Суседко

Пашка всегда боялся чердака в дедовом доме. Конечно, днём, при свете солнца, когда дед был рядом, он забирался по деревяной лестнице наверх. На чердаке пахло травами, нагретым железом и, немного, пылью. Пашка помогал деду раскладывать лущенный абрикос и разрезанные дольками яблоками по широким длинным противням, подвешивать к балкам связки лука или пучки укропа. При этом, он всегда старался держаться ближе к деду, избегая темных углов. Проникающий сквозь небольшие щели да смотровое окно свет, помогал Пашке бороться со страхами.

Ночью всё менялось. Темнота за окном, темнота в коридоре большого дома. Они словно становились заодно с тенями с чердака. А те оживали, стоило только дедушке и бабушке улечься спать. Сколько раз Пашка с замирающим сердцем крался по коридору в сторону люка в потолке, ведущего наверх. Дрожащий луч фонарика, который Пашка сжимал в руке, рисовал причудливые узоры на стенах, взглядом ночной птицы отражался от окон. При этом с потолка доносился топот. Быстрый, мелкий — туда-сюда, шурх-шурх. И бормотание. Тихое, такое не сразу услышишь.

Дрожа, Пашка стоял под люком, водя по тому фонариком. Он всматривался в крышку — ожидая, что та откроется, шумящий на чердаке ловко спрыгнет вниз и набросится на дрожащего пацана.

Долго выдержать Пашка не мог — закусив губу, бежал в свою комнату. Там нырял под одеяло, замирал — стараясь превратиться в невидимку. Топот и шуршание следовали за ним — от самого люка до комнаты. Потом по потолку спальни Пашки кто-то ходил, слышалось хмыканье да сопение. К счастью — всё быстро успокаивалось, давая возможность уставшему парню провалиться в сон.

— Это суседко шумит, — улыбнувшись в усы ответил дед на жалобы Паши. — Что-то мы с тобой не на место положили там, наверху. Или ты, сорванец, каверзу где учинил. Вот он серчает.

Бабушка добавила от себя.

— Потому, внучек, веди себя хорошо. А то суседко спустится с чердака да накажет.

Дед на такое хмыкнул.

— Ты, лучше, молока мальцу дай. Пусть отнесёт наверх — угостит домового. Чай меньше бояться будет.

Бояться меньше Пашка не стал. Хотя честно отнёс кружку молока на чердак и под присмотром деда оставил в одном из самых укромных углов. Однако, шуметь на чердаке стало реже.

Шли годы. Паша перестал на каждые каникулы приезжать в село — всё время занимали городские друзья, новые интересы. Потом дедушки и бабушки не стало. Дом стоял сиротливо — один из многих в пустеющей деревне. Городская суета и взрослая жизнь крутила семью Пашки в своём водовороте.

Павел смотрел на старый дом. По цементной добротной шубе местами змеились трещины, Краска на рамах вздулась, местами осыпавшись хлопьями. Двор зарос травой.

Нет, ощутить щемящее чувство детства Павел не рассчитывал. Хотя хотелось, чтобы кольнуло в груди узнавание. Может, приедь он сюда раньше? Мужчина повозился с замком, механизм застоялся за прошедшие годы, но смог его открыть и войти внутрь.

Он не смог бы сейчас воскресить в памяти тот самый запах. Это было к лучшему. Сейчас в доме пахло пустотой. Странной смесью из запахов нафталина, мышей и старости. Сквозь этот запах пробивался ещё один. Практически неуловимый, он сопровождал Павла во время его обхода дома.

Часть вещей разошлась после смерти родственников, но часть осталась не тронутой. Село жило дружно, потому наследство Павла сохранилось хорошо. Можно переезжать сюда жить. Или выставить дом на продажу, как дачу.

Это Павел и планировал сделать. Оставалось оценить состояние дома. Решить какой ремонт сделать, сколько в него вложить. На это могло уйти несколько дней. Потому Павел решил приехать сюда на выходные, захватив немного продуктов и спальник. Благо летние ночи тёплые — замерзнуть он не боялся.

По первым прикидкам — хозяйство деда сохранилось хорошо. Двор Павел расчистит уже завтра. Внутри работы немного. Разве что с крышей придётся повозиться да шубу на доме надо обновлять.

Мужчина бросил поверх панцирной сетки свой спальник, попрыгал сверху.

В этой комнате он спал. На этой кровати прятался от неясного топота наверху.

Кстати, Павел склонил голову набок, чердак надо проверить.

Достав из сумки фонарик, он пошел в другой конец коридора.

Старая лестница стояла, приткнувшись к стене. Павел внимательно оглядел её — должна выдержать.

Поднимался Павел осторожно, прислушиваясь к жалобам деревянных перекладин, но лестница действительно выдержала — через две минуты он забрался на чердак.

Здесь запах усилился. С балок свисали осыпавшиеся, пожелтевшие полностью высохшие пучки трав. Слабый запах шёл от них.

В крыше появилось несколько прорех, но, как и с остальным домом, всё оказалось в не столь плачевном состоянии.

Павел медленно шел по чердаку, подсвечивая себе фонариком. Невольно он вспоминал дни, проведённые с дедом, как он помогал ему возиться здесь — на чердаке. Вспомнились его детские страхи. Мужчина усмехнулся — сейчас он мог вполне рационально объяснить все те звуки, шорохи, что так пугали тогда. Всего-то тридцать лет понадобилось.

Он прошел почти весь чердак из конца в конец, когда услышал тихий печальный вздох в одном из его углов. Кажется, под тем местом его спальня.

Павел посветил в ту сторону, готовясь увидеть забравшегося сюда бродячего кота, или особо наглую крысу.

На полу чердака сидел маленький старичок. Он кутался в пыльный, протёртый до дыр плед. Спутанные борода и волосы обрамляли чумазое от сажи лицо, изборожденное морщинами. Глаза, под косматыми бровями, смотрели в старую керамическую кружку, покрытую затейливым узором.

Отчего-то Павел не испугался, не стал кричать или пытаться прогнать странного старичка, оказавшегося здесь. Он присел на корточки напротив.

— Пусто, — голос старичка звучал одновременно ворчливо и печально. — Давно пусто. Голодно. Сил почти не осталось.

Он поднял глаза на Павла.

Как же похож на деда — мелькнуло в голове у мужчины, — не братья, но всё же.

Потом Павел перевёл взгляд на кружку. В ней успел сплести паутину маленький паук. Под пыльными нитями проглядывали старые засохшие следы молока.

— Уйду скоро, — сообщил старичок Павлу. — Ты кружку забери. Не место ей здесь. Больше не место.

Голос звучал убедительно. Павел протянул руку и машинально взял кружку.

Внезапная мысль заставила вскочить на ноги. Он едва не стукнулся головой о балку.

— Ты подожди здесь, — сказал Павел старичку. — Я сейчас.

— Куда я денусь, — старичок плотнее закутался в плед и лег на бок, подтянув под себя ноги. — Мне уже немного осталось.

С чердака Павел буквально слетел — лестница едва не рухнула следом за ним.

В переносном холодильнике мужчина отыскал бутылку молока — уже не удивляясь порыву, охватившему его в магазине. Вымыв кружку минералкой, Павел до половины налил в неё молока.

Обратно на чердак мужчина вновь забирался осторожно. Правда теперь он больше думал не о старых ступенях, а о том, чтобы не расплескать молоко.

— Вот, — Павел поставил кружку перед старичком. — Я ещё принесу.

Старичок, кряхтя, сел, с удивлением посмотрел на кружку, потом осторожно, словно не веря, взял её в руки, с наслаждением сделал глоток.

— Не надо, — старичок оживал на глазах. — Этого хватит, хозяин. Может ненадолго, но хватит.

— Я ремонт планировал, — Павел сел рядом, следя как старичок медленно пьёт.

— Хорошее дело, — допив молоко, собеседник достал откуда-то расческу и принялся приводить в порядок волосы и бороду. — Помогу, чем смогу. Только ты, это… Дом продавать будешь — найди, пожалуйста, хороших людей. Чай не все воспоминания о нём у тебя плохие.

Пашка смотрел на виновника своих детских страхов и ему становилось стыдно. За боязнь. За понимание — домовой всегда знал о всех его проказах и шалостях, знал и о глупом страхе перед ним. Но больше всего ему было стыдно за тридцать лет отсутствия и за пустую кружку, которую он однажды отнёс вместе с дедом на чердак.

— Может, я дом оставлю. Дети у меня есть. Будут и внуки.

Суседко задумчиво посмотрел на Пашку. На его, пока ещё чумазом, лице появилась задумчивая улыбка. Как поступит это выросший шалопай — время покажет. Однако в одном домовой был почти уверен — покупателей на отремонтированный дом Павел найдет хороших. Найдёт таких, каким можно будет показаться на глаза. А коли в доме появятся ребятишки, домовой сможет поучить их уму-разуму. Глядишь — новая кружка появится, полная свежего молока.