“Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция…”. Илья не расслышал. Он сонно откинул голову на поручень. Мерное покачивание вагона последнего поезда баюкало, Илья засыпал, проваливаясь в беспокойный сон, как в бездонный колодец.
Он стоял на распутье, перед ним во все стороны расходились золотые рельсы, и нужно было выбрать, по каким пустить стремительный локомотив своей судьбы. Дилемма вагонетки. Только переехать Илья должен был самого себя, свои непринятые решения, свою неслучившуюся жизнь.
Илья застыл в анабиозе, стрекозой в янтаре.Тысячелетия он прожил, ничего не чувствуя, ни на что не жалуясь, ничему не сопротивляясь. Шел по накатанной колее: родился в срок, учился прилежно, устроился на работу в солидную компанию, как мечтала мама. Все было хорошо, как ему казалось. А потом вдруг — обрыв. Впереди вырос исполинский вулкан, вершина которого терялась в густом бульоне закипающего грозой неба.
Поезд на всей скорости со страшным лязганьем врезался в тот вулкан. Илья вздрогнул — его трясла за плечо дежурная по станции с круглой красной табличкой “Стоп”:
— Поезд дальше не идет.
Как не идёт? Почему? Ведь Илья был уверен, что он еще сможет приехать, куда захочет. Надо только чуть-чуть подождать подходящего момента, заскочить в вагон и тогда... Но момент не подходил. Поезд остановился в тупике.
Время замерло. Таймер обнулился.
Илья вышел из вагона и огляделся. Он оказался на незнакомой станции “Теневая”. Вроде такой не было в московском метро. Хотя… Илья вдруг засомневался. Все менялось, все строилось так быстро, что он просто не успевал удивиться или осознать, что произошло.
Станция терялась в чёрных обрывках дыма. Пахло пеплом.
Из громкоговорителя сквозь шипение раздался пугающий женский голос.
— Илья, знаешь почему ты здесь оказался?
Илья поднял голову. Голос показался знакомым. Это был изуродованный помехами голос его давно умершей матери. Словно она говорила сквозь толщу земли, прямо из глубокой могилы.
— Не знаю, – торопливо буркнул Илья.
Страх. Давний страх отчаянно давил на его разум. Потянуло зловещим холодом.
В детстве Илья боялся метро и крепко держал руку матери, когда перед ним вырастала “лесенка-чудесенка” – эскалатор, в скрежете которого не было ничего чудесного. Илья постоянно падал. Даже если стоял ровно. Стоило ему закрыть глаза — подвижные жернова лестничного полотна затягивали его и перемалывали в муку. Он плакал, мама его успокаивала, говоря, что все хорошо.
Страх постепенно ушел. А может, Илья просто привык к нему, как привык ко всему, что было, а еще больше – к тому, чего не было в его пресной жизни.
Он просто плыл по течению. Не борясь, не добиваясь, почти не дыша, не отсвечивая.
Илья натянул ворот куртки до подбородка и поспешил на выход.
“Выхода нет” — в отравленным дымом воздухе проявилась красная тревожная мерцающая надпись, по стенам потекла лава. Пространство стало сужаться, пульсировать и трескаться. С потолка посыпался песок. Полетели камни. Вулкан завибрировал, тяжело заохал, загрохотал.
— Илья, ты знаешь, чего ты хочешь?
Илья покачал головой. Ему хотелось покоя, хотелось, чтобы его никто не трогал, жить тихо и просто, как насекомое. Но…
Это было не его желание. И не его жизнь.
Илья сделал шаг и провалился в бездну, упал на рельсы. Над ним на сумасшедшей скорости промчался тяжеловесный поезд. Оттуда лился яркий свет. Оттуда раздавался счастливый смех. Внутри была его жизнь. Яркая, громкая, вызывающая. Такая раздражающая, такая желанная.
А Илья лежал на рельсах ничком, закрыв голову руками, и прижимался к земле, чувствуя, как в ритме первых вулканических схваток бьется его испуганное сердце. Чувствуя. Чувствуя. Так остро чувствуя страх смерти.
Смерть была рядом. Она сидела на спине Ильи в образе огромной крысы, обвивала шершавым хвостом его шею и, впиваясь острыми коготками в затылок, шипела голосом матери:
– Ну и чего ты добился? От чего ты бежал и куда прибежал? Где ты теперь?
— Я… здесь.
Поезд прогрохотал мимо, он уехал “туда”, а Илья остался “здесь”, едва шевелясь от охватившего его ужаса безысходности.
А потом он исчез.
Ничего. Ничего.Ничего. Не осталось ничего. Даже воспоминания. Илья был, но его как будто не было.
Он вылез на платформу. Там стояла пестрая толпа людей, но никто не обращал внимания на одетого во все серо-черное Илью. Он смотрел вниз и не видел своей тени, своего отражения в начищенных до блеска каменных плитах станции. Он проходил сквозь людей призраком, и только грудь болела от учащенного дыхания. Он все еще был.
Он все еще дышал.
Вулкан дрожал, стены плавились, покрываясь красно-черными пятнами лавы.
Все горело кругом. Все сгорало.
Илья чувствовал запах гари. Он уже не боялся, он только ждал, когда же произойдёт неизбежное, когда же случится Большой Взрыв. Как корабль, уставший от штиля, он с ужасом и восторгом ждал бури, ждал извержения, обещая себе, что если он выживет, то его жизнь изменится. Он уйдёт с унылой работы, заведёт кота, займётся творчеством и обязательно встретит любовь.
В животе защекотало от чувства безудержного падения, от чувства безграничного полета. Все тело содрогнулось, Илья окончательно проснулся.
В вагоне было темно. Поезд стоял в тупике.
Страх никуда не ушёл. Страх всегда был рядом. Где-то на границе сознания, на границе зрения, на границе слуха. Страх – это все, что осталось. Что поселилась в теле Ильи и застряло в нем.
Илья огляделся по сторонам, в темноте он едва различал свои подрагивающие руки. Он всё-таки был. Несмотря ни на что, он все еще был. И он хотел быть. Точнее – он боялся не быть. И этот страх толкал его на принятие решений.
Илья закричал, разрывая пелену небытия своим криком. По глазам резануло белым. Илья оказался в том самом поезде, в котором звенел смех, в котором горел свет. В котором бурлила жизнь.
Следующая станция — Ясенево.
Теперь Илье стало ясно: он непременно должен проявиться, заявить о себе. И перестать жить в собственной тени. Страх заклубочился, замурчал возле ног черным котёнком. Илья взял его на руки и прижал к груди
– Надолго ли тебя хватит, — раздался голос матери в голове.
— Не знаю, но я постараюсь не сбиться с пути, – улыбнулся Илья своему отражению в черном окне вагона. И прижимая котенка к груди, добавил: —Я позабочусь о тебе, Страх. Ты станешь моим другом, а не врагом.
И стало так?