Струны Вселенной

В замке лязгнул ключ, и этот металлический, безжалостный звук прокатился эхом по сырому коридору, врезаясь в гулкую тишину нашего казенного дома.

— Иди встречай гостей, Громов! — прохрипел за дверью надзиратель.

Я с усилием оторвался от тонкого матраса, пропахшего потом, мышами и безысходностью. До этого я тщетно пытался вникнуть в зачитанный учебник по юриспруденции — нельзя терять форму, — но мысли упрямо разбегались, а взгляд снова и снова возвращался к длинной паутине на потолке, похожей на трещину в моей собственной жизни. Мысли были горькими, тяжелыми, а назойливый шум из соседних камер — крики, мат, звон посуды — вгрызался в сознание, смешиваясь со смрадом дезинфекции и затхлости.

— Что? Кого встречать? — пробормотал я, поднимаясь.

— Почем я знаю? Но девчонка, скажу тебе… — надзиратель прищелкнул языком, и в его сиплом голосе прозвучала неприкрытая, почти животная оценка.

Недоумевая, я направился к двери. Надзиратель, отодвинув тяжелую дверь, отступил на шаг.
— Руки за спину, лицом к стене! Господин убийца! — рявкнул он, но в его интонации слышалась лишь привычная, отработанная до автоматизма угроза.

Я послушно повернулся к холодной бетонной стене.
— Не дрейфь, гражданин начальник, — с холодным презрением бросил я ему через плечо. — Я со спины не нападаю!

— А ну, потише на полтона! — вспыхнул надзиратель, но голос его немного дрогнул.

«Господи, — промелькнуло у меня в голове, — и зачем мне на нем срывать зло? Он-то тут при чем?.. А на ком же еще?»

Раздражение понемногу утихло, пока меня вели по длинному, пустынному коридору, перегороженому решечатыми дверями. Любое нарушение унылого, выматывающего однообразия последних двух недель было сродни маленькому празднику. Даже встреча с адвокатом становилась событием, за которое потом приходилось расплачиваться бессонной ночью, полной ярости от его вежливого, но непробиваемого идиотизма.

Интересно, кто мог быть сегодняшним «гостем»? Сказали, какая-то женщина? Мать улетела назад, в родной Красноярск. Знакомая? Одна уже приходила, симпатичная такая, но только и твердила сквозь слезы: «Андрей, как же ты мог?!». Вряд ли она решится на второй визит. Может, журналистка? Вряд ли: все местные газеты уже перепечатали мои немногословные интервью.

Я вошел в комнату для свиданий. Помещение било по нервам контрастом: за грязным, забранным решеткой окном шумел свободный город, виднелся парк за дорогой с первой нежной листвой, и до боли яркое, голубое весеннее небо с быстрыми белыми облаками. Дыхание свободы заставляло острее чувствовать ту затхлую вонь, что я оставил за спиной.

Несколько охранников в синей камуфлированной форме с безучастными лицами наблюдали за заключенными и их посетителями, которые, сгорбившись, шепотом переговаривались через длинные столы, испещренные царапинами и похабными надписями.

— Вон она,твоя гостья! — коротко кивнул конвоир.

Я повернулся. У свободного стола стояла девушка, и при виде ее мое сердце едва не выпрыгнуло из груди. Боже правый! Вот это да! Она вообще кто?

Она была почти моего роста, и простое, но безупречно скроенное платье подчеркивало фигуру, которой могла бы позавидовать гимнастка или античная богиня. Голова гордо поднята, иссиня-черные волосы, словно живые, переливались в солнечном луче, падая на плечи. Лицо… Я не мог определить ее тип: дуги безупречных бровей над миндалевидными, раскосыми зелеными глазами, высокие скулы, прямой, гордый нос, властный рот и решительный подбородок, гладкая смуглая кожа. На мгновение — хотя чистое физическое сходство было призрачным — мне вспомнились изображения древних богинь с критских фресок, суровые лики византийских икон; дальше я мог думать лишь о том живом чуде, что стояло передо мной.

Сдерживая внезапно нахлынувшую робость, я подошел к столу.

— Андрей Громов, — сказала она, и это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта. — Я Марина Белова. Присядем? — Она опустилась на стул с таким видом, будто занимала приготовленный для нее трон, и открыла изящную кожаную сумочку. — Сигарету?

— Благодарю, — ответил я автоматически. Она щелкнула серебряной зажигалкой, дала мне прикурить, но сама не закурила. Теперь, когда было чем занять руки, я немного успокоился, сел напротив и встретился с ней взглядом. Где-то в глубине сознания шевельнулся вопрос: откуда у женщины с такой яркой, почти восточной внешностью столь славянское имя? Но в ней не было и тени той робости, того подобострастия, что бывают у людей, старающихся скрыть свое происхождение.

— Боюсь, я не имел удовольствия встречать вас раньше, — промямлил я, мельком глянув на ее левую руку без кольца.

— Разумеется, нет. — Она замолчала, изучая меня абсолютно бесстрастным, пронзительным взглядом.

Нервничая, я заерзал на стуле. «Прекрати!» — мысленно приказал я себе, выпрямил спину, выдержал ее взгляд и молча стал ждать продолжения.

Уголки ее губ дрогнули в едва заметной, беззвучной улыбке.

— Неплохо, — тихо произнесла она, и голос ее стал тверже и решительнее: — Я прочла о вашем деле в газете. Оно меня заинтересовало. Поэтому я здесь, чтобы узнать больше. Вы, как мне кажется, что вы просто жертва обстоятельств.

Я пожал плечами:

— Я не собираюсь плакаться, но это так. Вы журналистка?

— Нет. Я просто стремлюсь к торжеству справедливости. ...Вы удивлены? — добавила она с легкой, почти незримой насмешкой.

Я на мгновение задумался.

— Пожалуй, да. Есть, конечно, бескорыстные люди, но такая женщина, как вы…

— Может найти себе занятие получше, чем борьба за чужую справедливость, — усмехнулась Марина. Улыбка ее была быстрой и холодной. — Это правда. Но и мне самой требуется помощь. И возможно, именно вы сможете ее оказать.

Мир закружился вокруг меня. От этих слов, от ее уверенного тона в груди защемило.

— Разве вы не можете нанять кого-то кроме меня? — пробормотал я, сбитый с толку. — Я ведь вообще-то сейчас сижу в тюрьме!

— Есть качества, которые не купишь. Они должны быть в крови. А времени на долгие поиски у меня нет, — ее взгляд, зеленый и пронзительный, смягчился, стал почти теплым. — Расскажите мне о вашей ситуации.

— Вы же читали газеты.

— Своими словами. Пожалуйста.

— Что ж… — Я зло встряхнул головой. — Черт возьми, да тут и рассказывать-то нечего. Недели две назад, вечером, возвращался я из университетской библиотеки домой. Пошел через тот паршивый район у железнодорожного вокзала. Там на меня напала уличная шпана. Решили, видимо, поживиться тем, что в моих карманах, да поразвлечься заодно… Я, естественно, от них отбивался. Один из этих придурков грохнулся на асфальт, ударился виском о бордюр. Остальные, понятное дело, сразу смылись, когда увидели, что дело плохо. Я вызвал полицию и скорую, но парень был уже без сознания, а потом в реанимации скончался. В итоге меня же самого и обвинили в умышленном убийстве.

— А доводы о самообороне вы приводили?

— Да какие доводы? — с горькой усмешкой перебил я девушку. — Я, конечно, пытаюсь доказать, что действовал в пределах необходимой обороны. Только кому это интересно? Свидетелей нет. Ту шпану я опознать не могу — было темно, да и мелькнули они как тени. К тому же в последнее время участились стычки между местными гопниками и студентами университета, где я учусь в аспирантуре. Я и сам как-то попадал в подобную разборку между студентами и местными гопниками, и теперь поэтому следствие утверждает, что я сводил с тем парнем личные счеты! Это я-то? С моей-то подготовкой свожу счеты с ребенком! — Я сжал кулаки, чувствуя, как наливаются кровью жилы на смуглых руках. — Журналисты и прочие доморощенные блогеры называют его ребенком! Подумать только! Да этот бугай был выше меня ростом на голову, да еще и с бородой на морде!.. Их было человек семь! Но у нас, знаете ли, очень сердобольный прокурор, и «обстановка в городе» требует того, чтобы власти кого-то наказали, чтобы показать, что борются с преступностью!

Марина Белова изучающе смотрела на меня. Её оценивающий взгляд был совсем не таким, как девушка смотрит на понравившегося ей мужчину. Этот взгляд чем-то напомнил мне, как в детстве дед-таежник придирчиво разглядывал только что купленных ездовых собак.

— Вы раскаиваетесь? — спросила она прямо.

— Нет, — так же прямо ответил я. — И это, я знаю, играет против меня. Из меня плохой актер, я нелюблю притворятся. Хотя, я, конечно, не хотел никого убивать! Я просто защищался как умел. Чистая случайность, что тот хулиган так неудачно упал. Да, мне жаль, что так вышло. Но моя совесть чиста. Я делал то, что должен был делать в тот момент, я просто защищал свою жизнь; А если бы я не смог от них отбится? То лежал бы сейчас в больнице с черепно-мозговой травмой, или скорее всего в морге. И все бы просто качали головами: «Ах, какой ужас! Надо было усилить полицейский патруль в этом районе».

Плечи мои опустились от осознания безнадежности моей ситуации. Я раздавил окурок о бетонный пол и с ненавистью посмотрел на свои мощные руки, которые мне позволили выжить в той уличной драке, но и стали причиной смерти того придурка, из-за которого меня, скорее всего, посадят на полжизни.

Я чувствовал, как злость, едкая и бесполезная, разъедает меня изнутри. Словно раскаленный металл, она прожигала душу, не находя выхода.

— И я был настолько глуп, — прорычал я, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла, — что выложил всё это журналистам. И не только это… Власти боятся, что этот инцидент может приобрести националистический окрас. Мой адвокат намекал, что могут попытаться представить меня как современного скинхеда. ,Господи, да я из семьи уральских староверов! И как может человек заниматься историей и быть антропологом, и при этом иметь какие-то дикие нацианалистические предрассудки? Но всё это, по-моему, ничуть не меняет отношения людей ко мне…

Я поймал себя на том, что почти кричу, и резко замолк, снова обращая гнев на самого себя.
— Простите, — тихо пробормотал я, — я не собирался изливать душу.

Она сделала легкое движение, будто хотела коснуться моей руки, но остановилась. Я взглянул на нее и увидел, что на ее прекрасном, загадочном лице вновь застыла маска холодной, почти надменной уверенности. Однако голос ее прозвучал мягко:
— Ваша совесть чиста. Я на это и надеялась.

Внезапно она вновь стала собранной и деловой:
— Каковы ваши шансы на суде?

— Призрачные, — честно признался я. — Мне назначили государственного защитника, а он уговаривает меня признать вину и пойти на сделку со следствием — обещают в таком случае дать срок поменьше. Но я отказываюсь, потому что это несправедливо.

— Полагаю, у вас нет средств на полноценную защиту?
«Интересно, — мелькнуло у меня, — говорит, как следователь на допросе: четко, по делу».

— Нет, конечно! — согласился я. — Я жил практически только на аспирантскую стипендию и в доставке подрабатывал иногда. Мать, правда, клянется, что продаст в Красноярске квартиру, чтобы нанять хорошего адвоката. Денег у неё тоже нет, не хочется её обременять, она и так одна меня растила. Я не могу допустить, чтобы она квартиру продала, тогда ей жить будет негде. Тем более даже с большими деньгами всё равно, скорее всего, меня посадят, разница только в сроке заключения.

— Думаю, у вас есть шансы выиграть ваше дело! — заявила она. — Насколько мне известно, Дмитрий Соколов из московской коллегии адвокатов — один из лучших адвокатов по уголовным делам. Вы слышали о нем?

— Что? Соколов?! — я уставился на нее в ошеломлении. — Это которого постоянно по первому каналу показывают? Я уже здесь, в СИЗО, слышал, что о нем легенды ходят! Говорят, он вытаскивал людей чуть ли не с того света!

Марина Белова задумчиво провела пальцем по изящной лини подбородка.
— Хорошая частная сыскная служба сможет выйти на других членов той группы корторая на вас напала, — проговорила она немного подумав. — Их местонахождение в тот вечер можно будет установить, а умелый перекрестный допрос в суде вскроет все их показания. Можно также найти свидетелей, которые подтвердят вашу безупречную репутацию… Вы ведь не привлекались прежде?

Я стиснул зубы, но смог выдавить что-то вроде улыбки.
— Ну… нет, ничего серьезного. Может, пару штрафов за переход улицы в неположенном месте, да и только... Но послушайте, я не вчера родился и понимаю...это же будет стоить целое состояние!

— Это состояние у меня есть, — небрежно отмахнулась она, словно от назойливой мухи. Наклонившись вперед, Марина пристально смотрела на меня сверкающими глазами. — Теперь расскажите о себе. Мне нужна информация. Где вы получили ту подготовку, о которой кстати упомянули?

— В армии тренировали хорошо. Служил я в разведроте, там и научился всему. Потом, после, на гражданке увлекся армейским рукопашным боем, до последнего ходил на тренировки…

Разговор принял неожиданный оборот. В голове у меня стоял легкий туман, и я, сам не замечая того, выложил все подробности своей жизни. Рассказал всё: про свое детство в глухом уральском поселке, заполненное учебой, помощью деду в тайге, охотой и рыбалкой; то вечное стремление к знаниям, которое и привело меня со временем на исторический факультет; ошеломляющее потрясение от встречи с огромным миром истории и археологии, с древними культурами, о которых я прежде лишь читал; страстное желание заниматься наукой…

— Я всегда много читал, — продолжал я словно оправдываясь. — Потом, после службы, поступил на истфак, увлекся антропологией, археологией. Здесь в университете сильная кафедра, и я готовился… готовился к защите кандидатской диссертации. Все могло сложиться… Мне вообще нравятся древние культуры. В них нет ложной романтики, у них были свои суровые законы, но в них есть какая-то сила, которую мы, современные люди, растеряли…

— Вы путешествовали? Бывали в экспедициях?
— Так, немного ...полевые выезды в места вроде Горного Алтая или Хакасии. Мы собирались туда снова этим летом, но теперь, полагаю, для меня это закрыто. Даже если выберусь отсюда, вряд ли мне будут рады в академической среде. Что ж, найду другую работу... чему быть того не миновать.

— Да уж лучше и не скажешь! — произнесла моя собеседница, думая о чем-то своем.

Марина Белова осторожно, почти незаметно оглядела комнату своими немного раскосыми, зоркими глазами. Я видел, как охранники, скучавшие меньше обычного благодаря ее неординарной внешности, не стесняясь, разглядывали ее с ног до головы.

— Слушайте, Андрей, — сказала она, и ее голос зазвучал как приказ. — Посмотрите на меня.
«С удовольствием», — пронеслось у меня в голове. От волнения меня все еще слегка подрагивало.

— Я нанимаю Соколова для вашей защиты, — сообщила Белова. — Он получит указания не считаться с расходами. Если вас все же осудят, то он всё равно подаст апелляцию. Но я думаю, что этого не потребуется.

— Но почему? — только и смог я выдохнуть. — В смысле ...зачем вам это все?

Она откинула голову. Длинные черные волосы отпали назад, и в ее левом ухе я увидел крошечное, почти невидимое устройство, и это явно была не сережка. Слуховой аппарат? От мысли, что и у нее есть свой физический изъян, что и она не абсолютное совершенство, у меня на душе странным образом потеплело. Словно рухнула невидимая стена, отделявшая меня от всего мира, и в казенную, пропахшую тоской комнату ворвался живительный глоток свободы.

— Скажем так, — ответила она на мой немой вопрос, — не нужно сажать льва в клетку. — В ее словах не было ни кокетства, ни пафоса, лишь простая, железная уверенность.

Мускулы ее лица расслабились. Белова сидела теперь совершенно непринужденно и продолжала ровным, спокойным голосом:
— Кроме того, мне нужна помощь. Дело это опасное. Думаю, вы подходите куда лучше, чем какой-нибудь наемник сомнительной репутации. И плата за это задание будет более чем достойная.

— Да мне не надо никакой платы! — горячо вырвалось у меня. — За… за все, что вы делаете.

— Вам потребуются деньги на путевые расходы, — возразила она с легкой улыбкой. — Сразу же после суда Соколов передаст вам конверт с авансом и дальнейшими инструкциями. А пока вы не должны говорить обо мне ни кому не слова.... Если спросят, кто финансирует вашу защиту, отвечайте, что активизировался дальний родственник. Все понятно?

Лишь позднее, пытаясь осмыслить эту фантастическую встречу, я задам себе вопрос, не преступница ли она, но тут же отгоню эту мысль как абсурдную. А сейчас я просто воспринял ее слова как приказ и молча кивнул.

Она встала. Я, словно во сне, поднялся вслед за ней.
— Меня вы здесь больше не увидите, — сказала она и быстрым, сильным движением пожала мне руку. Ее ладонь была прохладной и удивительно сильной. — Когда вы будете на свободе, то мы ещё встретимся. А теперь — держитесь.Желаю терпения и удачи!

Я смотрел ей вслед, пока она, не оборачиваясь, шла к выходу, ее прямая спина и гордая посадка головы выделялись среди сгорбленных фигур других посетителей. Потом я перевел взгляд вниз, на свою руку, которую она только что сжала, пытаясь запечатлеть и сохранить это мимолетное прикосновение.

От автора