Свадьба лебедей

Камень был холодный.

Рогнеда чуть не заплакала. Она пол дня стояла на коленях перед ликом Матери, вдыхала тяжелый запах пахучих трав, старалась привести мысли в порядок и вознести нужную молитву со всей чистотой и пылом, которые должны идти из самого сердца.

Но у неё ничего не получилось.

Камень был холодным и значит, что Мать оставляла все её попытки без внимания.

— Не стоит плакать, молодая княжна, — раздался голос из-за спины.

Рогнеда подскочила словно ужаленная, повернулась и увидела старую жрицу. Она стояла, тяжело опершись на длинную палку с причудливо раздваивающимся концом. Глаза старухи заволокла непроницаемая белесая дымка.

— Не стоит плакать, — повторила она. — Мать не всегда отвечает, но всегда слышит и видит своих дочерей. На то она и Мать.

— Но сестра Яра, — торопливо заговорила Рогнеда, — но ты говорила, что камень должен быть теплым. Ты сама говорила, и я подумала...

Старая жрица нахмурилась, и молодая княжна умолкла. Она понурила голову и отвернулась от Камня. Захотелось вскочить на молодую, резвую кобылку, которую подарил отец и навсегда покинуть это место.

Семья давно сюда не заглядывала и кажется, что само время тут остановилось.

— Когда-то твоя прабабка приходила сюда, — губы сестры Яры треснули в кривой усмешке. — Она была молода, горяча и камень под её руками был теплым.

Рогнеда удивлено уставилась на жрицу. Неужели Сестра Яра жила в столь давние времена. Она не могла в это поверить. Времена настолько дание, что про них только в песнях и поют. Её дед Тихомир с полна рассчитался за обиды, что нанесли его матери и теперь его род жил и правил на самой большой земле. Даже степные нуудельчеты покорились железной воле, принесли клятву на конской крови и теперь охраняют восточные границе не за страх, а за совесть.

Саму же Власту Рогнеда помнила плохо. Она была слишком маленькой, когда старая княгиня тихо умерла у себя в постели. Зато она помнила, как рыдали взрослые, как выли плакальщицы и сколько народу собралось чтобы проводить её прабабку в последнюю дорогу. И даже по щеке её железного деда текли слезы.

Но она не могла представить её молодой.

— Семья улыбнулась твоей прабабке. Одарила её долгой жизнью и счастьем. Да и твой род Семья любит — так что оставь мрачные думы, княжна Рогнеда. И Камень под твоей рукой тоже станет теплым. Придет и такой день.

***

Готовить её начали еще до восхода солнца.

Сначала Рогнеду усадили в огромную деревянную бадью полную горячей воды. Туда явно добавили каких-то трав, потому что напряженные мышцы девушки расслабились, а мысли стали легкими, воздушными и блуждали где-то далеко от неё. Потом её достали и вытерли большим белоснежным рушником. Одежда, в которую её облачили, была сделана из самой обычного, дешевого серого льна, но бедность эту оттеняла богатая вышивка. Расписанный двумя большими белыми птицами с красными клювами — подол, языки ярко-алого пламени на рукавах, синие морские волны у самой шеи. Четыре девушки, две из которых были сестрами Рогнеды, начали расчесывать ей влажные волосы и вплетать туда, то красную ленту, то полевой цветок или горсть разноцветных низку.

Все это происходило в полной тишине. Никто не пел песен, не говорил, не обменивался сплетнями. Песни будут позже. И песни от горластых гусляров, и пляски от толпы гостей, и веселые кривляния бродячих скоморохов.

Все это будет позже.

Мать Рогнеды, которая руководила сборами, смотрела на все это подозрительно сухими глазами и только пальцы её дрожали — выдавая волнение. Она постоянно вытирала руки о подол красного платья и вертела массивный медный браслет на тонком запястье, которое покрывала сеточка темных вен.

— Дура — баба, — - вырвалось у неё, когда одна из девушек, зажав рот руками, торопливо выбежала из избы. Тяжелая дверь закрылась и из-за неё донеслись приглушенные рыдания. Завыла дворовая собака и её поддержали еще пяток. Только их Буран, могучий, лохматый волкодав, лежавший у порога, молчал. Он лишь тяжело дышал и мрачно водил мордой, словно осматривая всех, кто находился в горнице.

Рогнеда только вздохнула. Её мать была суровая женщина с тяжёлым характером и руководила домом и семьей резко, но честно. Она не любила праздность и любой из её многочисленных детей замеченный и уличённый в безделье получал быструю и заслуженную трепку. Сама Рогнеда получила несколько горячих по мягкому месту в глубоком детстве и с тех пор старалась делать так, чтобы если проказы и были, то попадаться на них было невозможно. Пару раз она умудрялась спастись буквально в последний момент и это придавало азарту сладковатый привкус.

— Матушка, — укоризненно сказала одна из младших сестер, вплетающая в черные волосы Рогнеды белую ленту. — Не надо так. Голуба только...

— Если я говорю — дура, значит — дура. Твоей Голубе уже шестнадцатый годок пошел. В самом соку девка — замуж пора, а у неё все ветер в голове играет. Рыдать она тут вздумала, словно по покойнице — от уж я её отцу скажу, пущай он дочь розгами уму — разуму поучит.

Матушка еще долго бушевала, выпуская пар, но Рогнеда уже не слушала. В голову вернулась спокойствие и уже привычная лёгкость. Были ли виной тому пары трав, которыми она надышалась в бадье — Рогнеда даже не задумывалась. Мысли текли ровно, словно огромная река, и так же невозмутимо. Только в самой глубине души, словно червячок в сердцевине яблока, что-то копошилось и двигалось. Девушка даже поерзала на скамье и помотала головой, не обращая на беззлобное ворчание товарок. Однако червячок не уходил, он свил себе уютную норку, напомнил еще раз о себе и словно заснул. Рогнеда перевела дыхание и закрыла глаза. Так было спокойнее, так можно было не думать, что еще вчера её просто выворачивало на изнанку от страха.

Дверь открылась и снова захлопнулась — послышались тяжёлые, уверенные шаги. Пол скрипел от этой походки. Интересно, кто это зашёл, подумала Рогнеда и не выдержав, открыла глаза — посередине комнаты стоял отец. Высокий, с незаметной привычкой сутулится, с огромными руками, которые сейчас дёргали аккуратно расчесанную черную с проседью бороду. На голове была соболиная шапка, сбитая на затылок. Широкий, с шелковой подбивкой кафтан был распахнут. Кожаный пояс обхватывал талию и слегка выпирающее пузо. Шаровары алого цветы и черные сапоги — сейчас отец напоминал торговца с ярмарочных рядов, а не владыку, перед которым ломали шапки и били поклоны.

Княжий венец он носил только по важным делам.

— Вот ты и выросла — глухо сказал отец.

— Давно пора, — спокойно сказала мать. — Я сама младше её на год была, когда мы с тобой рука об руку в Дом Семьи вошли.

Рогнеда встала и сделала шаг к отцу. Цветные бусинки разноцветные блики запустили по избе — казалось начался пожар. Вот только никто не бежал с ведрами заливать огонь и спасать соседей. Тихо было. Рогнеда подошла, опустилась на колени перед отцом и положила на его ноги голову. Он по привычке погладил её волосы, путаясь в лентах. Другие девушки молча встали и вышли, чтобы не тревожить прощавшихся. Рогнеда не проронила ни слова и только обняла ноги отца как можно крепче.

— Хватит, — поднялась мать со скамьи и смахнула с подола несуществующие пылинки. — Долгие проводы — долгие слезы. Хорошо все будет. Чай не помирает — замуж выходит.

Рогнеда поднялась и отец, подскочивший следом, сильно прижал её к себе. Потом поцеловал в лоб и отодвинул от себя. Твердым шагом прошагал к сундуку и откинул его тяжелую крышку, начал рыться, раскидывая вещи не глядя. Потом достал небольшой сверток, прижал к груди и вернулся обратно:

— Я подарки хотел тебе купить. Не успел значить. Нуудельчеты приезжали, а потом новые малалиды службу искали. Забегался я. А это прабабки твоей — Власты. Она хотела сама внучке перед свадьбой вручить, но не успела и мне завещала перед смертью... а я сберег. Вот дарю. Это матери её пояс был... Примерь.

Из свёртка появился пояс из красной кожи с белыми вставками. Пряжка была из белого золота, а сам пояс украшали драгоценные камни и начищенные серебряные колечки. У Рогнеды аж дыхание перехватило от такой красоты, а отец уже застегнул пояс на ней. Сделал шаг назад, чтобы полюбоваться. Мать стояла рядом и в её глазах наконец начала скапливаться влага. Потом отец достал плащ с меховой, лисьей оторочкой и накинул на плечи дочери.

— Холодно там. Замёрзнешь.

Рогнеда пошла к дверям и уже возле самого порога повернулась и посмотрела на родителей:

— Не страшно мне. Хорошо все будет.

Сразу у ворот стояли люди.

Они собрались со всего города и теперь молча смотрели как Рогнеда спускается по крыльцу и идёт через двор огибая лужи и нерастаявшие сугробы. На голове звенел украшенный колокольчиками венок, который на нее надели уже прямо перед выходом. Девушка вышла за ворота и увидела, что все согнулись в поклоне. Даже стоявший впереди всех Владыка Степей, скомкал шапку и склонился с неким достоинством и неторопливостью. На мгновение Рогнеда испытала прилив гордости, что ей отвешивают столько поклонов, но она почти сразу одернула себя.

Кланялись не ей — кланялись её роду, её отцу и её будущему мужу.

Рогнеду подхватили на руки и с величайшей осторожностью, словно она была хрупче хрустальной статуэтки, посадили на кресло, которое стояло прямо в середине новой, ещё пахнущей свежим деревом, повозки. Сверху её накрыли огромным, белым куском ткани. Оно едва просвечивало, и Рогнеда с трудом видела, что происходит вокруг. Смутные тени торопливо бегали, что-то передавали и вскоре раздался свист кнута. Заржала лошадь и повозка, несильно дернувшись, поехала. Люди, оставшиеся возле ворот, пели песню, и девушка едва различала слова — словно её уши были залеплены чем-то тягучим и противным.

Зато она услышала песню. Протяжную, долгую... она словно звучала откуда-то из прошлой жизни княжны. Рогнеда знала, что это поют её подруги, которых, скорее всего, она больше не увидит.

***

Кобылка послушно трусила по лесной тропинке и Рогнеда наконец успокоилась и даже ослабила натянутые поводья. Ягодка только повела мордой и даже не ускорила шаг. Княжна ласково провела пальцами промеж ушей любимицы и снова погрузилась в мысли. А их было полно и каждую надо было обдумать с особым тщанием.

Рогнеда не впервые приходила к Камню Матери, и он всегда оставался холодным под её руками. Хотя младшие сестры хвастались на пропалую, что под их руками он теплел и даже после этого они слышали голос Матери. Но Рогнеда оставляла такие слова без внимания.

Возрастом её сестры не вышли чтобы им сама Мать отвечала. Власта так вообще ещё малышка.

Но почему же её молитвы остаются без ответа?

Едущий впереди малалид резко остановился и привстал на стременах — словно стараясь разглядеть что-то впереди. Несколько ударов сердца он во что-то вглядывался, а потом опустился обратно в седло.

— Что там, Бьярни?

— Помстилось, госпожа молодая. Но ты не торопись — дай я вперёд поеду. Осмотрю все как есть. Береженого — Семья бережет. Да и мне спокойнее будет.

Рогнеда улыбнулась:

— Здесь тропа, которая ведёт к Дому Матери. Только безумец будет тут нападать на женщину. Мать такого не простит.

Бьярни в ответ только склонил голову.

— Ну, а я мужчина, госпожа молодая. И Дед мне велит всегда быть наготове, — он взглянул на второго малалида, который ехал позади. — Головой отвечаешь передо мной.

Тот кивнул. Он недавно поступил на службу и Рогнеда ещё не запомнила его имени. Да она не была уверена, что слышала его. Этот её охранитель отличался особой неразговорчивостью. Вот и сейчас он подвёл своего коня поближе, поправил круглый щит, притороченный к седлу, и положил руку на рукоять меча. И при этом не проронил ни слова.

Только хмыкнул что-то неразборчивое.

Конь Бьярни не успел и сделать двух шагов — как затрещали кусты и оттуда буквально выкатился маленький, взъерошенный человечек. Ягодка испуганно заржала, а малалиды дружно обнажили мечи. Человечек испугано заверещал и упал на колени, закрывая голову руками:

— Жизни, жизни, жизни...

Рогнеда невольно поморщилась. На человечка было противно смотреть. Он был одет в грязную, дырявую рубаху, а заштопанные в разных местах штаны поддерживал растрёпанная на концах веревка. Сапог на нем не было, а голые ноги свидетельствовали, что их хозяин прошел не одну версту пешком. Волосы были взъерошены и полны свалявшихся колтунов. Человечек продолжал визгливо лопотать:

— Жизни, жизни, жизни...

Княжна остановила уже замахнувшегося Бьярни и посмотрела на человечка снова. Несмотря на отвращение Рогнеда чувствовала ещё и жалость:

— Кто ты?

— Вещун я, госпожа. Вещун. Меня еще Сироткою кличут.

Бьярни сплюнул рядом человечком.

— Брехун. Собака не так брешет, как ты.

— Не брехун. Вещун я. Вещун, — Сиротка поднял голову и Рогнеда увидела с какой злобой полыхнули его глаза. — Мне сны вещие сняться. Сестра приходит и ко мне их в голову вкладывает, в лоб целует, а на ухо слова заветные шепчет. А вы все не верите — вот и от того беды все ваши.

Молчаливый малалид тоже плюнул в ноги человечку. Однако тот не смутился и посмотрел прямо на Рогнеду.

— У меня слово к тебе, госпожа. Слово верное и заветное. Только ты накажи потом этих морских пустокровок. Накажи, а я расскажу тебе, что мне Сестра ночью шептала.

— Пустокровок? — взъярился Бьярни. Его лицо налилось дурным цветом, и он снова взмахнул мечом. — От я тебе язык отрежу, брехло трусливое.

— Тихо!

Рогнеда чуть тронула бока Ягодки и въехала между малалидом и вещуном. Ей стало любопытно. Раньше она не видела тех, кто утверждает, что видит грядущие дни. А вещун снова валялся кучей грязного тряпья и бил поклон за поклоном.

— Жизни, жизни, жизни, — визгливо бубнил он.

— Убери меч в ножны, Бьярни. Пусть он скажет свое слово.

Малалид недовольно бурча убрал оружие.

— Да брехун он, госпожа. Врет и не краснеет. Нельзя ему верить. Это все знают.

— Вещун я, — донеслось от земли.

Рогнеда рассмеялась, а потом посмотрела на Сиротку:

— Говори, вещун и смотри, что говоришь, а то мои малалиды горячие.

Тот уселся перед княжной, скрестил ноги и выпрямил спину, потом поднял глаза и заговорил. Княжна невольно вздрогнула. Голос вещуна изменился. Он стал более густым и сильным.

— Княжна Рогнеда, дочь князя Рогволода — это слово Сестры твоей. Жить ты будешь долго, но знай, что в самый счастливый день твой — ждёт беда тебя. И беда эта падёт не только на твою голову, но и на головы отца и матери, на головы сестер твоих и на головы близких. Знай это и смотри вперёд без страха — ты сможешь избежать бед своих, но будь верной.

— Брехун, — снова сплюнул Бьярни. — Брешет как дышит.

Рогнеда же почувствовала страх. Что-то тяжёлое поднималось в ней, и она боялось, что оно сейчас выплеснется наружу.

— Что это значит?

— Не знаю, — пискнул Сиротка.

Рогнеда направила кобылу на вещуна и тот попятился, стараясь не попасть под копыта.

— Что ты видел во сне?

Вещун упал на колени и поднял дрожащие руки, словно в надежде защитится.

— Кровь! — внезапно крикнул он. — Я видел много крови. И она затопила княжий дом...