Суд

Первый же его шаг прозвучал как приговор. Лязг каблука о старый кафель - и мир разломился надвое. Для них, для тех, кто считал меня глупцом, это был первый звонок их погибели. Секунда - и по полу, липкому от грязи и времени, поползла тёмная лужа. Трое. Среди них - та, что была мне женой. Их вздохи затихли, а по телу разлилось знание: их руки больше не достанут. Вопли вокруг были не ужасом, а симфонией, кричащей о об их поражении. Я выстоял. И теперь как победитель, мог позволить себе сложить оружие....

Глава 1

Толкнув тяжелую дверь из матового стекла, и его обдало запахом - коктейлем из дешевого чистящего средства, старой бумаги и человеческого страха. Тянущее желание поскорее убраться подальше отсюда останавливало лишь нужда, нужда разорвать последние связи с ней и забрать детей обратно.

Зал ожидания напоминал аквариум. Каждый его населяющий безудержно ходил из стороны в сторону, судорожно дёргал руками, придумывая аргументы из воздуха. Позы сидящих были не менее уморительны: кричавшие о собственной беспомощности тела пытались создать хотя бы частичку комфорта на потёртых пластиковых креслах.

Мужчина в старом пиджаке яростно ковырял ногтем крошки с коленки. Я тут же понял, что суд для него был предрешён. Попытки вернуть себе иллюзию контроля через малый порядок признак слабого человека.

Женщина, сжимающая лакированную сумочку так, будто это спасательный круг. Наблюдение: сумочка новая, куплена специально для суда. Признак слабости - пытается купить уверенность. Не сработает.

Мой взгляд словно сканер, бесстрастно скользил по лицам, считывая микродрожь, заломы бровей, частоту глотания. Я не видел людей, лишь предсказуемые и до комичности простые наборы данных.

Мои размышления прервал зашедший в зал мужчина в выглаженном костюме. Он громко произнёс мою фамилию. Это стало простым но лаконичным призывом к действию. Встав, я с презрением оглядел окружающих меня несчастных и мы отправились.

В зале суда было холодно. Выставленные на низкую температуру кондиционеры явно способствовали ощущению собственной беспомощности, но не для меня. Я был уверен. Никакие аргументы с её стороны не могли отрицать мою скорейшую победу.

Она была прекрасна. Это была та красота, что заставляет содрогнуться - неестественная, натянутая, как струна. Длинные каштановые волосы, карие глаза, в которых слезы не высыхали, а втирались в радужку, стирая её границы. Вся её хрупкая фигура была сосредоточена на одном: густой, тяжелой маске из косметики, под которой тонули черты лица. Каждый мазок кисти был криком, попыткой закрасить не просто отеки под глазами, а тени, шептавшие ей с отражения в зеркале. И в этой титанической, безумной битве с собственным отражением и заключалась вся её сущность.

Вдруг я замечаю судью. С иголочки одетая женщина сидящая за трибуналом медленно пьёт горячий кофе из собственного термоса.

Признак человека, который ценит контроль и идеальные условия. Кофе должен быть определенной температуры. Никаких компромиссов.

Элегантные лодочки на низком каблуке, но с идеально чистой, не потрескавшейся подошвой. Она много ходит по кабинету, но не по улице. Педантична.

На папке нет пометок, но уголок слегка затёрт. Она постоянно перечитывает его, знает дело до безупречности. Осматривает зал быстрым, сканирующим взглядом. Останавливается на часах. Ценит время.

Она ненавидит хаос и эмоциональные всплески. Ей бесполезно жаловаться на несправедливость жизни. Ей нужны факты, уложенные в безупречную логическую цепь. Любая попытка давления будет воспринята как личное оскорбление. Нужно говорить тихо, четко и апеллировать только к документам. Она примет решение против моей жены, если я представлю более структурированную и фактическую версию событий.

Но всё же... она женщина. Возможно в будущем это сыграет свою роль.

Досадная мысль тут же исчезла из головы после громкого стука судьи, сигнализирующего о начале судебного процесса.

Суд был утомительно долгим. Каждый её аргумент прозвучавший в зале был разбит либо отсутствием доказательтв либо контраргументом уничтожающим репутацию её и её адвоката, к концу заседания опустившим глаза в стол, будто там написана его любимая книга, от которой он не в силах оторваться.

Но вдруг она обратилась к судье. Поднявшись из-за стола, она смотрела на меня так, словно умоляла остановиться, и начала свою речь:

- Ты убил во мне всё. Ты убил наш брак. Ты разобрал наши чувства, как данные, нашёл «слабые места» и годами «оптимизировал» меня, пока окончательно не разрушил. Я перестала быть твоей женщиной - стала твоей ошибкой в расчётах. И с этим взглядом… этим холодным, изучающим взглядом… жить рядом невозможно. Потому что ты не любишь. Тебе безразличны наши дети. Ты хочешь выиграть их, сложить в копилку своих побед.

- Ближе к сути, пожалуйста, - сухо оборвала её судья, хотя по глазам было видно: слова достигли цели.

- Я прошу… прошу дать мне возможность доказать, что я в своём уме, - тихо произнесла она, голос срывался на хрип. - Мне можно доверить детей. Они мне нужны…

Судья, проводя ровную линию вдоль потолка старательно пыталась сообщить о собственных размышлениях. Но мне уже всё было ясно. Мои расчёты, хоть и были верны, не дали ни грамма пользы. Было очевидно, что уважаемый судья не обладаем достаточным количеством времени на свою семью. У неё есть свои проблемы и она перенесёт их на данную ситуацию. Так и случилось. Я не был властен над этим и не пытался корить себя за свою ошибку. Но урок был извлечён. Следующее заседание обязан быть за мной, подумал я.

В очередной раз мои мысли были прерваны стуком судейского молотка и разочаровывающим, но всё же ожидаемым решением.

Судья, тщетно пытавшаяся скрыть эмоции, проскальзывавшие в напряжённых, крепко сжатых пальцах, неожиданно произнесла:

- Заседание по делу переносится до следующей пятницы. До указанного срока участница процесса обязана предоставить доказательства собственного здравомыслия.

Звук её голоса отсёк всё ненужное. Заседание было завершено. Я медленно поднялся и направился к выходу из зала суда. Уже в коридоре меня догнал резкий всплеск криков.

Оглянувшись, я увидел почти фарсовую сцену: моя бывшая жена, обезумев от злости и отчаяния, обрушивалась на своего адвоката, швыряя в него всё, что попадалось под руку. Папки, ручки, документы - всё превращалось в её жалкие боеприпасы.

Я не стал задерживаться. Вовлекать себя в её истерику не входило в мои планы, потому сделав лишь несколько фотографий происходящего, я спокойно покинул здание суда.

Но из этого эпизода я сделал простой вывод: в следующий раз она появится с адвокатом покрепче - и, как водится, значительно дороже.

У меня есть ещё 6 дней чтобы подготовиться к следующему слушанию. И я не собираюсь сидеть рассчитывая, что она не сможет получить заключение о психическом здоровье. В крайнем случае она может приобрести его нелегально.

Сегодняшний день усугубил ситуацию. Я не хочу чтобы дети достались ей. Она больна и я знаю, что смогу предоставить доказательства.

Каждый день после работы я до ночи копался в архивах, выискивая каждую ссору, каждое её колкое высказывание или угрозу самоубийства. Благо таких было много.

Конечно, хвастаться таким архивом я не мог. Но, как ни странно, моя давняя предусмотрительность впервые оказалась по-настоящему полезной. На жёстком диске сохранились три старых файла - каждый из них был прямым свидетельством её нестабильности и опасности для детей.

Включив первый, я непроизвольно вздрогнул, будто вновь ощутил то забытое, липкое чувство ужаса. Я и не помнил, что она могла быть настолько… чудовищной:

Тусклая жёлтая камера подъезда. На записи видно, как моя бывшая жена стоит перед входной дверью квартиры.

Поначалу она просто звонит. Раз за разом, становясь всё более нервозной. Затем переходит на крик:

- Открой! Мы должны поговорить! Ты не можешь прятаться от меня, слышишь?!

Она начинает барабанить кулаками по двери, затем - ногой.

Пауза. Несколько секунд она стоит абсолютно неподвижно, тяжело дыша.

И вдруг - тихое, сломанное:

- Если ты не выйдешь… я… я не знаю, что я с собой сделаю…

После этого она резко рыдает, срывается, хватается за ручку двери и дёргает её, пытаясь попасть внутрь.

Видео подходит для разогрева. Оно явно источает угрозу как мне, так и ей.

Аудиозапись, которую я нашёл, датировалась лишь месяцем назад. В тот период её поведение утратило даже призрачное подобие логики:

На аудио слышно её сбивчивое, нервное дыхание, как будто она ходит взад-вперёд.

- Скажи детям, что папа их бросил. Пусть знают, кто он есть на самом деле.

Голос поднимается, становится истеричным:

- Если они останутся с тобой, я… я просто исчезну. Ты этого хочешь?!

Далее - несколько секунд тишины и громкий хлопок дверью, как будто она ударилась или чем-то швырнула.

Да, справедливости ради, эти файлы еще можно списать на крики о помощи, о желании поговорить со мной, остаться с ней и жить счастливой жизнью. Но третий файл...

Он стал моим собственным кошмаром. Просыпаясь по ночам в холодном поту от чувства, что я мог не успеть забрать детей убивает меня каждый день.

Размытая картинка, снятая с веб-камеры или записи экрана, где чётко видно как она ведёт машину и одновременно кричит:

- Почему ты не отвечаешь?! Ты заставляешь меня делать глупости!

На заднем сиденье слышны испуганные голоса детей — они просят маму остановить машину.

Жена резко поворачивает руль, всхлипывает:

- Я не могу так больше! Ты меня разрушил!

Машина дёргается, звук ремня безопасности пищит - она не пристёгнута.

Видео заканчивается тем, что она сама прерывает звонок.

Страх накрыл меня сразу после прослушивания. Ужас глухо стучал в висках, а разум отчаянно сигнализировал об опасности.

Я успел… - мелькнуло в голове, и я попытался восстановить дыхание.

Ошибки завтра быть не должно. На следующем заседании я не имею права сорваться. Нужно лечь, собрать силы. Завтра будет тяжёлый день.

Бессонные ночи сделали своё: я уснул, не успев даже коснуться подушки.

Без снов.

Без мыслей.

Без страха.

Глава 2

Заходя в здание суда, я ощутил странное дежавю. Те же сцены, но с новыми лицами. Те же движения - суетливые, неловкие, будто все присутствующие пытались на ходу придумать оправдание тому, что им якобы положено. Глупость, смешанная с неуверенностью и ненасытным желанием выгоды, стояла в воздухе густым смрадом, от которого хотелось поскорее уйти. К счастью, начало заседания не заставило себя ждать.

Сотрудник в строгом костюме проводил меня в зал. Устроившись поудобнее, я принялся изучать пространство и людей вокруг.

И вдруг мой взгляд упёрся в охранников. Их было больше, чем в прошлый раз. Четверо аккуратных, ухоженных - и один, который совершенно не вписывался в этот юридически гротескный театр.

Он был как бельмо на глазу. Я понимал, что должен выяснить причину его присутствия. Его несоответствие обстановке сильно тревожило меня и могло сыграть против меня в процессе.

Но взгляд сам собой перетёк к новому адвокату моей бывшей жены. Он спокойно делал пометки на планшете, не замечая окружающего шума. И следующие десять минут до начала заседания мой ум был занят только его анализом.

Планшет последней модели, но в чехле с потертостями. Он не боится использовать дорогие вещи, но они для него - рабочие инструменты, а не предметы роскоши. Прагматик.

Адвокат трижды бессознательно потирает большой палец об указательный. Это микродвижение, признак человека, который привык

перебирать факты, искать в них слабину.

Его быстрый взгляд на неё, оценивающий, без теплоты. Он не верит ей на слово. Он здесь за деньгами и репутацией.

Было ясно: он будет атаковать не эмоциями, а процедурными нарушениями. Он найдет малейшую неточность в моих суждениях и аргументах и раздует ее. Он готов пожертвовать несколькими мелкими пунктами, чтобы выиграть главное - детей. Он уже сомневается в правдивости слов моей жены о моем внезапном изменении характера, но его это не волнует. Его задача - победить.

Стук деревянного молотка. Заседание началось.

Предоставляя видео и аудиозаписи одну за другой, я наблюдал, как меняются лица присутствующих. Те, кто ещё минуту назад смотрел на меня с презрением, теперь опускали глаза - разочарование и тяжелое сочувствие проступали на их лицах, словно туман.

Даже охающая женщина позади меня, всю жизнь привыкшая изображать гипертрофированные эмоции, вдруг сорвалась на визг, высказываясь об угрозе, которую моя жена представляет для окружающих.

Но чувство приближающейся победы неожиданно сменилось тревогой.

Тот самый охранник.

Периферийным зрением я уловил, как его лицо перекосилось, когда он смотрел записи. Сквозь маску безразличия проступила злость - холодная, личная.

И я понял: он не на моей стороне.

Он был зол именно на меня - за то, что я осмелился показать эти доказательства.

Просмотрев все записи, судья поднялась и потребовала, чтобы адвокаты подошли к ней для обсуждения. Оба подчинились без тени колебаний, приблизились к трибуне и начали тихий, напряжённый разговор.

Мучительные десять минут я не сводил глаз с того самого охранника. Его ноги, явно не привыкшие к долгому стоянию, подгибались, пытаясь компенсировать нарастающую усталость. Я всё больше убеждался: человек, одетый в форму охраны, никогда не служил охранником.

Так кто он?

Зачем здесь?

Мои мысли медленно превращались в пугающую, параноидальную кашу, пока резкий голос судьи не оборвал их, объявив выход стороны защиты.

Адвокат моей бывшей супруги вышел первым. Его лёгкая, почти самодовольная улыбка говорила за него лучше любых слов.

Он явно знал, что собирается сказать.

- Ваша честь, хотелось бы обратить внимание суда на то обстоятельство, что здравомыслящий человек вряд ли стал бы систематически фиксировать каждый конфликт с супругой посредством аудио- или видеозаписей. Поведение супруга в данной ситуации вызывает вопросы о его истинных намерениях. Записывая разговор, он, вероятно, руководствовался целью сохранить доказательства для дальнейшего использования в свою пользу. Без знания полного контекста ситуации невозможно однозначно утверждать, что не он спровоцировал конфликт или не был инициатором записи. Тем более, хотелось бы упомянуть, обвиняемая предоставила доказательства своего благоразумия.

Адреналин в его глазах стих и он спокойно сел, с ухмылкой переглядываясь с моим адвокатом.

Резкий, словно удар током, ответ на все представленные мной доказательства пронзил зал, в одно мгновение изменив ход процесса. Мысли о странном охраннике исчезли, уступив место нарастающему ощущению приближающегося поражения. Судья, медленно поднимаясь из-за стола, была готова вынести решение. Я не знал, что именно она скажет, но был уверен: её вердикт уже сформирован.

- Заседание по делу переносится до следующей пятницы. До указанного срока участник процесса обязана предоставить доказательства собственного здравомыслия, - произнесла она.

Слово в слово повторив свою фразу, лишь заменив участница на участник, судья села и ещё раз стукнула молотком, объявляя окончание заседания.

Покидая зал, я был озадачен. Образ того странного охранника, который явно был не тем, за кого себя выдавал, упорно не выходил из головы.

Нервно открыв дверь судебного здания, я быстрым шагом направился в сторону машины.

Вдруг я заметил на противоположной стороне улицы мужчину в бежевом пальто, читающего газету.

Качественное пальто, было явно не по сезону. Слишком легкое для этого ветра.

Бумажная, сегодняшняя газета. Но он переворачивает страницы слишком быстро, не вчитываясь. Взгляд скользит поверх текста. Кажется, что он постоянно бросает взгляды на дом суда.

Кроссовки под пальто. Противоречие. Готовность к бегу? Комфорт в ущерб стилю - признак человека, чья работа требует мобильности.

Вдруг, картинка сложилась: он здесь не для кого-то. Он дежурит. Пальто - маскировка, чтобы слиться с толпой деловых людей в этом районе, но обувь выдавала его истинную роль. Он не читает - он имитирует работу, чтобы быть незаметным.

Я быстро, не привлекая к себе внимания, сел в машину. Запустил двигатель и уехал домой. Сердце стучало так, будто хотело вырваться из груди.

Навязчивые мысли не отпускали меня до вечера. Страх, ощущение преследования - они сидели в голове, не давая покоя. Я знал, кем была моя жена, на что она способна, на что была готова ради победы. Люди, чья внешность вызывала сомнения, а поведение - подозрение, теперь казались частью этой игры.

Мысль ударила с такой силой, что перехватило дыхание: а если это они? Неужели её сумасбродство... зашло так далеко? Нет, быть этого не может. Это паранойя. Но почему тогда пальто и кроссовки так идеально складываются в картину слежки? Следующее заседание станет последним. А что, если они не станут ждать его исхода.

Мысли метались одна за другой с трудом складываясь в общую картину.

Одно стало ясно, нужно быть готовым ко всему.

За окном медленно вечерело. Закат растекался по городу багрово-красными лучами, словно окрашивая мир в последние отблески дня. На душе становилось легче - нервозность постепенно уходила, оставляя после себя лишь лёгкое, неприятное послевкусие.

Нельзя было делать выводы заранее. Всё нужно было осмыслить, взвесить, не поддаваясь эмоциям.

Когда небо окончательно потемнело, я, собравшись за продуктами, тайком покинул дом. Даже если я ошибался, лучше было не рисковать. Никто не должен был заметить моё движение. Забравшись в машину, я быстро выехал из гаража и направился к большому продуктовому молу.

Причины были двойные: во-первых, выбор товаров был шире, а во-вторых, здесь я чувствовал себя менее уязвимым - за мной сложнее было следить.

Подъехав к магазину, я полностью отпустил ситуацию: заглушил двигатель, взял тележку и направился внутрь.

В течение получаса я спокойно собирал всё необходимое для недельного запаса - старая, большая тележка наполнялась продуктами. Я никогда не испытывал удовольствия от походов в магазин, и частые визиты казались бессмысленными.

Когда всё было собрано, я с полными сумками вернулся к машине, готовый к обратной дороге.

Путь был недолгим. Дневная нервозность дала о себе знать. Тело стало тяжелым, голова еле как висела на ослабшей от перенапряжения шее.

Я оставил машину около дома, взял продукты из багажника и выдвинулся к дому.

Я уже видел огонёк в своём окне - оставлял его включённым всегда, как будто слабый, жалкий свет способен отпугнуть пустоту. У дома, под деревом, сидел человек. Свернувшийся, он сидел в потрёпанной куртке с глубоким капюшоном.

-Извиняюсь, мелочи не найдётся? На хлеб, - сиплый голос, нерешительный. Обычный. Слишком обычный.

Моя рука сама полезла в карман. Голова уже была дома: продукты, почта, документы… обычные мысли, обычные движения. Хотелось пройти мимо него, проплыть, не замечая. Я протянул монеты, не поднимая глаз.

И в этот момент произошло два движения, но воспринял я их как одно, цельное, как удар в висок.

Первое - он поднял голову. Лицо оставалось в тени, но я увидел легкое напряжение в уголке рта: короткое, механическое - не просьба, не благодарность.

Второе - его рука резко рванулась вперёд. Рукав куртки поехал вверх.

И я увидел.

Доля секунды. Этого хватило. Стальной браслет - тонкий, словно хирургический инструмент. Холодный отблеск металла. Хронограф с тремя циферблатами.

Те самые часы.

Мой мозг не думал - он бил тревогу. Узнавание было мгновенным, абсолютным, как вспышка боли. Та модель. Та стерильная чистота металла, будто бы его протирали каждую минуту. И это - на руке человека, который просит мелочь на хлеб?

Воздух стал тяжёлым, как вода. Невозможно вдохнуть.

Монеты с мерзким звоном ударились об асфальт и покатились. Его фигура дрогнула, но он даже не посмотрел на них. Только резким, слишком точным движением дёрнул рукав вниз, пряча браслет.

Неестественно быстро.

Неестественно точно.

Так не двигаются случайные люди под кустом сирени.

Он поднялся, без шума, будто соскальзывая в сторону, и исчез в тени. Растворился, как будто его и не было.

Я стоял, прижавшись спиной к холодной стене. Колени дрожали. Пальцы онемели.

Это не была слежка. Это был демонстративный жест. Репетиция удара. Послание, от которого не спасёт свет в окне, двери, замки, ничего.

Они подходили вплотную.

Прикасались к моему миру. Показывали, что они властны над ним.

И мне стало ясно: это только начало.

Глава 3 ФИНАЛ

Бессонные ночи спрессовались в одну огромную, липкую массу. Время утратило структуру, как будто распалось на мелкую пыль и тихо осело по углам квартиры, где из звуков остались лишь монотонный гул холодильника и упрямое тиканье кухонных часов. Я не позволял себе спать. Сон приравнялся к капитуляции - к той секунде, за которую можно заплатить всем, что ещё держит меня на поверхности.

Я сидел в кресле, спиной к стене - так безопаснее. Так я видел и входную дверь, и окно, и всё, что могло двинуться, пока я моргну. Взгляд, усталый до боли, блуждал по комнате, скользил по знакомым очертаниям мебели, выхватывая из полумрака обрывки вещей. И вдруг он зацепился. За стол.

На столе лежала аккуратная стопка её вещей. Всё, что она оставила - случайно или намеренно, уже неважно. Я сто раз приказывал себе выбросить это, избавиться, затереть её следы. Но каждый раз рука останавливалась, как будто кто-то незримый удерживал её чуть выше края мусорного ведра.

И теперь, в холодном, почти болезненном свете раннего утра, эти предметы выглядели чужеродно. Они попросту сопротивлялись исчезновению.

Мой ум - отточенный инструмент, привыкший дробить всё на схемы, данные, закономерности, с отвращением фиксировал этот маленький хаос.

На столе лежал старый, затёртый степлер - тот самый, что она, похоже, прихватила с работы. Рядом - несколько карандашей и ручка с гелевой пастой. Между ними - письмо, полученное от матери, слёзно умоляющей мою жену остановится в своём безумии и отдать ей детей, хотя бы на время. Как я в последствии и поступил, желая оберечь их от опасности.

Чуть в стороне лежал сломанный принтер - тот, что я недавно обещал отнести мастеру, но так и не собрался. Теперь всё это выглядело не просто набором забытых вещей, а остатками чужой жизни, аккуратно сложенными между моим вчера и тем, что ещё не наступило.

Часами я всматривался в них, желая найти сокровенный смысл. То, что подтвердит мои догадки, то что развеет пелену сомнений, созданных собственным разумом.

Я записал все предметы на листочек и начал пристально вглядываться в буквы, в поиске послания.

СТЕПЛЕР, РУЧКА, КАРАНДАШИ, ПИСЬМО, ПРИНТЕР

Раз за разом, переставляя слова, я выборочно брал буквы собирая их в послание.

Чего-то не хватало, но я не мог понять чего. Тогда то меня и осенило. Она никогда не использовала гелевые ручки. Я лично, каждый раз, закупал новые ручки для нас. Простые дешёвые ручки, ничего примечательного, но она, она была как заноза, за которую не уцепиться.

Гелевая.. гелевая ручка.

Я отступил от стола, спина уперлась в холодную стену. Воздух сгустился, стал вязким и тяжелым. Эти вещи… они не были просто забытыми предметами. Они были частью её плана. Каждый - деталь мозаики, которую она складывала с целью меня напугать.

сТеплер, гЕлевая рУчка, ПисьМо, пРинтер, карандаШи

Теумрш

Т умреш

ТЫ УМРЁШЬ.

Я медленно сполз по стене на пол, уставившись в пустоту. Страх сменился чем-то иным, леденящим, бездонным пониманием. Это не паранойя. Это охота. И я даже не знал, когда именно я из охотника превратился в дичь.

Всю неделю, вместо сна и работы - подготовка. Я знал, что это произойдёт вне зависимости от решения суда. Если честно, мне уже была безразлична судьба всех, кто меня окружал. Инстинкт самосохранения преобладал над разумом в воспаленном от ужаса мозге.

Наступило утро пятницы. Теперь я был готов. Я вышел из дома. Не глядя на прохожих, на окружающий меня мир, усевшись в машину я поехал на суд.

Как иронично, сегодня, в здании суда, произойдёт суд над моей душой. Он покажет, чего я, нет, чего мы с ней стоим. Останется только один. Он и станет победителем.

Заходя в здание, я знал, всё что она скажет. Как посмотрит на меня. Её игра убедит сентиментальную публику, как убедила когда-то меня.

Окружающие меня люди, превратились в тени, жадно вгрызающиеся в грёзы, лишь бы не видеть очевидного. Спустя две недели, я так и не научился видеть в них людей . Я усмехнулся криво, почти машинально.

Заходя в зал, я, как и ожидалось встретился взглядом с тем самым "охранником", состоявшим в сговоре с моей бывшей женой. Но теперь, я смотрел на него не как добыча. Сегодня, я был хищником, я видел его насквозь. Нужно было лишь дождаться, когда она начнёт действовать.

Третье заседание началось с того, чего я не ожидал: с тишины.

В зал вошла она. Но не та, что рыдала и швыряла папки. И не та, что была залита маской косметики, словно штукатуркой над трещиной. Она была... спокойной. Следы усталости под глазами были видны, но они не были следами истерик. Они были отметинами долгих ночей. Она шла, не глядя на меня, её взгляд был прикован к судье. В её движениях была не просьба, а уверенность.

Её новый адвокат, тот самый прагматик, поднялся.

-Ваша честь, сторона защиты хочет предоставить слово моей подзащитной. Мы считаем важным, чтобы суд услышал её версию событий без посредников и интерпретаций.

Судья, с лицом, высеченным из льда, кивнула.

Она поднялась. Руки её не дрожали. Голос был тихим, но абсолютно чётким, он резал гулкую тишину зала.

- Я не буду оправдываться. И не буду отрицать, что были ссоры. Были крики. Были сцены, - она начала, и её слова повисли в ледяном воздухе. - Но я здесь не для того, чтобы говорить о том, кто кого довёл. Я здесь, чтобы сказать одну вещь: я боюсь его.

Она сделала паузу, давая этим словам просочиться в сознание всех присутствующих.

- Не так, как боятся гнева или грубого слова. Я боюсь его взгляда. Этого... сканирующего взгляда, который разбирает тебя на детали, находит слабое место и бьёт точно в него. Я годами жила с ощущением, что я ошибка в системе, которую нужно исправить. Любая моя эмоция, любая слеза, любая радость, всё это фиксировалось, анализировалось и заносилось в архив как доказательство моей нестабильности.

Она повернулась и впервые посмотрела прямо на меня. В её глазах не было ненависти. Была усталая, бездонная печаль.

- Ты записал тот срыв в подъезде. Но ты не показал, что за ним предшествовало. Ты молчал три дня. Ты игнорировал мои звонки, мои сообщения. Ты довёл меня до состояния, когда единственным способом достучаться до тебя казалось биться головой о твою дверь. Ты записал, как я говорю детям, что папа их бросил. Это ужасно, я знаю. Но это был крик отчаяния женщины, которая видела, как её муж превращается в робота, для которого дети - это просто пункт в списке активов, которые нужно отсудить.

Она снова обратилась к судье, и её голос окреп.

- А та поездка в машине... Да, я была не права. Я была в отчаянии. Он забирал детей на выходные и забыл предупредить, что уезжает с ними в другой город. Он не отвечал на телефон. Я мчалась, не зная куда, с двумя перепуганными детьми на заднем сиденье, чувствуя, что теряю их навсегда. Это не оправдание. Это объяснение. Объяснение того, до чего может довести человека холодный, расчётливый прессинг.

Она положила руку на грудь, и её пальцы слегка сжали ткань блузки.

На прошлой неделе я прошла независимую психиатрическую экспертизу. Вот заключение. В нём сказано, что я - здоровая женщина, находящаяся в состоянии посттравматического стресса из-за длительного психологического насилия. Насилия, которое не оставляет синяков, но убивает душу. Я не идеальная мать. Я совершала ошибки. Но я люблю своих детей. И я готова бороться за них, оставаясь собой живым, чувствующим человеком, а не безупречным алгоритмом.

А потом я посмотрел на судью. И увидел, что лёд тронулся. В её глазах, всегда таких беспристрастных, читалось нечто новое - понимание.

Некомпетентная судья, под влиянием эмоции, даже при отсутствии любых доказательств готова была продать душу дьяволу. Гадкое зрелище.

Она говорила долго, слишком долго. Её голос то срывался на крик, то становился тягуче-мягким, словно она пыталась одновременно оправдаться и обвинить. Последние слова повисли в воздухе, дрогнули, словно от холодного сквозняка.

- …и именно поэтому, ваша честь, - она выдохнула, - я прошу вас понять, какой опасности он подвергал наших детей.

Она замолчала. И впервые за всё время её плечи опустились, будто кто-то срезал невидимые нити, которые держали её на плаву. Она медленно села, не взглянув в мою сторону.

Зал на секунду притих.

Судья подняла взгляд от бумаг.

- сторона защиты, подойдите для дачи пояснений.

Мягко схватив своего адвоката за плечо, я встал. Я должен был стоять там, посреди зала. Это моя участь, моя судьба. Деревянная скамья тихо скрипнула подо мной. Шаг - и будто воздух в зале стал гуще. Люди смотрели, но никто не дышал.

И в этот момент я заметил: охранник у стены едва заметно переместил ногу вперёд.

Не шаг - намерение.

Не движение - предупреждение.

Я остановился.

Первый же его шаг прозвучал как приговор. Лязг каблука о старый кафель - и мир разломился надвое. Для них, для тех, кто считал меня глупцом, это был первый звонок их погибели. Секунда - и по полу, липкому от грязи и времени, поползла тёмная лужа. Трое. Среди них - та, что была мне женой. Их вздохи затихли, а по телу разлилось знание: их руки больше не достанут.

Смерть - древняя, как сам мир. Прямолинейная, не требующая ни объяснений, ни украшений. Она всегда приходит так, как ей положено: быстро, чётко, без права на вторую попытку. И в тот момент я понял, насколько просто она вписывается в человеческую анатомию - в её хрупкие закономерности, в линии, которые достаточно лишь слегка сместить.

Одним точным, безошибочным движением ножа я перечеркнул три судьбы - её, её адвоката и того самого охранника. Всё произошло так же естественно, как вдох. Будто я лишь нажал на давно подготовленный рычаг, и неизбежность сделала остальное за меня.

Тишина.

Мысли уплыли куда-то далеко, растворились в туманной вязкости внутреннего монолога. Когда я, словно вынырнув из глубины собственных размышлений, вновь ощутил реальность - она встретила меня ощущением хищной, почти первобытной решимости.

Осознав, что моё опалённое безумием сознание на пару с идеальными аналитическими способностями выстроили мне идеальную картину того, что произойдёт через секунду, я понял что готов.

Наполнившись странной, обжигающей эйфорией победы, я резко двинулся к охраннику, который уже занял оборонительную стойку, угадывая мой порыв раньше меня самого.

В следующее мгновение всё перевернулось. Я даже не успел понять, что произошло: сильные руки сомкнулись на моих плечах, и мир рухнул вместе со мной. Грохот пола, вспышка боли, резкая потеря контроля и я оказался прижат к земле, лишённый не только движения, но и той иллюзии превосходства, которой всего секунду назад был переполнен.

Как… как это возможно?

Неужели я просчитался?

Неужели допустил ошибку там, где был уверен в своей правоте?

Эти мысли пронеслись в голове быстро, почти панически, как рваный шёпот разрушенного самоуверенного голоса.

Судья поднялась. Ее голос был стальным и безжалостным, как скальпель.

-Гражданин. На основании предоставленных суду материалов, а именно, систематических аудио- и видеозаписей, которые вы вели, демонстрирующих патологическую одержимость, создание архива для манипуляций и признаки расстройства личности, угрожающего безопасности окружающих, суд постановляет...

Ее слова повисли в воздухе, но я их уже не слышал. Я смотрел на нее. Я смотрел на охранника, который теперь спешно убегал из зала, дабы не быть опознанным. Я понял зачем он здесь. Его неподходящая окружающей среде внешность должна была ввести меня в замешательство. Я должен был чувствовать опасность, чтобы сорваться. В этом была его цель.

Я смотрел на свою жену. И в ее сухих глазах я наконец-то увидел не истеричку, не слабую женщину, а достойного противника. Она не играла по моим правилам. Она просто позволила мне самого себя уничтожить.

Мои доказательства, мои архивы, мои безупречные расчеты - все это легло в основу моего же приговора. Не физического. Юридического. Социального.

Они не стали меня убивать. Они поступили куда хитрее. Они признали меня невменяемым. И в этом была идеальная, уничтожающая ирония. Победитель, который мог позволить себе сложить оружие, оказался главным экспонатом в собственной коллекции безумия.