Сумерки Яви. Воля Крови. Воля Голода

Глава 1: Ржавчина на троне

Каменный трон вождя Серой Орды был высечен прямо в скале, в самом сердце их ревущего ущелья. Он был черен от копоти тысяч костров и отполирован до блеска телами десятков вождей. Уже сорок долгих зим на нем сидел Гур'траг. Его прозвище — Кровавый Топор — не было пустым бахвальством. Оно было вырезано зазубринами на лезвии его гигантского двуручного топора, где каждая зазубрина означала поверженного врага, и лезвие было покрыто ими, как оспой.

Гур'траг был старым волком. Один его глаз давно вытек в битве с ледяным гигантом на севере, но единственный оставшийся видел острее и дальше, чем два у любого молодого воина. Он видел каждую слабость, каждую затаенную обиду, каждую зарождающуюся интригу в своем племени. Его рука, похожая на корявый корень дуба, все еще могла поднять топор, способный расколоть человеческий щит вместе с тем, кто за ним прятался. Его слово было законом, твердым, как гранит этих скал.

Но закон начал ржаветь. И сам трон, казалось, стал холоднее.

Орки были народом огня, крови и движения. Их сутью была война. Набег, битва, добыча, пир — вот был цикл, по которому их племя жило веками. Но этот цикл нарушился. Мир менялся. "Мягкотелые" людишки на юге научились воевать. Их крепости стали выше, их мечи — острее, их князья — хитрее. Последние два набега, предпринятые Гур'трагом, закончились катастрофой. Орки вернулись, неся на щитах своих мертвецов и не привезя ни единой коровы, ни единой рабыни. Караваны, что раньше были легкой добычей, теперь ходили под охраной целых отрядов закованных в сталь гридней.

Война стала слишком дорогой. А мира орки не знали.

И в ущелье пришли два злейших, самых коварных врага орочьего народа: голод и скука.

Голод был физическим. Запасы вяленого мяса подходили к концу. Охота в окрестных горах не могла прокормить две тысячи глоток. Иногда по ночам из юрт доносился плач голодных детей.

Но скука была страшнее. Молодые воины, чья кровь кипела, чьи мускулы требовали битвы, слонялись по лагерю без дела. Их ярость, не находя выхода, выплескивалась в пьяных драках, в бессмысленной жестокости, в глухих, злых спорах. Они сидели, как волки в клетке, и с каждым днем их глаза становились все краснее, а клыки — острее. Они начали роптать.

Сначала — шепотом, у ночных костров. Что Гур'траг стал стар. Что его глаз потускнел, а рука ослабла. Что он боится. Боится людей, боится проигрыша. Что он ведет племя к угасанию, к позорной смерти от голода в этих проклятых скалах.

"Нам нужен вождь, что принесет нам мясо и кровь!" — этот клич, не произнесенный вслух, витал в воздухе, густой, как дым от костров.

И внимательнее всех к этому ропоту, к этому шепоту, к этому запаху назревающего бунта прислушивался тот, кто всегда оставался в тени.

Шаман Гор'дул.

Его звали Кривой Череп не из-за уродства. Его череп, начисто выбритый, действительно был сплюснут с одной стороны — результат травмы в детстве. Но прозвище отражало суть его разума: изворотливого, хитрого, видящего мир под иным, искаженным углом. Гор'дул не был воином. Он был хром, худ, и в прямой схватке его одолел бы любой подросток. Но его сила была в ином. Он говорил с духами. Он варил зелья, что открывали врата в иные миры. Он видел знаки в дыму, в крови жертвенных животных, в узорах трещин на камнях.

Гур'траг презирал его, считая колдовство "бабскими забавами", и держал при себе лишь по старой традиции. Но Гор'дул был умнее. Он видел то, чего не видел старый вождь, ослепленный своей верой в сталь. Он видел, что сила — это не только топор. Сила — это воля. А воля племени, как ржавчина, разъедала трон Гур'трага.

Гор'дул стоял в тени трона, в своей юрте, увешанной черепами и сушеными травами, и слушал. Он слушал рычание голодных животов. Он слушал звон стали в тренировочных поединках. Он слушал пьяные выкрики молодых волков. И он ждал. Ждал духа, достаточно сильного, чтобы оседлать эту волну ярости. Ждал своего часа, чтобы вцепиться в горло стареющему вожаку.

Глава 2: Шепот из тьмы

Сила Гор'дула была не в мышцах. Его трон стоял не на площади, а в глубине его юрты — душной, полутемной, пропахшей дымом, кровью и сушеными травами. Он не отдавал приказы. Он шептал советы, толковал знамения, лечил раны — и свои, орочьи, и те, что поглубже, душевные. Он был тем, к кому воины приходили ночью, тайком, чтобы попросить амулет на удачу или проклятие на соперника. Он был изнанкой, тенью силы Гур'трага.

По традиции, каждую ночь полнолуния шаман взывал к духам предков. Это был ритуал, которого боялись и который уважали. Гор'дул съедал горсть липких, синеватых грибов, что росли лишь в самых темных пещерах. Он садился у огня, бил в обтянутый человеческой кожей барабан, и его разум улетал из тела, блуждая по туманным тропам мира духов. Он говорил с тенями великих вождей прошлого, спрашивая их совета, моля об удаче в охоте и битвах.

Но в последнее время духи молчали.

Уже три луны подряд его путешествия в мир изнанки заканчивались ничем. Тропы предков заросли, их голоса стихли. Барабан гудел в пустоту. Он взывал к орочьим богам — богу кровавой сечи, богине плодородия — но и они не отвечали. Словно что-то отгородило их мир, мир орков, от мира духов невидимой, непроницаемой стеной.

Вместо них в его видениях, в клубах ядовитого, цветного дыма от галлюциногенных грибов, начал появляться другой голос.

Это не был громовой, рокочущий голос предка-воина. Не был звериный рык бога войны.

Голос был тихим. Вкрадчивым. Он шептал на самой грани слуха, проникая прямо в череп, минуя уши. Голос был мягким, убеждающим, сладким, как запах чуть подгнившего мяса, который так любят орочьи волки.

И он не приказывал. О, нет. Приказы — удел грубых вождей вроде Гур'трага.

Этот голос обещал.

Он обещал силу. Не тупую силу мускулов, что слабеет со временем, а иную. Вечную. Силу подчинять волю, выпивать жизнь врага, обращать его страх в свое оружие. Силу, какой не владел ни один орк от сотворения мира.

Он обещал славу. Славу, перед которой померкнут все жалкие победы Гур'трага. Не просто выигранные битвы, а завоеванные народы. Не просто добычу, а целый мир, лежащий у ног, — мир, готовый стать пищей.

И он обещал порядок. Идеальный орочий мир. Мир, в котором не будет ни голода, потому что вся земля станет их охотничьими угодьями. Не будет ни слабости, ни сомнений, потому что все будут подчинены одной великой, единой воле. Мир, где останется только одна, главная суть их народа, очищенная от всего лишнего, — вечная, бесконечная, славная бойня.

Он не называл своего имени. Но он называл имя того, кому Гор'дул будет служить, став его пророком и правой рукой. Имя, которое отозвалось в душе шамана гулким, триумфальным эхом.

Голод.

Каждую ночь Гор'дул возвращался из своих трансов, и его кривой череп гудел от этих обещаний. Он смотрел на свой лагерь — на грызущихся воинов, на тощего, слабого вождя, на плачущих от голода детей. И он видел гниль. Слабость. Тупик.

А голос шептал ему: "Ты — лекарство. Ты — тот, кто очистит их. Кто даст им цель. Нужно лишь протянуть руку и взять власть, что лежит под ногами".

Сначала шаман боялся этого голоса. Но чем громче роптали молодые воины в лагере, тем слаще и убедительнее становились обещания из тьмы. И страх в его сердце медленно, но неумолимо начал уступать место честолюбию. Черному, как уголь, и голодному, как сам его новый бог.

Глава 3: Чужаки у границы

Это случилось в ночь без луны, когда горы утонули в чернильной темноте. Дозорные на дальнем перевале, те, что охраняли единственный проход в ущелье, забили в сигнальный рог. Но звук его был не тревожным, а вопрошающим. Чужаки. Не армия. Всего несколько фигур. Они не прятались, шли открыто, но несли не оружие, а знак перемирия — белую тряпку на палке.

Когда их, окруженных рычащими от подозрения орками, привели к границе лагеря, Гур'траг уже спал, утомленный дневными заботами. Его воины хотели было разбудить вождя, но из своей темной, дымящейся юрты вышел Гор'дул.

— Вождь отдыхает. Я поговорю с ними, — сказал он, и в его голосе была новая, непривычная властность. Орки, привыкшие видеть в нем лишь знахаря, заколебались, но подчинились.

Гор'дул вышел за пределы лагеря, к тому месту, где держали пришельцев. Их было пятеро. Люди. Высокие, закутанные в черные плащи, их лица были скрыты в тени капюшонов. Это были "люди в черном", посланцы тьмы, что уже сеяли ужас на землях людей. Шаман почувствовал, как по его спине пробежал холодок. От них исходила та же аура холода и пустоты, что и от голоса в его видениях.

— Мы пришли говорить не с вождем плоти, а с вождем духа, — произнес их предводитель, и Гор'дул замер. Они говорили на древнем, почти забытом наречии орков, языке ритуалов. И они знали, к кому пришли.

— Говорите, — коротко бросил Гор'дул, скрывая свое удивление.

— Голос, что приходит к тебе во снах, — это не просто дух. Это голос истинного хозяина этого мира, — продолжил чужак. — Имя его — Голод.

От этого имени, произнесенного вслух, по коже шамана пробежали мурашки. Они знали. Они были его частью.

— И наш общий хозяин велел нам найти тебя. Он сказал, что ты — тот, в ком горит искра истинного понимания. Искра честолюбия.

Чужак шагнул ближе.

— Твое племя умирает. Твой вождь слаб. Твои воины голодны и злы. Мы предлагаем тебе сделку, шаман. Мы дадим тебе силу и знание, чтобы взять власть. Мы поможем тебе избавиться от старого вождя. Мы научим твоих воинов новой ярости, какой они не знали. А взамен... — он сделал паузу, — взамен ты и твое племя присягнете на верность нашему общему владыке. Вы станете его кулаком. Его зубами в этом мире.

Это было то самое предложение, которого Гор'дул ждал. Прямое, циничное, облеченное в язык силы и обещаний. Он почти был готов согласиться. Но хитрость, вторая его натура, взяла верх.

— Слова — это ветер, — прохрипел он. — Духи многое обещают. А на деле — лишь дым и морок. Покажите мне вашу силу.

Предводитель культистов, казалось, улыбнулся под своим капюшоном.

— Будет сделано.

Он обернулся и кивнул своим. Двое из них притащили из темноты клетку, в которой метался и рычал пойманный ими в горах матерый волк. Он бросался на прутья, пытаясь достать своих мучителей.

Предводитель подошел к клетке. Он не стал проводить сложный ритуал, не стал чертить символы. Он просто просунул свою бледную, длиннопалую руку сквозь прутья и положил ее на голову ревущему зверю.

Гор'дул смотрел, затаив дыхание. Волк мгновенно затих. Его ярость сменилась животным, скулящим ужасом. Его тело забилось в конвульсиях. Из его пасти потекла пена. А затем... он обмяк. Когда жрец убрал руку, волк поднял голову. Но это был уже не волк. Его глаза, прежде горевшие желтым огнем, стали абсолютно черными, как два куска обсидиана. В них не было ни ярости, ни страха. Ничего. Только холодное, послушное небытие.

Предводитель щелкнул пальцами. Дверца клетки открылась. "Волк" не бросился бежать или нападать. Он вышел, подошел к жрецу и сел у его ног, как верный, выдрессированный пес.

Гор'дул смотрел на это, и его сердце бешено колотилось в груди. Не от страха. От восторга. Такая сила. Такая власть. Превратить дикую, неукротимую ярость в слепое, абсолютное повиновение одним прикосновением. Вот чего он хотел.

Он долго молчал, а затем медленно, торжественно кивнул.

— Я согласен.

Он ждал этого шанса слишком долго, чтобы упустить его. Сделка была заключена. В эту ночь, в глухом ущелье, под безразличными звездами, судьба Серой Орды была решена.

Глава 4: Яд в чаше

Гур'траг Кровавый Топор был воином старой закалки. Он верил в то, что можно было потрогать: в тяжесть своего топора, в крепость своего щита, в силу своих мускулов. Магия, духи, шаманские пляски — все это он считал "бабскими забавами", уделом слабых и хитрецов. Он держал Гор'дула при себе лишь потому, что таков был обычай, и потому, что шаман иногда был полезен, чтобы лечить раны или предсказывать погоду. Он никогда не видел в хромом, сутулом колдуне реальной угрозы.

И в этом была его роковая, последняя ошибка.

Через несколько дней после тайной встречи с культистами, напряжение в лагере достигло предела. Охотники вернулись почти с пустыми руками, и ропот голодных воинов превратился в открытое недовольство. Вечером, у большого костра вождя, собрались самые молодые и яростные вожаки отрядов. Они не просили. Они требовали.

— Мы сидим здесь и грызем камни! — рычал один, молодой орк по имени Крог, чей отряд понес самые большие потери в последнем набеге. — Наши дети плачут от голода! А людишки жиреют за своими стенами! Ты ведешь нас к гибели, старик! Нам нужна война! Нам нужна кровь и мясо!

Гур'траг сидел на своем месте, слушая их. Он был стар, он был мудр. Он понимал, что новый набег без тщательной подготовки — это самоубийство. Но он также видел горящие яростью глаза своих воинов и чувствовал, как власть, подобно песку, утекает у него сквозь пальцы. Он оказался в ловушке.

— Будет вам война, — прохрипел он, поднимаясь. — Но будет тогда, когда я скажу! Когда луна нальется кровью! А сейчас — пейте!

Он приказал выкатить бочки с последними запасами крепкого орочьего эля, пытаясь залить недовольство выпивкой. Пир начался. Мрачный, злой, напряженный.

В самый разгар этого пира к нему, хромая, подошел Гор'дул. В его руках была особая, ритуальная чаша, вырезанная из черепа горного барана, с инкрустацией из серебра. "Чаша уважения". По древней традиции, в самые трудные времена шаман подносил ее вождю, призывая на него благословение духов предков.

— Великий вождь Гур'траг, — произнес Гор'дул на удивление громко и твердо, чтобы слышали все. — Духи видят твою тяжесть. Они посылают тебе свою силу. Прими этот дар.

Это был хитрый ход. Отказаться от "чаши уважения" на глазах у всего племени означало бы показать свое пренебрежение к традициям и духам, окончательно уронив свой авторитет.

Гур'траг смерил шамана своим единственным глазом, но не увидел ничего, кроме обычной подобострастной ухмылки.

— Давай сюда свою кислятину, — проворчал он.

Он взял тяжелую чашу и залпом, как привык, осушил ее до дна. Напиток был крепким, душистым, с незнакомым, чуть сладковатым привкусом, который старый вождь списал на новые травы шамана.

Он не знал, что вместе с элем он выпил свою погибель.

В чаше был яд. Не тот, что убивает плоть. А тот, что убивает волю. Смесь из сока черного лотоса, толченых грибов-мороков и еще одного, главного ингредиента, который дали Гор'дулу "люди в черном", — капли своей собственной, "обращенной" крови. Яд, который не останавливал сердце. Он растворял стержень духа, делая самого сильного воина слабым и податливым, как сырая глина.

Гур'траг, ничего не подозревая, бросил пустую чашу на землю и вернулся к своим думам.

А Гор'дул, отступив обратно в тень, наблюдал за ним. И на его губах играла тихая, предвкушающая улыбка. Капкан захлопнулся. Осталось лишь дождаться, пока зверь ослабнет. И ночь обещала быть длинной.

Глава 5: Ночь Длинных Клинков

Ночь опустилась на ущелье, холодная и тревожная. Пьяный гул в лагере стих, сменившись тяжелым, беспокойным храпом. Гур'траг, чей разум был затуманен и выпивкой, и действием яда, заснул прямо на шкурах у своего костра, даже не добравшись до юрты. Его телохранители, двое могучих ветеранов, дремали у входа.

А в это время, в темных закоулках лагеря, тени пришли в движение.

Гор'дул не стал ждать утра. Он знал — железо нужно ковать, пока оно горячо, а воля вождя — пока она слаба. Сигналом к началу послужил беззвучный крик ночной совы — знак, который знали лишь посвященные.

Из своих юрт, один за другим, выскользнули заговорщики. Их было не так много, не больше двух десятков, но это были самые злые, самые отчаянные. Во главе их шел Крог, тот самый молодой вожак, что громче всех требовал войны. Он ненавидел Гур'трага за проигранные битвы и гибель своих воинов. Остальные были ему под стать — орки, потерявшие все, или те, кто хотел получить то, чего у них никогда не было.

Они двигались, как стая волков на охоте. Бесшумно, слаженно. В их руках были короткие, заточенные клинки. План был прост и жесток: обезглавить верхушку, верную старому вождю.

Первыми пали телохранители. Две тени метнулись из-за валунов, и тяжелые тела ветеранов рухнули на землю, даже не успев издать и звука. Их глотки были перерезаны от уха до уха.

Затем резня началась в юртах ближайших сподвижников Гур'трага. Короткие, сдавленные крики, быстро обрывавшиеся. Заговорщики действовали с холодной, выверенной жестокостью.

Но полностью бесшумным переворот быть не мог. Кто-то, проснувшись, успел закричать. И этот крик разбудил того, кого Гор'дул боялся больше всего, — Трагга, сына вождя.

Трагг был копией своего отца в молодости. Огромный, яростный, прирожденный воин, чьим единственным недостатком была его молодость и горячая кровь. Он спал в своей юрте, недалеко от отцовской, и, услышав крик, вылетел наружу, уже сжимая в руках свой верный топор.

Он сразу все понял. Увидев тени, крадущиеся к юрте отца, он не стал звать на помощь. Он издал оглушительный боевой клич Серой Орды, надеясь поднять весь лагерь. А затем он сам бросился на них.

Он дрался, как лев, как берсерк. Его топор свистел в ночном воздухе, и с каждым его ударом одна из теней падала на землю. Он был один против пятерых, но его ярость и отчаяние удесятеряли его силы. Он прорубил себе дорогу к отцу, раскидав заговорщиков, и встал над спящим телом Гур'трага, готовый защищать его до последнего вздоха.

— Предатели! Шакалы! — ревел он. — Вы заплатите за это своими головами!

Его клич действительно поднял некоторых. Несколько старых воинов, верных Гур'трагу, выскочили из своих юрт и бросились ему на помощь. На несколько минут показалось, что переворот захлебнется в крови.

Но Гор'дул все предусмотрел.

— Сейчас! — прошипел он, и из темноты ударили его главные козыри. Культисты. Те пятеро "людей в черном", что все это время прятались в тени, ожидая своего часа.

Они не стали ввязываться в общую свалку. Они нанесли точечный удар. Один из них метнул в Трагга небольшой глиняный шарик, который разбился у его ног, выпустив облако едкого, удушливого дыма. Трагг закашлялся, его глаза заслезились. Он на мгновение потерял ориентацию.

И этого хватило. Крог, обойдя его сзади, нанес мощный удар дубиной по затылку.

Мир в глазах Трагга взорвался звездами, а затем погрузился в темноту.

Последнее, что он видел, падая, — это как шаман Гор'дул медленно, с торжествующей улыбкой, подходит к телу его отца, а верные Гур'трагу воины падают один за другим под быстрыми, профессиональными ударами чужаков.

Сопротивление было сломлено. Ночь Длинных Клинков завершилась победой заговорщиков.

Глава 6: Воля Голода

На рассвете орочий лагерь разбудил не рог, зовущий на охоту, а тревожный, требовательный бой барабана Гор'дула. Орков, еще не проснувшихся, сонных и встревоженных ночными криками, силой выгоняли из юрт на центральную площадь. Они увидели следы ночной резни — пятна крови на утоптанной земле, тела верных Гур'трагу воинов, которые уже убирали. И они увидели новых хозяев лагеря — Крога и его заговорщиков, стоявших с окровавленным оружием и мрачными, торжествующими лицами.

А затем, под утихающий рокот барабана, в центр площади выволокли его. Гур'трага. Старого вождя.

Его вид был жалок. Яд и ночные потрясения сделали свое дело. Великий воин, чья фигура внушала трепет, теперь едва стоял на ногах, поддерживаемый с двух сторон. Его единственный глаз мутно и бессмысленно блуждал по лицам его соплеменников. Он был сломлен. Не мечом, а магией, которой так пренебрегал.

На возвышение, к трону, высеченному в скале, хромая, взошел Гор'дул. На нем было полное шаманское облачение — плащ из вороньих перьев, ожерелье из клыков, в руке — посох, увенчанный кривым черепом.

— Воины Серой Орды! — его голос, усиленный какой-то внутренней силой, разнесся по площади. — Прошлой ночью духи говорили со мной! Они кричали!

Он указал на Гур'трага.

— Они сказали, что наш вождь ослаб! Его топор заржавел, его глаз ослеп, а сердце наполнилось страхом перед врагами! Духи отвернулись от него! Он больше не может вести нас! — он сделал паузу, давая словам впитаться в толпу, которая слушала его, затаив дыхание. — И тогда духи назвали мне новое имя! Имя того, кто поведет вас к славе и добыче! Того, кто напоит эту землю кровью врагов и накормит наших детей!

Он ударил посохом о землю.

— Они избрали меня!

Толпа зароптала. Шаман? Хромой колдун? Их вождь? Это было неслыханно.

— Ты слабак, Гор'дул! — крикнул кто-то из задних рядов. — Твое место — у котла с травами!

Гор'дул ждал этого. Он повернулся к крикуну с хищной, предвкушающей улыбкой.

— Я слабак? А силен ли тот, кто правит вами сейчас? Духи даровали мне силу. Силу отбирать силу. И я докажу вам это!

То, что произошло дальше, заставило замолчать даже самых отъявленных скептиков.

Он подошел к Гур'трагу. Старый вождь, казалось, даже не узнавал его. Гор'дул положил свою костлявую, покрытую татуировками ладонь на лоб своему повелителю.

И он начал ритуал. Ритуал "поглощения", которому его научили "люди в черном".

Он заговорил на том самом гортанном, щелкающем языке, языке Голода. И по мере того, как он говорил, тело Гур'трага начало содрогаться. Старый вождь вдруг закричал. Это был не крик ярости. Это был крик невыносимой, душевной муки. Он чувствовал, как из него, словно из пробитого бурдюка, вытекает все, что делало его Гур'трагом: его воля, его воспоминания о битвах, его ярость, его гордость.

Гор'дул пил эту силу. Он чувствовал, как она вливается в него, наполняя его хилое тело мощью, о которой он и не мечтал. Его глаза, обычно тусклые, загорелись нездоровым, черным огнем. Он становился сильнее на глазах у всего племени.

Когда все было кончено, он убрал руку. Гур'траг замолчал. Он все еще стоял на ногах, но это была лишь пустая, дрожащая, слюнявая оболочка. Его единственный глаз теперь был таким же пустым и бессмысленным, как у рыбы, выброшенной на берег. Бывший великий вождь. Теперь — беспомощный, безмозглый идиот.

Гор'дул развернулся к своему ошеломленному, застывшему в ужасе племени.

— Кто-нибудь еще сомневается в моей силе? В воле духов?

В ответ — гробовая тишина. В эту минуту, на руинах воли своего бывшего вождя, шаман Гор'дул Кривой Череп стал абсолютным, полновластным хозяином Серой Орды.

Глава 7: Новое знамя

Утвердив свою власть самым жестоким и наглядным способом, Гор'дул не стал медлить. Он начал перекраивать племя под себя, под свою новую, темную веру. И первым делом он решил уничтожить старые символы.

В тот же день, на центральной площади, перед всем согнанным племенем, он устроил ритуальное сожжение. В огромный костер полетели старые знамена Серой Орды — выцветшие полотнища из волчьих шкур, украшенные черепами врагов и рунами старых богов. Вместе с ними горели личные штандарты павших воинов, верных Гур'трагу, их тотемы, их память. Это был не просто огонь. Это было публичное отречение от прошлого. От предков. От старых богов, что "предали" их.

— Старые боги слабы! — вещал Гор'дул, стоя у огня, и его голос гремел над площадью. — Они позволили голоду и слабости поселиться в наших домах! Я даю вам нового бога! Сильного! Голодного! Бога, что не просит жертв, а сам пожирает ваших врагов! Его имя — Великий Голод! И мы — его зубы и когти в этом мире!

Он представил им новое знамя. Простое и страшное. Черное полотно, и на нем — белой краской, смешанной с кровью, нарисован один-единственный символ. Затягивающаяся внутрь спираль. Знак Голода.

А затем началось клеймение.

Верные последователи Гор'дула, Крог и его воины, первыми приняли новую метку. Они раскаляли в костре железные клейма в форме спирали и, не морщась, выжигали этот знак у себя на предплечьях, на груди, на лицах. Шипение горящей плоти и запах паленого мяса наполнили воздух. Затем они начали клеймить свои щиты, доспехи, древки копий. Символ Голода, как ядовитый плющ, начал расползаться по всему лагерю, вытесняя старые родовые знаки.

Но не все были готовы принять новую веру. Несколько старых ветеранов, тех, кто слишком хорошо помнил славу Гур'трага, попытались возразить.

— Это безумие! — крикнул один из них, старый орк по имени Руг. — Мы воины, а не жрецы неведомой тьмы!

Ответ был быстрым и беспощадным. "Люди в черном", которые до этого держались в тени, вышли вперед. Они двигались с нечеловеческой скоростью. Руг и еще пятеро несогласных были схвачены, прежде чем успели взяться за оружие.

Их притащили к новому, спешно сооруженному в центре площади алтарю — простому, плоскому черному камню. И, на глазах у всего племени, у застывших от ужаса женщин и детей, их принесли в жертву. Без сложных ритуалов. Просто. Короткий удар ритуального ножа в сердце. Их кровь впитывалась в черный алтарь, и Гор'дул объявил, что это — первая пища для их нового бога.

После этой публичной казни ропот стих окончательно. Страх оказался сильнее верности старым традициям.

Оставался лишь один очаг возможного сопротивления. Трагг, сын вождя.

Его, закованного в цепи, выволокли на площадь. Многие ожидали, что его постигнет та же участь. Но Гор'дул был хитрее. Убить сына всеми уважаемого, хоть и свергнутого вождя, было опасно. Это могло породить тайную месть, кровную вражду.

— Он ослеплен яростью и скорбью, — объявил шаман. — Он не видит новой правды. Мы не убьем его. Мы дадим ему время подумать. Остудить свою горячую голову.

Трагга не убили. Его бросили в самую глубокую и темную пещеру в ущелье — "Глотку Дракона". Яму, которую раньше использовали для хранения мяса зимой, а теперь она стала его темницей. Гор'дул оставил его на потом. Живой наследник был ценной разменной монетой. Его можно было использовать в будущем, чтобы усмирить недовольных. Или принести в особенно торжественную жертву, когда власть шамана станет абсолютно незыблемой.

Так, за один день, Серая Орда изменилась до неузнаваемости. Старая вера была выжжена каленым железом. Старые вожди — унижены или убиты. Старое знамя сменилось черной спиралью. Началась новая эра. Эра слепого повиновения воле Голода.

Глава 8: Гости из-за моря

Прошло несколько недель. Власть Гор'дула, замешанная на страхе и новой, пьянящей силе, стала абсолютной. Племя изменилось. Орки стали молчаливее, злее, их глаза горели нездоровым, фанатичным огнем. Они больше не дрались между собой. Вся их ярость, вся их ненависть теперь была направлена вовне, в ожидании приказа нового вождя. Они ждали войны, обещанной им, и готовы были идти куда угодно.

И однажды, когда Гор'дул как раз проводил у черного алтаря утренний ритуал, дозорные привели новых чужаков.

Их было двое. Северяне. Высокие, светловолосые, бородатые, с вытатуированными на лицах и руках синими узорами. Они были закованы в кольчуги, за спинами — круглые щиты, на поясах — тяжелые мечи. Воины. Причем воины отменные, это было видно по их спокойной, уверенной осанке.

Их окружила толпа орков, рыча, как стая волков, готовых разорвать двух оленей. Но северяне не выказывали ни капли страха.

— Мы пришли с миром, — сказал один из них, тот, что постарше, на ломаном орочьем наречии, которому, видимо, научился в набегах или на рынках. — Мы ищем вождя Серой Орды. У нас предложение.

Это были Харальд и Бьорн, посланники ярла Эйнара. Они пришли искать союзников.

Их подвели к Гор'дулу, который прервал свой ритуал и теперь сидел на троне, вынесенном из юрты Гур'трага.

— Я вождь, — прошипел он. — Говорите.

— Меня зовут Харальд. Это мой брат, Бьорн, — начал варяг. — Наши земли, земли людей, стонут от новой напасти. Тьма идет с севера. Колдуны, что служат темным богам. Мы слышали, что орки — сильные воины, которые не любят ни людей, ни колдунов. Мы предлагаем союз. Временный. Враг нашего врага…

Он не успел договорить. Гор'дул расхохотался. Это был мерзкий, визгливый смех, от которого даже у орков пробежали мурашки по коже.

— Союз? — прошипел он, поднимаясь. — Орки не заключают союзов со слабаками. Орки не торгуются с едой.

Он обвел взглядом свое притихшее племя. Он понял, что это — идеальная возможность. Идеальный урок. Продемонстрировать всем свою новую, беспощадную политику. Ту, которой научил его Голод.

Никаких союзов. Никаких переговоров. Никаких компромиссов.

Только поглощение.

— Вы пришли в удачное время, северяне, — продолжал он, и в его голосе заиграли сладкие, ядовитые нотки. — Мои воины давно не пробовали человеческой крови. Они засиделись без дела. Вы станете для них отличной разминкой.

Лицо Харальда окаменело. Он понял, что они допустили страшную ошибку. Он положил руку на рукоять меча.

— Мы пришли с миром. Напасть на послов — бесчестье.

— Честь?! — снова расхохотался Гор'дул. — Честь — это выдумка слабых! У сильных есть только одно — воля! И моя воля такова: убить вас.

Он повернулся к Крогу, своему главному палачу.

— Покажите им гостеприимство Серой Орды, — приказал он.

Напряжение, висевшее в воздухе, взорвалось. С ревом, из толпы на двух варягов бросились три десятка самых сильных орков. Ловушка захлопнулась.

Глава 9: Урок для племени

Это не было битвой. Это была показательная казнь. Демонстрация силы, устроенная Гор'дулом для своего племени. Он бросил на двух чужаков три десятка своих лучших воинов — голодных, злых, жаждущих крови. Он хотел, чтобы все видели, как легко новая Серая Орда расправляется с прославленными северными воинами.

Но варяги не были овцами, ведомыми на убой. Они были волками, загнанными в угол.

Когда первый орк, ухмыляясь, бросился на Харальда, тот, не дожидаясь, пока его окружат, сам ринулся вперед. Его длинный меч просвистел в воздухе, и голова орка, отделившись от плеч, отлетела в сторону. Толпа, готовая праздновать легкую победу, на мгновение замерла.

А затем начался ад.

Харальд и Бьорн, поняв, что живыми им отсюда не уйти, пришли в ярость берсерков. Они дрались не за жизнь. Они дрались за то, чтобы умереть славной смертью и забрать с собой как можно больше врагов. Они встали спина к спине, превратившись в маленький, смертоносный островок стали и ярости посреди ревущего орочьего моря.

Их мечи пели. Они не защищались. Они только атаковали. Каждый их удар был смертельным. Орки, не ожидавшие такого отчаянного сопротивления, сбились в кучу. Они мешали друг другу, натыкались на свои же копья. Несколько минут в центре площади кипела жестокая, кровавая свалка.

Гор'дул, стоя на своем возвышении, смотрел на это, и его улыбка медленно сползала с лица. Это было не то "гостеприимство", которого он ожидал.

Но силы были слишком неравны.

Первым пал Харальд. Один из орков, зайдя сбоку, сумел ударить его копьем под щит, в незащищенный бок. Варяг взревел от боли, развернулся и разрубил обидчика от плеча до пояса, но это было его последнее движение. Еще два копья вонзились ему в спину. Он рухнул на колени, а затем — лицом в пыль.

Бьорн, увидев смерть брата, взвыл. Это был не человеческий крик, а вой раненого, обезумевшего от горя зверя. Его ярость удесятерила его силы. Он перестал быть воином. Он стал стихией. Его меч вращался, как крылья ветряной мельницы, разбрасывая орков, как щенков. Он больше не думал о смерти. Он думал лишь об одном — прорваться.

И ему это удалось.

Он, весь покрытый ранами, истекающий кровью, нашел брешь в кольце нападавших. Как кабан, прорывающийся сквозь стаю собак, он растолкал, раскидал нескольких орков и бросился бежать. Бежать прочь из этого проклятого лагеря, в сторону спасительных скал.

Орки, ошеломленные, смотрели ему вслед. Они победили, но победа была горькой. Двое чужаков утащили с собой в могилу больше десяти их лучших бойцов. Толпа молчала.

— Догоните его! — взвизгнул Гор'дул, придя в себя.

Но он знал, что сам пойдет первым. Этот урок еще не был окончен. Беглец должен был послужить для другой, еще более важной цели.

Глава 10: Послание во тьму

Бьорн бежал, не разбирая дороги. Боль от десятка ран, горечь от потери брата и адреналин гнали его вперед, через острые камни и колючие кустарники. Он уже почти добрался до спасительного ущелья, где мог затаиться, когда перед ним, словно выросши из-под земли, возникла сутулая, хромающая фигура. Шаман. И с ним — пятеро "людей в черном".

Бьорн, собрав последние силы, занес свой окровавленный меч. Но они не стали с ним драться.

Гор'дул лишь поднял руку, и один из культистов метнул в варяга что-то маленькое, темное. Оно ударилось ему в грудь и рассыпалось облачком серой пыли. Бьорн вдохнул ее — и его тело тут же обмякло. Силы оставили его. Ноги подкосились. Он рухнул на колени, парализованный, но оставаясь в сознании. Он мог лишь смотреть и слушать.

Гор'дул подошел к нему не спеша. Он не собирался его убивать. Его "учителя" преподали ему и другой урок. Иногда вестник, несущий ужас, полезнее, чем еще один труп.

— Ты храбрый воин, северянин, — прошипел шаман, обходя его кругом. — Очень храбрый. Но храбрость — это удел глупцов, когда они сталкиваются с истинной силой. Ты хотел союза? Ты получишь знание. Знание о том, с кем вы, людишки, пытаетесь воевать.

Двое культистов схватили Бьорна, заломив ему руки и держа голову. Гор'дул достал из-за пояса не ритуальный нож, а простое шило, которое он нагрел докрасна на маленькой, вспыхнувшей прямо в его ладони магической искорке.

Бьорн смотрел на приближающееся раскаленное острие, и в его глазах впервые за всю его жизнь появился настоящий, животный ужас. Он пытался закричать, но парализующий порошок сковал и его голосовые связки.

— Тьма — это не только отсутствие света, — продолжал свой урок Гор'дул, приближая шило к левому глазу варяга. — Иногда тьма — это откровение.

Раскаленное железо коснулось глазного яблока. Боль была такой, что, казалось, в голове взорвалось солнце. Но физическая боль была лишь прелюдией.

В тот момент, когда шаман выжигал ему глаз, он положил свою вторую, холодную, как у змеи, ладонь ему на лоб. И провел ритуал "знания".

Он не стал "выпивать" его волю. Он, наоборот, взломал его разум и начал вливать в него образы. Кошмарные, чужеродные видения.

Бьорн увидел.

Он увидел не мир богов, а то, что было за ним. Пустоту. Бездонный, всепожирающий Голод, для которого галактики были лишь крошками на столе.

Он увидел армии, гораздо более страшные, чем орда орков. Легионы обращенных миров, молчаливо марширующие в небытие.

Он увидел мощь своего врага. Не мощь мечей и топоров. А мощь энтропии, угасания, неизбежного конца всего сущего.

И он увидел безнадежность. Абсолютную, тотальную, космическую безнадежность любого сопротивления. Он увидел, как его собственные боги, Один и Тор, обращаются в прах перед этой силой.

Видение длилось мгновение, но в сознании Бьорна оно растянулось на вечность.

Когда Гор'дул убрал руку, варяг был сломлен. Не телом, а духом. Его могучее, яростное сердце берсерка было раздавлено.

— А теперь иди, — сказал шаман, давая знак культистам отпустить его. Паралич начал спадать. — Иди, смертный. Неси мою весть. Расскажи своим жалким вождям, своим никчемным богам, что зима уже не близко. Зима уже пришла.

Он был уверен, что послание достигнет цели. Этот сломленный, одноглазый воин станет живым воплощением их ужаса. Семенем паники, которое он, Гор'дул, бросит в лагерь врага.

Бьорн, спотыкаясь, рыдая от боли и пережитого кошмара, поднялся и побрел прочь. Как раненая, отравленная крыса, выпущенная из клетки.

Глава 11: Марш теней

После жестокого урока, преподанного чужакам, власть Гор'дула стала не просто абсолютной. Она стала божественной. Племя видело в нем не просто вождя. Они видели в нем пророка, чья сила была неоспорима, а воля — священна. Старые законы чести, кровной мести, воинской добычи — все это было забыто. Остался один закон — воля Голода, транслируемая через его верного шамана.

Гор'дул полностью подчинил племя. Больше не было отдельных кланов или отрядов. Вся орда превратилась в единый, монолитный механизм. Тех немногих, кто еще хранил в сердце верность Гур'трагу, "люди в черном", оставшиеся в лагере в качестве советников и надсмотрщиков, выявляли и тихо устраняли. Дух Серой Орды, дикий, анархичный, но живой, — был сломлен и заменен холодной, бездушной дисциплиной.

И когда племя было готово, Гор'дул начал действовать.

Он получил приказ. Не от духов, а от своих реальных, облеченных в черные плащи "союзников". Приказ, переданный от их еще более могущественных хозяев. Время пришло.

Он вывел свою армию из ущелий.

Но это не было похоже на прежние набеги.

Они шли не на юг, на богатые людские земли. Они шли на восток. Туда, где за много верст начинались гибельные топи и чернела на горизонте стена Темного леса.

Они шли не за добычей. Они оставили в лагере почти все, кроме оружия, взяв лишь самый минимум еды. Женщины и дети остались позади, под охраной нескольких калек и стариков.

И они шли не шумной, ревущей ордой. Они двигались в гнетущей, почти полной тишине, нарушаемой лишь мерным грохотом тысяч сапог и скрипом знамен, на которых была изображена хищная спираль.

Их лица были лишены эмоций. Их глаза, в которых раньше горела ярость битвы и жажда наживы, теперь горели иным, холодным, фанатичным огнем. Они были солдатами веры. Солдатами тьмы.

Это был не набег. Это был сбор. Паломничество.

Они шли, чтобы влиться в огромную армию, которую собирал со всех концов света их новый, безликий и всемогущий хозяин.

Старая, вольная, вечно голодная Серая Орда умерла. Вместо нее по землям севера теперь шагала новая, страшная сила. Послушная, дисциплинированная, не знающая ни страха, ни жалости, ни чести.

Армия Тени. И она шла на свою главную, последнюю войну.

Глава 12: Трещина в воле

Армия Тени стояла лагерем в предгорьях Темного леса уже несколько дней. Они ждали приказа, ждали, когда их поведут в бой. Орки сидели у костров, молчаливые и пустые, их воля была полностью подчинена единому, далекому разуму их повелителя. Гор'дул, их вождь-пророк, находился в трансе в своем шатре, принимая приказы и передавая их дальше. Все было как обычно.

А затем, в самый разгар дня, когда над лесом сияло тусклое северное солнце, мир раскололся.

Это не был звук. Не было ни грохота, ни крика. Это было… ощущение. Внезапное, острое, как удар ножа в самый центр сознания.

Все племя, все две тысячи орков, стоявших лагерем, как один, вскрикнули.

Короткий, сдавленный, полный боли и удивления крик.

В тот самый миг, за сотни верст отсюда, когда Ратибор вонзил в черный алтарь Кинжал Перуна, пропитанный его "отравленной" кровью, и древняя магия Голода была разорвана изнутри, связь оборвалась.

Невидимые ментальные цепи, что держали каждого орка в духовном рабстве, с оглушительным, беззвучным треском лопнули.

Для орков это было похоже на то, как если бы кто-то внезапно выдернул из их голов толстые, вросшие в мозг иглы.

Шепот, что постоянно, днем и ночами, звучал у них в головах, — шепот, суливший славу, обещавший силу, приказывавший подчиняться, — внезапно стих. Впервые за много недель в их сознании воцарилась оглушительная, пугающая тишина.

А затем в эту тишину хлынуло все остальное.

Пустота, что заполняла их души, сменилась острой, обжигающей болью. Вернулись чувства. Вернулись эмоции. Вернулось то, что они так долго не ощущали, — они сами.

Вернулись воспоминания. Не смутные кошмары, а ясные, четкие, ужасающие картины. Они вспомнили. Вспомнили, как убивали своих же братьев, что остались верны Гур'трагу. Вспомнили вкус крови безоружных послов-варягов. Вспомнили свое слепое, животное обожание перед хромым шаманом. Вспомнили унижение, которому подвергли своего старого, великого вождя.

Стыд, вина, ужас от содеянного — все это обрушилось на них, как лавина.

А следом, вытесняя все остальные чувства, пришла она. Главная, исконная, самая чистая орочья эмоция.

Ярость.

Не безумная, чужая ярость, вложенная в них Голодом. А их собственная. Ярость на себя — за свою слабость, за то, что позволили себя обмануть. Ярость на тех чужаков в черном, что принесли эту заразу. И самое главное — испепеляющая, всепоглощающая ярость и ненависть к тому, кто все это с ними сделал. К шаману Гор'дулу.

Они очнулись. И они хотели крови.

Глава 13: Бунт

Когда первая, оглушающая волна тишины в голове прошла, первым по-настоящему очнулся Грак. Старый, седой ветеран, чье лицо было одной сплошной картой шрамов. Он был правой рукой Гур'трага, его самым верным и самым старым другом. В ночь переворота его не убили — Гор'дул побоялся, зная, какой авторитет имеет старый воин. Его, как и всех, просто "подчинили", превратив в безвольную марионетку.

Грак сидел у костра, машинально помешивая в котле вонючую гоблинскую похлебку. И вдруг он замер. Он медленно опустил черпак. Он посмотрел на свои руки. Огромные, мозолистые, испещренные шрамами руки воина. И на левом предплечье, на старых боевых татуировках, он увидел его. Уродливый, выжженный шрам. Знак спирали. Клеймо раба.

В его мутных глазах вспыхнула искра. А затем — пламя.

Он вспомнил.

Вспомнил все. Ночь, когда перерезали глотки его друзьям. Униженного, беспомощного Гур'трага, над которым издевался хромой шакал. Лицо своего молодого племянника, которого принесли в жертву на черном алтаре за одно лишь слово против новой власти. Вся боль, весь стыд, вся подавленная ярость этих недель хлынули в него, как горный поток, сносящий все на своем пути.

Старый орк медленно, очень медленно, поднялся на ноги. Он расправил свои могучие, давно ссутулившиеся плечи.

Он не стал говорить. Не стал призывать. Он просто запрокинул голову и издал рев.

Это был не визг одержимого фанатика. Не бессмысленный рык. Это был древний, забытый, идущий из самых глубин души боевой клич Серой Орды. Тот самый, который когда-то вел их в бой под знаменами Гур'трага. Клич воинов, а не рабов.

Этот звук, словно ключ, отпер сотни других душ.

Один из орков, сидевший рядом, услышал этот клич, и его пустые глаза тоже вспыхнули осмысленным огнем. Он тоже вспомнил. Он вскочил и ответил.

А за ним — другой. Третий.

Как цепная реакция, как лесной пожар, орочий лагерь начал просыпаться.

Десятки, а затем сотни голосов подхватили старый, родной клич. В их реве была не только ярость. В нем была боль, было отчаяние, было облегчение.

Они вспомнили, кто они.

Бунт начался. Стихийный, кровавый, не имеющий ни плана, ни вождей. Орки, только что очнувшиеся от кошмара, набрасывались на тех, кого считали виновными. На тех, кто слишком рьяно служил шаману, на надсмотрщиков, на тех, кто носил клеймо с гордостью. Началась резня. Лагерь взорвался изнутри.

Они больше не были Армией Тени. Они снова стали Серой Ордой. Яростной, хаотичной. И жаждущей мести.

Глава 14: Глаза шамана

Гор'дул почувствовал, как мир рушится, за мгновение до того, как начался бунт. В тот момент, когда разорвалась его ментальная связь с Голодом, он ощутил это, как физический удар. Сила, что текла в него, наполняя его хилое тело могуществом, иссякла. В одночасье. Он снова стал просто хромым, слабым орком. Шепот в голове, который стал для него источником власти и откровений, стих, оставив после себя лишь гулкую, паническую пустоту.

А затем он услышал его. Старый, ненавистный боевой клич Серой Орды. И понял, что все кончено.

Когда разъяренная толпа орков, ведомая Граком, ворвалась в его шатер, он уже был готов. Рядом с ним стояли около десятка его самых верных последователей — фанатиков, чей разум был настолько промыт, что они все еще верили в него.

— Защищайте пророка! — взвизгнул Гор'дул. — Убейте этих предателей! Великий Голод покарает вас всех!

Он пытался бежать. Выскользнуть через задний выход из шатра, пока его телохранители будут умирать, выигрывая ему время.

Но бунт был слишком стремителен и яростен. Его фанатики были сметены волной разъяренных сородичей, как сухие листья.

Его настигли на краю лагеря, у самых скал.

Грак и еще несколько старых, покрытых шрамами ветеранов, окружили его, отрезая все пути к отступлению. Они не торопились. Они медленно сжимали кольцо, наслаждаясь его страхом.

Гор'дул, поняв, что загнан в угол, попытался использовать свое последнее оружие — слова и магию, которой у него уже не было.

Он выставил вперед руки, пытаясь сотворить заклинание, но из его ладоней не вырвалось ни искры. Он начал шипеть, угрожать.

— Глупцы! Вы ничего не понимаете! Вы отвергли истинную силу! Голод придет! Он сожрет ваши души! Он покарает вас за это предательство! — он пытался говорить властно, как вождь-пророк, но голос его срывался на визг, и в его глазах плескался животный, первобытный ужас.

Грак медленно подошел к нему. Он не стал говорить. Он просто ударил. Не топором. Кулаком. Короткий, тяжелый удар в челюсть.

Гор'дул рухнул на землю, как мешок с костями.

Старый орк-ветеран наклонился над ним. Его лицо было лишено всяких эмоций. Оно было как гранит.

— Твой голодный бог, — прохрипел он шаману в самое ухо. — Он далеко. А мы — близко.

Они не стали убивать его на месте. Смерть была бы слишком простым, слишком легким искуплением. Они просто подняли его обмякшее тело. И поволокли обратно в свой лагерь к ущелью. Туда, где уже разгорался новый костер. Костер правосудия.

Время Гор'дула кончилось. Пришло время платить по счетам.

Глава 15: Освобождение

Пока на центральной площади толпа, обезумевшая от жажды мести, окружала пойманного Гор'дула, решая его судьбу, старый воин Грак не стал участвовать в этом. У него была другая, более важная задача. Он собрал нескольких верных воинов и бросился к дальнему краю ущелья. Туда, где в скале чернел провал — "Глотка Дракона". Яма, ставшая темницей для законного наследника.

Они отвалили тяжелый камень, закрывавший вход, и заглянули в темноту. Сырой, холодный воздух пахнул им в лицо.

— Трагг! Сын Гур'трага! Ты жив?! — крикнул Грак вниз.

Из темноты в ответ донеслась сначала тишина, а потом — скрежет. И спокойный, хриплый, но сильный голос:

— Я ждал вас. Что так долго?

Они спустили ему толстую веревку.

Наверх выбрался не тот, кого они ожидали увидеть. Они были готовы к сломленному, отчаявшемуся пленнику. Но из ямы, щурясь от дневного света, показался молодой волк.

Он был худ, почти до костей. Его некогда мощные мускулы усохли от голода. Длинные черные волосы спутались, а кожа была покрыта ссадинами и грязью. Но его глаза… В них не было ни безумия, ни отчаяния. Они горели ровным, холодным, сдерживаемым огнем. Яростью. Но не яростью берсерка, а яростью закаленного в огне клинка. Он не просто выживал в этой яме. Он ждал. Он копил свою ненависть. Он готовился.

Воины молча расступились перед ним, склоняя головы. Кровь старого вождя говорила сама за себя. Трагг не обратил на них внимания. Он обвел взглядом лагерь, охваченный хаосом бунта, и его взгляд остановился на группе орков, что сидели у юрты Гур'трага.

Он подошел туда.

На шкурах, у остывшего костра, сидела пустая оболочка. То, что осталось от его отца. Бывший великий вождь, Гур'траг Кровавый Топор, теперь был просто слюнявым, безумным стариком. Он бормотал что-то бессвязное, пытаясь поймать солнечный зайчик на своей руке. Он никого не узнавал.

Трагг долго, молча смотрел на него. Грак и остальные воины ждали, готовые увидеть слезы, ярость, скорбь.

Но на лице Трагга не дрогнул ни один мускул. Его взгляд был холоден, как лед на вершинах гор. Он не жалел отца. Он видел в нем лишь напоминание. О том, что бывает с сильными, когда они становятся слабыми. Урок, который он усвоил навсегда.

— Где он? — тихо, почти беззвучно, спросил Трагг, не отрывая взгляда от своего отца.

— Шаман? На площади, — ответил Грак. — Толпа решает, как его казнить.

Трагг медленно повернулся. И пошел в сторону площади. Его шаг был еще слаб, но уже тверд. Шаг нового вождя.

— Его казнь, — произнес он, и в его голосе прозвучал металл, — буду решать я.

Глава 16: Новая кровь, старый долг

Центральная площадь ревела, как раненый зверь. Толпа, опьяненная свободой и жаждой мести, устроила самосуд. Гор'дула, избитого до полусмерти, привязали к столбу у черного алтаря. В него летели камни, комья грязи, плевки. Орки, еще вчера трепетавшие перед ним, теперь вымещали на нем весь свой страх, унижение и вину. Крог и несколько его бывших приспешников, которых схватили, уже были мертвы — их тела, растерзанные, валялись у костра.

В самый разгар этой дикой, кровавой вакханалии, когда кто-то уже подтаскивал к столбу сухие дрова, чтобы сжечь шамана заживо, в толпе образовался проход.

На площадь вышел Трагг.

Он шел медленно, но уверенно. За ним, как каменные глыбы, шли Грак и еще несколько старых ветеранов.

Трагг был худ и оборван, но он шел с прямой спиной, и в его фигуре была та врожденная, неоспоримая власть, что текла в его крови.

Он дошел до круга, образовавшегося вокруг Гор'дула, и остановился.

— ХВАТИТ!

Его голос, молодой, но сильный и гулкий, перекрыл рев толпы.

Все крики, все проклятия, все вопли — стихли. Сотни глаз, горевших безумной яростью, обратились к нему. Они смотрели на него. На сына Гур'трага. На свою живую, воскресшую историю. На своего прямого, законного наследника.

В наступившей тишине его право на власть было неоспоримо. Племя, потерявшее одного вождя и свергнувшее другого, жаждало порядка. И он был этим порядком.

Трагг медленно обвел взглядом свое племя. А затем его холодные, как лед, глаза остановились на жалкой, скорчившейся у столба фигуре шамана. Гор'дул поднял на него свое разбитое, окровавленное лицо, и в его глазах Трагг увидел мольбу. Мольбу о быстрой смерти.

— Смерть, — сказал Трагг, и его голос разнесся по мертвой площади. — Это слишком легкий выход для него. Это — честь для воина. А он — не воин. Он — червь, что подтачивал наш корень. Он — яд, что отравил нашу кровь.

Он подошел к шаману. Он не ударил его. Он посмотрел на него сверху вниз с холодным, бесконечным презрением.

— Он не умрет. Не сегодня. Его участь будет хуже. Он заплатит по старым законам. По законам Серой Орды, которые он пытался заставить нас забыть.

Трагг повернулся к своему притихшему, завороженному племени.

— Отвяжите его. И принесите клеймо.

Никто не осмелился его ослушаться.

Глава 17: Правосудие Серой Орды

Гор'дула отвязали от столба и швырнули на землю в центре круга, как мешок с мусором. Он дрожал, то ли от боли, то ли от ужаса, понимая, что его ждет нечто худшее, чем быстрый огонь.

Трагг стоял над ним, бесстрастный, как судья из древних легенд.

— По законам Серой Орды, — начал он, и его голос чеканил каждое слово, — за предательство вождя и племени, за сговор с чужаками, за то, что навлек на нас позор рабства, ты, Гор'-дул, бывший шаман, приговариваешься к высшей каре.

Он не сказал "к смерти". Он сказал "к высшей каре".

По его знаку двое могучих орков подошли и схватили Гор'дула. Один из них принес тяжелый, окованный железом брус. Он подложил его под ноги шаману. Второй орк взял огромную кузнечную кувалду.

Гор'дул понял, что сейчас будет. Он завизжал, извиваясь на земле, умоляя, проклиная. Но никто не слушал.

Кувалда поднялась. И опустилась. Раздался тошнотворный, влажный хруст. Один. Затем второй. Оба колена шамана превратились в кровавое месиво. Теперь он не сможет не то что бежать, но даже ползти.

Затем вперед выступил старый Грак. В его руке был небольшой, изогнутый, раскаленный в костре докрасна нож. Он, не обращая внимания на визг и мольбы, опустился на колени, разжал челюсти Гор'дула и одним быстрым, умелым движением вырезал ему язык. Чтобы он больше никогда не смог произнести ни одного заклинания, ни одного слова лжи.

После этого над ним свершили последнее. Раскаленным клеймом в виде перечеркнутой спирали ему выжгли на лбу знак. Не знак Голода. А знак Изгнанника. Того, кого нет.

Его не убили. По древнему, самому страшному орочьему закону, его "изгнали из племени". Это было хуже смерти. Для орка, существа стайного, не было ничего страшнее, чем одиночество.

Его, покалеченного, истекающего кровью, немого, вынесли за пределы лагеря, далеко в степь. И просто оставили там, на голой, выжженной солнцем земле. Одного. Без воды. Без еды. Без оружия. Его бросили на съедение стервятникам и волкам.

Долгая, мучительная смерть в абсолютном, кошмарном одиночестве. Высшая кара. И высшее унижение.

Трагг и все племя молча стояли на краю ущелья, слушая, как удаляющиеся, затихающие крики их бывшего тирана поглощает безразличная степь. Правосудие Серой Орды свершилось.

Глава 18: Око за око

Когда последние крики Гор'дула замерли вдали, Трагг повернулся к своему племени. Он взошел на каменное возвышение, где когда-то стоял трон его отца, а затем — трон узурпатора. Он не сел. Он стоял, возвышаясь над ними. Молодой, худой, но полный несокрушимой воли.

Он молча осмотрел их. Тысячи лиц, обращенных к нему. Лица, на которых смешались облегчение, стыд, надежда и растерянность. Он видел свое племя — израненное не столько клинками, сколько предательством. Одураченное. Униженное. Но живое.

Они были виновны. Каждый из них, кто молчал, кто боялся, кто поддался сладким обещаниям силы. Виновны.

Но они были и жертвами. Игрушками в руках шамана и его темного бога.

Трагг, прошедший через недели одиночества в темной яме, понимал это лучше, чем кто-либо. Он не стал их обвинять. Месть свершилась. Теперь нужно было думать о будущем.

— Кровь Гор'дула и его прихвостней смыла часть нашего позора! — его голос, еще не окрепший после плена, разнесся над притихшей площадью. — Но тень Голода все еще лежит на нас!

Он говорил о новом, страшном враге, которого они теперь знали в лицо. О враге, что пришел не за их землей, а за их душами. Враге, которому они, по своей глупости, едва не отдали себя в вечное рабство.

— Мы были слепы. Мы были слабы. Мы заплатили за это кровью наших братьев и нашей честью. Теперь мы прозрели. И мы вернем долги.

Он посмотрел на воинов, участвовавших в позорной резне.

— Мы нарушили древний закон. Закон гостеприимства. Мы напали на послов, что пришли с миром. Мы убили одного, а второго, изувечив, отправили сеять ужас, как последние шакалы. Этот позор лежит на всем племени. И его тоже нужно смыть.

Его взгляд стал ледяным.

— Найдите тело второго северянина. Того, что пал в бою, как воин.

Орки, виновные в той схватке, бросились выполнять приказ. Тело Харальда, πρόχειρα брошенное в овраг вместе с телами погибших орков, нашли. Оно уже начало разлагаться.

— Очистите его. Оденьте в лучшие меха. Вооружите его собственным мечом, — приказал Трагг. — Сохраните его с честью. Мы вернем его народу.

Это было неслыханно. Орки никогда не отдавали тела врагов. Но это был не просто враг. Это был символ их долга.

— Око за око, кровь за кровь, — закончил Трагг. — Таков наш закон. Мы были обмануты. Мы совершили зло. Теперь мы заплатим долг чести. А потом… потом мы заплатим долг мести. Тому, кто все это устроил.

Глава 19: Долгий путь к союзу

Прошло несколько недель. За это время Трагг железной рукой наводил порядок. Он заново собрал племя, опираясь на старых, верных его отцу ветеранов вроде Грака. Он заставил воинов снова тренироваться по-настоящему, выбивая из них дурь фанатизма и возвращая им ярость истинных бойцов. Он восстанавливал то, что было разрушено.

Но главный его долг оставался невыполненным.

Тело варяга Харальда, как он и приказал, было очищено и сохранено в ледяной пещере в глубине ущелья, где вечная мерзлота не давала ему истлеть. Оно ждало своего часа.

И этот час настал.

Когда племя достаточно оправилось, Трагг собрал отряд. Пятьдесят лучших его воинов. Не фанатиков. А тех, кто прошел с его отцом не одну битву. Во главе их он поставил Грака.

Он ехал не воевать. Наконечники их копий были обернуты в ткань, а щиты — убраны за спину. Это был знак мирных намерений, насколько это было возможно для орков.

Он ехал говорить.

За отрядом, на второй, специально подготовленной лошади, укрытое чистыми волчьими шкурами, они везли свой страшный дар. Тело Харальда. Это была плата. Символ их раскаяния и их чести.

И он вез предложение.

В его грубом, орочьем понимании мира не было такого слова, как "мир". Мир — это была лишь короткая передышка между войнами. Он не ехал просить о мире.

Он ехал предлагать союз.

Союз крови и стали. Основанный не на дружбе, а на общей, испепеляющей ненависти. У них был общий враг. Не люди, не эльфы. А та третья, безликая сила, что пришла извне, чтобы поработить, обмануть и осквернить их обоих. И Трагг понимал, что в одиночку Серой Орде против такого врага не выстоять. Им нужны были союзники. Даже такие странные и непредсказуемые, как люди и их приспешники.

Это был долгий, трудный путь. Путь через чужие, враждебные земли. На каждом шагу их могли атаковать. Принять за очередной набег. Но Трагг вел свой отряд вперед, с упрямством, унаследованным от отца.

Он вел их к крепости, о которой рассказывал в своем бреду умирающий Бьорн. К месту, где, по его словам, собиралась единственная сила на всем севере, осмелившаяся бросить вызов Голоду. К Медвежьему Углу.

Он ехал, чтобы вернуть долг. И чтобы потребовать новый — совместный долг мести.

Глава 20: Послы у ворот

...И вот, однажды холодным осенним утром, когда Медвежий Угол уже отстраивался после Великой Битвы, а Ратибор вел свой первый тяжелый совет победителей, рог на северной башне затрубил. Тревожно, резко, трижды. Сигнал означал одно: "Враг у ворот".

Все, кто мог держать оружие, бросились на стены. Ратибор, Брок, Лианна — все предводители поднялись на главную надвратную башню. Они ожидали увидеть остатки культистов, новую волну одержимых. Но то, что они увидели, заставило их замереть в изумлении.

С севера, из диких, скалистых земель, к крепости приближался отряд. Это не были ни "люди в черном", ни безвольная толпа рабов Голода.

Ровным, дисциплинированным, воинским строем шло около полусотни орков. Они не бежали в атаку. Они шли мерным, тяжелым шагом. Их оружие было в ножнах, а щиты — за спиной.

Впереди, на могучем вороном коне, ехал их предводитель. Молодой, высокий, с гордой осанкой. В его поднятой руке был не топор, а древко, к которому был привязан кусок белой, хоть и не очень чистой ткани. Знак перемирия.

А сразу за ним два орка вели под уздцы второго коня. И на его спине, на импровизированном помосте, укрытое чистыми волчьими шкурами, лежало тело.

На стенах воцарилась недоверчивая тишина. Ярл Эйнар, стоявший рядом с Ратибором, вгляделся, и его единственное око расширилось. "Клянусь Одином..." — прохрипел он. Он узнал доспехи и светлые волосы, выбившиеся из-под шкур.

Орки остановились на расстоянии полета стрелы. Молодой вождь спешился. Он один, безоружный, сделал несколько шагов вперед. И, подняв голову к стенам крепости, издал гортанный клич. Это не был боевой рев. Это был зов. Зов, требующий переговоров.

Послы Серой Орды прибыли.

Они пришли вернуть свой долг чести.

И они пришли с предложением. Предложением новой, общей, беспощадной войны.