Свежая вязанка хвороста

«Это не сон! Это происходит на самом деле!»

(из фильма «Ребенок Розмари»)

Когда мне было тринадцать умерла бабушка. Это случилось ранней весной. От бабушки, по наследству мне досталась просторная дача. У бабушки было два сына, один из которых был мой отец. С мамой они не сошлись, как тогда говорили, характерами, и он давно жил с другой женщиной, у которой было двое сыновей от другого брака. Бабушка решила дачу записать на меня.

Я уговорила маму сдать нашу квартиру и в августе переехать туда.

Снаружи дача напоминала дворянские дома из книжных иллюстраций художников к тургеневским романам, но внутри…, но интерьер…, это было что-то. При бабушке разруха не так бросалась в глаза, но стоило нам въехать в одинокий дом, тут все и началось.

Если шел дождь, то он шел и в нашем доме через щели в крыше, если был ураган, то ветер нагло свистел по комнатам, если стояла жара, – чтобы перенести ее, я опускалась на пол, стены были раскалены, как в бане.

Стулья, разбросавшие все свои шурупы; кресла, подранные котами и схожие с болотными кочками; дверцы шкафа без половины своих петель; буфет, разноцветный от пролитых на него напитков; диван, с гордостью демонстрирующий из-под ткани пружины; треснувшее зеркало как из «Ночи демонов»; треснувший горшок под лимонным деревом, вымахавшим до потолка, и треснувший кухонный стол.

Кроме комода с ящиками-гробами и высоких напольных часов – вещи имели серьезные изъяны, и мы от них избавились, хотя ремонт отложили до лучших времен.

Помню одна из ночей нашего первого лета на даче выдалась особенно душной. Я голая спала внизу, на застекленной веранде, сбросив с оттоманки все подушки.

Ночью меня разбудил отец, – я сразу узнала его буйную шевелюру, хотя освещение от лампочки за окнами веранды на крыльце было тусклым.

–Дочь! Вставай, гости пришли. Ты наберешь воды из колодца, а я дровишек — печь затопим, чай заварим.

Отчего-то вспомнила предновогодние ночи из детства. Тогда я просыпалась от того, что кто-то копошился у елки. Это мой дядя Тимофей, любитель розыгрышей, вешал на елку конфеты, чтобы меня утром удивить. У них шевелюра с отцом была схожей, но я точно знала, что отец такими вещами не занимался.

А бабушка потом все приговаривала: «Тук-тук-тук, кто идёт? ...Дед Мороз к нам идёт».

Смотрю на черную стрелку часов, стоящих в углу. На сероватом циферблате два часа ночи. Знаю, часы немного врут, им уже можно, все-таки служат с каких-то гусарских времен. Правда, каждый час уже не отбивают, как в «Тайне черных дроздов» по страшному сюжету Агаты Кристи.

Но, если даже часы показывают время неправильно, и сейчас не два, а без пятнадцати два, что это кардинально меняет?

Циферблат хорошо видно даже под луной. Еще раз всматриваюсь. Все-таки два часа ночи, как ни крути. Смотрю на папу, на себя. Ага, он к нам приехал, типа в гости. Вижу, что он меня даже не прикрыл, на него не похоже, – раньше зайдут с мамой, накроют одеялом до шеи и на ночь поцелуют, пожелают сладких снов, а я ногами все сбрасывала с себя.

Ну вот, я ему бормочу: «Какие гости? Папа! Два часа ночи.», не понимая, а какой папа в два часа ночи?

Отец пожал плечами, развернулся и так неспешно, мелким шагом стал удаляться, и остановился в проеме, – вижу ждет меня, думаю, надо шустрее, страшно одной ночью бежать к колодцу. Слетела с кушетки. Схватила платье, вспомнила, что оставила бардак на полу.

Днем принесла старый ящик с чердака, разбирала его, – записные книжки, фотки, старые флаконы духов, погоны дяди с вертикальными голубыми полосками и большими звездочками, да, еще удостоверения по его медалям, он служил в авиации; какие-то письма и открытки; маленькие потрепанные книжки журнала «Огонек» со стихами и прозой; много мозаик и аппликаций, раньше вручную их мастерили к праздникам. Все интересное такое, – в общем, вещи оставила на полу до следующего дня.

Иду к нему, перешагивая через все предметы. Да, еще удивилась, как он прошел прямо, не задевая этих вещей, не наступая на них. А! Ведро, конечно, поставил возле оттоманки, я возвращаюсь, беру ведро, его в проходе нет, – и я прямо босиком к выходу, – дверь нараспах, я на крыльцо – за ним уже проскрипела калитка.

«Бежит курочка с ведром» – примерно в таком темпе я его догоняю. С этим ведром по тропинке. Отец идет неспешно, но я не могу его догнать. И бац! Наступила в лужу, поскользнулась, нога поехала, я приземлилась, и вся по уши в грязи. А он идет, не оборачиваясь и с тропы не сходит, хотя вроде бы собирать валежник должен. Хватаю ведро, отскочившее в сторону. Вокруг уже густой лес. Я вся в грязи. Холодно, но иду за ним дальше, и все же торможу перед нашей «вечной» лужей, через которую были проложены доски и камни, – босиком идти по ним я не решаюсь.

Развернулась, и через бугор махнула к колодцу. Жуть. Страшно.

Но что было утром! Я проснулась, сразу успокоила себя, что ночные похождения прошли во сне, тем более отец не мог приехать, – мама бы его на порог не пустила, у нее обида.

На этой даче они росли с братом, но это не в счет.

Подняла руки, ноги – это какой-то трэш. На мне засохла серая белесоватая грязь с мелким сором из леса. Возле кровати стояло полное ведро с водой. Грязное платье лежало на полу, в углу комнаты. И к нему шли мои грязные следы ног. Значит, все по правде. И отец приходил. Откуда? Откуда он приходил? «Откуда, откуда… – от верблюда». Я ничего не понимаю. Может он приехал к нам вчера и звал меня ночью погулять?

Я в душ. Он на первом этаже. Чемоданов в коридоре и мужской обуви не видно. После душа обмоталась полотенцем, и к маме, – та спокойно готовила завтрак и перебирала вчерашний сбор ягод. Столовые приборы были приготовлены только для нас двоих.

–Алена! Привет! Ты что устроила ночью? Да еще дверь входную оставила не запертой. А если к нам кто залезет?

–А! Тут были следы? Чьи?

–Родная моя! Твои босые ножки.

–А следов от мужских ботинок не было?

–Дочь, ты прикалываешься надо мной? Так, уже помыла тут пол, у тебя не стала, чтобы не будить. Помоешь у себя и на крыльце. И приберешься в доме. Я еду за продуктами. Объясни мне бестолковой, куда ты ночью ходила?

–Подожди. А ночью папа не приезжал разве?

–А с какого перепуга он должен приехать? У него другая семья. Он нас знать не хочет. …Так, сметана закончилась, сырники будешь с медом или вареньем? …Тебя с днем рождения ни разу не поздравил. Знать нас не желает. Прошлое перечеркнул жирной чертой. …Летом, в августе как раз, он с новым семейством на машине отправляется в Сочи. Там его и ищи.

Мама выдала тогда длинную тираду и уложилась в пару секунд. Я поняла, что разговаривать не о чем, под недоуменный взгляд мамы вынесла на кухню ведро.

И все же тогда мама не на шутку испугалась за мое психическое здоровье. Она вспомнила те случаи, когда я устраивала истерики, вскакивала, как бешеная, ночами, бегала по дому в страхе от призраков, как выкрикивала то оскорбительные, то вообще непонятные слова.

Но грязное платье и ведро, наполненное водой, намекали, что ночью что-то произошло. Вне сомнений в лес я ночью ходила. Мне от этого стало жутко. Затошнило и закружилась голова. Отсиделась на полу и дальше, за уборку. Отец, наверное, приснился во сне, – во всяком случае так я решила.

Когда мама увидела мой бардак, она помогла мне собрать все это в кучу и понесла сжигать во двор. Я тогда не поняла, в чем дело, как можно так легко лишиться памятных вещей. Но мама была неумолима.

И вдруг я вспомнила, что пачку фотографий из ящика, сгоревшего в костре, я успела положить в свой шкаф. Взялась просматривать старые черно-белые персонажи из прошлого, и нашла отца в одежде, в какой он пришел за мной в ту памятную ночь. На нем была офицерская рубашка и черные брюки. Да, и конечно непослушные вихры на лбу.

Перевернула фотографию, – она была подписана: «Брату Николаю от Тимофея», то есть моему отцу от его брата, который служил в авиации. На фотографии был не отец, а дядя. Как же они похожи были с отцом, хотя не близняшки.

К двум часам дня мама вернулась. Я ей все рассказала, как на духу.

–Давай сходим на кладбище! – так безапелляционно заявила она, и отвернулась, будто не ожидала от себя самой такого предложения.

Ну а мне сколько было лет, всего тринадцать, – дура была.

Я и говорю:

–Иди сама, я боюсь.

Честно говоря, причина у меня была деликатная, – папа ночью исчез на той тропе, что вела на кладбище. И мне это кладбище «в сто лет не упиралось». Слава Богу, ночью лужа меня спасла, а то бы дошла с дуру до кладбища. Там без малого километр пути.

–Ладно, – говорит мама: – сама схожу, оставайся дома.

День стоял непривычно для августа хмурый. Одной мне оставаться было страшновато. Примерно, через час, как мама скрылась на тропе, я побежала за ней. Велосипед туда не возьмешь – лужу не проедешь.

Выскочила за калитку и увидела вязанку хвороста, аккуратно сложенную у забора.

Мама убирала засохшие цветы на могиле бабушки. Под вертикальной плитой стоял букет полевых цветов. Но еще один букет стоял под могильной плитой дяди Тимофея. Он рано ушел из жизни. Как уволился, так где-то через год его не стало. На фотографии я увидела лицо того человека, который приходил ко мне ночью. Это был дядя Тимофей. Я приняла его за отца, из-за их внешнего сходства. Но больше всего меня поразила дата его смерти – 12.08.2024. И мы находились у его могилы именно в этот день. Но почему именно мне он явился или приснился, не знаю, этой ночью. Почему меня хотел привести на кладбище. Я заметила, мама не убирала его могилу, и не собиралась убирать.

–Мама, это ты поставила дяде цветы?

–Да.

–А чего мы у него прибираться не будем? Ты заметила, что у него сегодня дата смерти? Это он мне ночью приснился, мама!

Мама присела на краешек лавки, в глазах слезы. Берет у меня салфетки и грязными руками размазывает землю у себя на лице. Не замечает, что размазывает.

Что с ней? И что произошло со мной ночью? Я все время твержу себе, что ничего не понимаю. В тот момент, на кладбище, я вдруг подумала…, смешно сказать, но мне пришла в голову банальная мысль: «меньше знаешь – лучше спишь».

–Мама, ты…, ты что-то хочешь сказать… Про сегодняшнюю ночь? Скажи, не держи в себе.

Мама молча закинула в мешок собранный мусор, лопатку, перчатки, губку, бутыль для воды, закинула на плечо грабли и вышла из кладбища, будто меня там с ней не было. Я даже не поняла, догонять ее или нет.

Она ждала меня у калитки. Уставшая, осунувшаяся, постаревшая буквально за этот час. На ней лица не было. Вязанка хвороста по-прежнему лежала у забора.

–Что? К нам кто-то приехал?

–Нет.

–А эти дрова ты собрала?

–Нет, они тут лежат с утра, может кто из соседей оставил и забыл.

–Папа ночью пошел за дровами, сказал: гости приехали.

–Яна, тебе ночью приснился дядя Тимофей. Ты поняла это, да?

–Ну, пусть так, хотя он мне не приснился, а…

–Послушай меня. Не перебивай. Он не случайно к тебе приходил. Он твой отец. Ты вырастишь и обязательно поймешь, что в жизни не все так просто. Я любила его, мы хотели быть вместе, но я была замужем за его братом. Я никогда не любила человека, которого ты считала своим папой. И есть доля моей вины, что он от нас ушел. Значит, так и должно быть. Теперь ты знаешь, кто твой отец, а больше никто не знает. Но он знал. Мы с ним как-то размечтались, как нас венчают в церкви и важным голосом священник произносит наши имена: Тимофей и Людмила. Ты уже взрослая. Ты знаешь, мы все умираем, но не все мы действительно живем. Он пришел за тем, чего ему не хватило в жизни. Общения с дочерью. К тебе он относился очень нежно, очень скучал. Ты бы видела его глаза, смотрящие на тебя. Ведь у него была единственная дочь, это ты.

–Он вернется, – почему-то сказала я и побежала в лес.

Я не могла совладать с собой. Но самое обидное, у меня для мамы тогда не нашлось буквально пары ободряющих слов.

Теперь прошло 12 лет, слишком поздно, чтобы что-то вернуть. Да, – опять стоит август, рядом со мной любящий муж, на крыльце – ведро, наполненное колодезной водой, а во дворе резвятся двое чудесных малышей Тимофей и Людмила. В августе, не считая Вселенской родительской субботы и Радоницы, я собираюсь на кладбище.

Меня ждут три могилы. На них поставлю три букета полевых цветов. Сложу в мешок собранный мусор, лопатку, перчатки, губку, бутыль для воды, закину на плечо грабли и знакомой тропинкой вернусь домой. Как повелось 12 лет назад, у забора меня будет ждать свежая вязанка хвороста.