комбайн под довольно большой навес, где стояла и прочая техника, заглушил мотор и спрыгнул на землю, хлопнув по грязным штанам несколько раз, чтобы хоть немного оттряхнуть их от пыли.

Скоро приедут и остальные работяги, их уже видно на фоне катившегося к горизонту солнца. Хозяин фермы не заставил себя долго ждать, его машина подъехала к нам и худой, бледный мужик лет пятидесяти по имени Сухпан пошёл ко мне на встречу, выйдя из салона.

– Ну что, как успехи? – щурясь от светящих прямо в лицо лучей, спросил он.

– Дня два работы, шеф. Всё почти готово, - уставив руки в бока, деловито ответил я, прекрасно понимая, что это полнейшее враньё и нам придётся работать на этом поле ещё едва-ли не неделю.

На этом наше общение и закончилось. Хозяин фермы не очень любил с нами общаться, но платил хорошо, и никто к нему претензий не имел. Разве что сам он работу вообще не любил, в поле носа не совал. Максимум собак покормит, и то редко. Всё делаем мы, четверо наёмных работяг и его жена, которая не сильно отличается от своего мужа, почему-то не покидая границ дома, конюшни и хлева с лугом возле поля. Мы с парнями были сами по себе, двое из них жили прям тут, деля одну комнату, а я и мой старший брат Санёк каждый день приезжали из посёлка за двумя холмами.

Когда все остальные приехали и припарковали свои комбайны рядом с моим, мы тихо обсудили, как будем справляться с недельной работой за два-три дня, а затем, когда жена хозяина по имени Мария позвала нас к столу, решили оставить эту тему до завтра.

Сев за один большой стол, никто из нас старался не обсуждать работу. Оно и понятно, ведь не только из каторги состоит наша жизнь. После ужина мы с Саньком попрощались со всеми, сели в машину, он провернул ключ и две яркие фары разрезали опустившуюся на ферму тьму. Как много пыли! При свете дня её видно не так хорошо. Подпрыгивая на кочках, наше авто поехало в сторону деревни, горящие окна которой показались за двумя холмами через десять минут.

Когда дорога стала помягче, я облокотил голову на боковое окно и безжизненным взглядом таращился на вид ещё немного освещённого горизонта. А ведь у кого-то сейчас наступает утро. Пока мы с братом едем на долгожданный отдых, эти бедняги вынуждены подниматься с своих кроватей и собираться на работу.

– Ты что-то молчаливый сегодня, - послышался голос занятого дорогой и не менее уставшего Санька.

– Не обращай внимания. Думаю о своём, - отмахнулся я, повесив подбородок и протерев слипающиеся веки.

– Ну не фига себе! Это ты когда думать научился? – улыбнулся брат, подколов меня удачной по ему мнению шуткой и провернув руль влево к нашему двору.

– Иди ты к чёрту, - безразлично ответил я, давно привыкнув к этому, и вышел из машины, - чур я первый в душ.

– Да иди уж, я перекурю пока.

Всё, настал тот момент, когда можно забыть о бедах этого дня и дней, которые нас только ожидают. У меня есть твёрдое правило: вернувшись домой не засорять свою голову мыслями о работе и прочей важной чуши, окружающей каждого из нас. Да-да, даже такие неучи, как я, способные разве что в полях и работать, имеют свои проблемы, мечты и заботы. Работа не ферме вам не хухры-мухры, не многие смогут прожить хотя-бы день из моей жизни.

Тёплый душ, затем мягкая прохладная кровать и мирно гудящий вентилятор, разгоняющий воздух по тёмной комнате, освещаемой только экраном моего телефона.

Веки становились всё тяжелее и тяжелее, что я уже с трудом держал их открытыми, да так и не выдержал. Когда телефон выпал из моих рук, я понял, что пора откладывать это на полку и, повернувшись к стене, заснуть крепким сном.

Проснулся я только когда почувствовал, что кто-то слегка пнул мою кровать, заставив меня вздрогнуть. Повернувшись на спину, я прищурился от света яркого солнца и увидел лицо Санька, уже собравшегося в дорогу, смотря на меня осуждающим взглядом.

– Рота подъём! – воскликнул он, - давай вставай, нам выезжать через десять минут.

– А я что, проспал? – ещё не успев включить голову и полноценно осознать реальность, я посмотрел на время и, увидев, что должен был проснуться ещё тридцать минут назад, смахнул с себя всю сонность и вскочил на ноги, - ща, я хоть умоюсь блин!

Ополоснув себя ледяной водой и накинув рабочую одежду, я запрыгнул в машину брата, ударившись головой из-за того, что не успел пригнуться. Теперь шишка будет. Вот тебе и доброе утро!

– Мертвецы пободрее будут, - буркнул Санёк, нетерпеливо стуча пальцами по рулю, - надо научить тебя слову «будильник».

– Себя научи, - огрызнулся я в ответ, нахмурив брови и приложив ладонь с ушибленной макушке, - ночь сегодня хреновая какая-то была, вот и не выспался.

Обрывки ночных воспоминаний одно за другим стали всплывать в памяти, но они были настолько мутными, что я совершенно не мог в них разобраться. Мне снился какой-то сон. Это был кошмар, кажется. Точных деталей не помню, но мне опять снились чёртовы бесконечные поля и, как ни странно, лютый холод. По сюжету я как-то оказался в летней одежде, когда на улице властвовал мороз, отчего мне было отнюдь не сладко. Большего не помню, но и этого хватало, чтобы убедиться, до чего-же порой странные сны могут нам сниться.

Но реальность кардинально отчалюсь. От нестерпимой жары воздух плавится на горизонте. Кажется, что вся дорога покрыта лужами, но стоит к ним приблизиться, как те сразу пропадают. Миражи везде. Я не удивляюсь, когда слышу истории, как заблудшие в пустыни люди, страдающие жаждой, видят цветущие оазисы и водопады, где жизнь бьёт ключом, а подойдя поближе, они понимают, что мир снова сыграл с ними злую шутку. Если голову напечёт, то и миражи никакие не нужны, фантазия сама будет рисовать желанные картины и прочую ерунду.

Когда мы съехали с нормальной дороги на ту, что вела к ферме и представляла из себя просто наезженную за годы землю, на которой не растёт трава, целая стена пыли поднималась и гналась за нами.

В поле гудело два комбайна, наши партнёры уже во всю трудились. Скоро к ним присоседились и мы. Ещё с дома я припас для себя бутылку прохладной воды, которая нагрелась ещё до того, как я смог приступить к работе. Пришлось довольствоваться тем, что есть.

Огромная машина загудела, я выехал в поле и взглядом оценил количество работы, которой было, мягко говоря, в достатке. Чёрт, как нам с этим всем разбираться? Было готово примерно тридцать процентов. Остальные семьдесят Сухпан ожидал от нас уже через день. Понять не могу, как люди раньше жили без всей этой современной техники, делая всё буквально своими руками? Хотя, пожалуй, в их времена и поля были не такими масштабными.

По сути, дело-то у меня на данный момент не очень-то тяжёлое. Просто еду по полю, пока комбайн скашивает всю пшеницу. Затем всё это надо будет убрать и сделать это ещё более быстро. Как раз-таки этим занимался Санёк и ещё двое ребят, кажется, приходившихся нашему хозяину фермы братьями.

Солнце поднималось всё выше, а вместе с тем находиться в нагревающейся машине становилось всё труднее и труднее. Я чувствовал себя в духовке, словно праздничный цыплёнок, нафаршированный яблоками.

Когда терпению моему не было предела, и я захотел хоть ненадолго вылезти из своей тарахтелки и облить себя водой, начались первые странности. Сначала я ощутил, как по спине пробежался холодок. Нет, он был вовсе не приятным и отнюдь не желанным.

Желчный ком застрял в горле, и я закрыл рот рукой, понимая, что меня может сейчас стошнить. Не знаю, чем, ведь я так и не позавтракал. Но это дало мне понять, что выйти из комбайна всё-таки придётся.

Я сделал несколько глотков, глубоко дыша, и невзначай решил взглянуть туда, откуда только что приехал, чтобы оценить масштабы сделанной только что работы. Тогда бутылка выпала у меня из рук.

Я не видел горизонта. Виднее, видел только поле, но ни фермы, ни озера рядом с ней, ни лесополосы, разделяющей наше поле с соседскими, ни двух холмов. Вообще ничего, кроме золотистой пшеницы, что как будто смеялась надо мной. Других машин тоже видно не было. Я вдруг осознал, что нахожусь здесь совершенно один, посреди бескрайних просторов, сжигаемый заживо солнечными лучами, бьющими прямо в меня сверху.

Ничего не понимаю, как так? Куда я заехал?

Достал рацию, кои есть у каждого из нас, дабы в случае чего без проблем связаться друг с другом.

– Ребят, приём, где все?

В ответ только белый шум. Я повторил вопрос ещё раз, а затем снова через пять минут. Нет ответа. Они что, шутят надо мной?

Ну к чёрту, поеду обратно. Если окажется, что я один тут пашу, как раб, то они все у меня по шее получат.

Комбайн медленно повернулся и поехал обратно. Я сидел в нём злой как собака и облитый липким потом, который капал с носа. По коже как будто кто-то ползал. Я рефлекторно хлопал себя, думая, что это напали комары, но увидеть никого не мог. Кажется, всё, перегрелся.

Окончательно я в этом убедился, когда на переднее окно упало несколько снежинок. От такой неожиданности я даже застыл, вылупив глаза по пять копеек.

Высунул руку на улицу и почувствовал на ладони холод. Прям на моих глазах растворялся снег, упавший на меня сверху. Он был такой холодный и естественный, что я, в ещё большем замешательстве, снова вышел на улицу, посмотрев наверх. С чистого голубого неба, на котором нет ни намёка на облака или тучи, сыпались белые хлопья, падая мне на лицо, плечи, спину и руки.

От радости и шока я даже высунул язык, как малое дитё ловя снежинки. Не уверен, что я могу отдавать себя здравый отчёт о своих действиях. Не уверен, что я вообще ещё не сошёл с ума. Какой, блин, снег в середине лета?! Но мои глаза и кожа, ставшая гусиной из-за сковавшего воздух мороза, говорили об обратном.

Мне больше не было жарко, но ноги начали наоборот слегка мёрзнуть, а вместе с ними и уши с руками. Пойду-ка я обратно в комбайн.

Надо доехать до фермы. Может, меня глючит просто? Солнечный удар. Хотя, больше походило на солнечный нокаут. Кажется, что меня вот-вот стошнит, но рвотные рефлексы ничем не оканчивались, кроме как с губ уже стекала слюна.

Мне было так плохо, что казалось, словно эту ночь я не спал, а пил, как проклятый, и танцевал до упаду, а на утро отправился на работу. Может, всё действительно было так? Я уже… не понимаю, во что верить.

Вокруг одна и та же картина. Поле стало бесконечным, оно забрало меня и не хочет выпускать. Если я выберусь от сюда… обещаю, нет, клянусь, что больше никогда в своей жизни не стану работать здесь. Поеду учиться в город на механика или доставщиком еды стану, плевать! Но ноги моей здесь больше не будет. Надо только… выехать из этого проклятого места.

Вдруг рация сама собой включилась, и я вздрогнул от шума, который она издала. В жутких помехах слышался голос девушки, пытающейся что-то сказать, но понять её слова было сложно.

– Поезжай… обратно… Солнце… высоко… Нельзя…

Одна и та же фраза повторялась несколько раз. Я быстро понял, что знаю, кому принадлежит этот голос. Да, это была какая-то моя знакомая. Но я не помню точно. Не могу вспомнить, чёрт! Какое противное чувство, когда нужное слово вертится вокруг головы. Кажется, это называется прескевю. Прескевю…

Проехал я так ещё метров двести примерно. Не могу сказать точно, тут всё одинаковое! Но, когда я думал, что хуже уже стать не может, мой железный гроб на колёсах вдруг встал, а мотор подозрительно забарахлил и вскоре перестал подавать признаков жизни. Да твою мать!

Я закинул голову назад, закрыв рот рукой и высказав вслух пару нехороших слов, затем опять вылез на улицу, растирая плечи от пробирающего до костей холода. Вот иронично будет, если я окажусь первым в мире человеком, умершим в середине жаркого и засушливого лета от переохлаждения.

Я совершенно не разбираюсь в комбайнах, что не менее смешно. Водить их я, само собой, умею, но вот починить или хотя-бы понять, что именно сломалось, тут уж мои полномочия… всё.

Честно сказать, у меня уже опускались руки. Голова наотрез отказывалась работать и выдавать хоть какие-то идеи, как выбраться из этого бермудского треугольника. Я пытался снова связаться хоть с кем-то по рации. Но ни напарники, ни тот загадочный женский голос не отвечали.

Я просто упал в пшеницу и молча смотрел в небо на вальсирующий падающий снег, где-то в глубине души готовясь к самому худшему, но почему-то продолжая верить, что я смогу как-то выбраться из этой ситуации. Кажется, уже прошло около часа. Или больше…

Веки медленно опускались всё ниже и ниже, я растирал ладони и грудь, пока во рту зуб на зуб не попадал. Но вдруг откуда-то послышалось то, чего я не мог ожидать – пение. Совсем рядом, буквально в десяти шагах от меня, кто-то был.

Я встал с земли и покрутил головой, довольно быстро найдя глазами источник звука и от удивления открыв рот. Это была Ира, моя подруга с села, с которой мы дружили и общались, можно сказать, с самого детского сада. Она стояла посреди поля ко мне спиной, одетая в белоснежное платье, с венком на голове, и пела какую-то песню, слова которой я с трудом понимал из-за того, что мозги мои уже давно спеклись, либо замёрзли.

Это её голос слышался мне из рации. И это она мне снилась сегодня ночью. Да, теперь я вспомнил сон. Мне снилась никто иная, как именно Ира, которую я встретил на заснеженном поле. Её я узнаю где угодно, когда угодно и в каком-бы состоянии я не находился.

Я попытался встать на ноги, но, едва приподнявшись, понял, что это плохо кончится, ибо состояние у меня было такое, словно моё тело сбила машина. Пришлось ползти как собака – на четвереньках, тихим голосом стоная:

– Ира… Ир, помоги… мне.

Девушка обернулась, посмотрев на меня своими удивлёнными, добрыми голубыми глазами. Её холодные ладони коснулись моего лица, губы прошептали:

– Поезжай обратно, милый. Солнце ведь высоко, днём нельзя работать.

– Не могу я поехать… Видишь, что со мной? – кряхтел я, понимая, что с моего носа капает алая кровь. Она была удивительно тёплой, обжигала мои губы.

– Поезжай обратно. Тебе нельзя тут быть, - всё твердила Ира, стараясь поднять меня на ноги и направить обратно к сломанному комбайну, - опасно. Иди обратно.

– Я потерялся Ир. А ты тут как… оказалась?

Ледяные пальцы утёрли кровь с моего лица и подняли его выше, дабы я мог взглянуть на свою подругу. Плохо вижу её, зрение мыльное, словно я только что рыдал, как баба или мне давно пора купить очки.

– Почему ты такая холодная? – спросил вдруг я, коснувшись её в ответ.

Её пальцы, плечи, лицо – всё было холоднее снега, словно я общаюсь с ледяной фигурой.

– Просыпайся. Просыпайся, - безжизненно твердила Ира.

Тогда-то я и смог разглядеть её получше, усевшись на пшеницу и протерев глаза. Это была не моя подруга. Бледная, худая до такой степени, что были видны белеющие сквозь синюю кожу кости. Большинство зубов выпало, как и глаза. Волосы спутанные, грязные. Макушка окровавлена, давно запёкшаяся тёмно-красная кровь осталась на волосах и одежде. Боже, я разговариваю с трупом!

Я воскликнул во всё горло. От испуга моё тело смогло найти в себе силы, чтобы поползти назад. Страшное существо пыталось дотянуться до моего лица, произнося слова на каком-то странном, неизвестном мне языке.

Надо встать на ноги. У меня это получилось не с первого раза и не со второго. Я вставал, падал, разбил себе нос, отчего крови стало больше, стёр кожу на коленях и локтях, но всплеск адреналина затупил боль. До комбайна оставалось пару метров, которые я не осилил, свалился, как мешок с картошкой, и потерял сознание.

В последние секунды перед тем, как в голове повисла гробовая тишина, я услышал рёв мотора. А затем только густая тьма, которая была настолько сильной, что в ней невозможно было пошевелиться. Даже память застыла в ней, словно погребённый в бетоне камень.

Первое, что я помню после этого, это то, как мокрая тряпка легка мне на лоб. Я лежал на чём-то мягком, наверное, на кровати. Голоса моих напарников, Марии, Сухпана и Санька доносились до меня только эхом.

Мне стоило больших усилий открыть глаза и оглядеться, поняв, что я нахожусь в доме хозяина фермы. Мария сидела рядом со мной с тазом холодной воды. Когда наши с ней взгляды встретились, она облегчённо ахнула, первым делом позвав моего брата, а сама ушла.

Тот сел на край кровати, вгляделся в меня повнимательнее. В нём боролось сразу две эмоции: злость и радость.

– Ну что, наработался? – спросил меня он строгим голосом, как и подобает старшему брату.

– Наработался… на год вперёд наработался…, - протянул я, взявшись за больную голову, - принеси воды, а то я сдохну.

– Опять? Ты уже чуть не сдох прям в поле.

– А что произошло? Я… потерялся, а потом…

– …а произошло то, что ты сначала уехал фиг пойми куда, резко изменив маршрут. Затем начал в рацию какой-то бред нести. Звал нас, но не отзывался сам. Затем ещё девку какую-то искал. Короче, мы с парнями поняли, что что-то не так, я поехал спасать тебя, еле доказав им, что ты не пьяный. Приезжаю, комбайн пустой, ты в метре от него валяешься в крови и дрожишь, как на морозе.

Я молча слушал, даже не зная, что ответить. Всё, что произошло со мной, было каким-то бредом, которой я сам себе придумал и сам потерялся. Ох, если б Санёк не успел…

– Я заглох. Вышел на улицу… да там и упал, - оправдывался я, понимая, насколько же всё это выглядело странным для других.

– В смысле заглох? Твой комбайн работает. Ты упал рядом с ним, тебя чуть в фарш не перемололо, дурень! – восклицал мой брат.

Вот, значит, как?.. Вот это напекло мою башню, так напекло…

Одно только не давало мне покоя.

– Слушай, можешь позвать Ирку? Я видел её в поле, кажется. Она тут?

Услышав это, брат округлил глаза, смочив тряпку у меня на лбу ещё раз и положив обратно.

– До сих пор в себя не пришёл? Ирка… умерла год назад, помнишь? Ты горевал больше всех, месяц из запоя не выходил, - ответил мне он, отведя взгляд, - ладно, отвезу тебя домой. Сухпан сказал, что случается с людьми такое здесь, под палящим солнцем-то.

– Как это… умерла?.. – только сейчас я начал вспоминать всё и ужаснулся ещё больше.

Ирка и правда умерла, при чём давно. Она тоже работала в полях, но в других. Не на комбайне, конечно, но помогала своему отцу. Как-то так вышло, что она осталась одна посреди поля дольше, чем на час. Отец уехал куда-то, а когда вернулся, то уже всё… У неё, вроде как, случился приступ из-за жары и, потеряв сознание, моя подруга разбила себе голову. Теперь я вспомнил всё.

Но вопрос остался открытым. Кто тогда пытался спасти меня, оказавшегося совершенно одиноким в этом чёртовом поле?..