Свет внизу

Визитка лежала на столе среди лекционных конспектов. Белый плотный картон с тиснёными буквами:

============================

Антон Н. — частная коллекция, современное искусство.

Адрес. Телефон.

============================

Всё по-настоящему.

Ада взяла карточку, перевернула:

============================

персональное приглашение для Ады В.

============================

«Ничего себе…» Она положила карточку обратно. Откуда она здесь взялась?

Огляделась по сторонам. В лекционной аудитории всё было как обычно: однокурсники возвращались с перерыва, кто-то ел, кто-то листал телефон. Никакого напряжения — но визитка ведь появилась не сама по себе. Она снова взяла её, поднесла ближе. Бумага шершавая, плотная. Настоящая.

Откусила кусочек песочного кольца, купленного в буфете, и запила кофе из картонного стаканчика. Коржик оказался жестким, почти каменным.

Началась вторая часть лекции. Юрий Константинович, напоминавший пингвина и движениями, и голосом, снова начал говорить про экономику предприятий питания. Его слова сливались в ровный гул. Писать что-то было невозможно — мысли были заняты совсем другим. Она снова посмотрела на визитку и задумчиво отложила недоеденный коржик. "Зубы поломать можно об этот коржик, — промелькнула мысль, — институт общественного питания называемся, а столовой нормальной нету".

Она взяла ручку, сделала вид, что записывает, и оглядела аудиторию. Кто-то действительно конспектировал, кто-то просто слушал, кто-то писал на телефон. Пара в углу шепталась. Никто не смотрел на неё. Никаких намёков, никаких жестов.

Но ведь кто-то оставил карточку.

Внезапно прозвенел звонок. Лекция пролетела незаметно. Ада быстро закинула конспекты в сумку, задержалась на секунду, снова взглянув на визитку. Потом решительно бросила её внутрь и вышла.

---

К вечеру она вернулась домой уставшей. Пары сменялись одна за другой, потом — затянувшийся семинар.

«Хорошо, что сегодня пятница,—подумала Ада, открывая ключом замок квартиры,— завтра никуда не надо бежать с утра».

Мать встретила, как всегда, с упрёком:

— Опять молоко не купила? Я же просила.

— Мам, я… забыла.

— Конечно. Учёная голова. Зато ногти накрасить успела.

— Это старое покрытие. Я даже не красила.

— Не оправдывайся. Устала она. Мы все устали. А кто ужин готовит? Кто стирает?

Ссора вспыхнула на пустом месте и оставила в ней горечь. Спорить не хотелось. Она просто вышла. Не хлопнула дверью. Просто вышла.

На улице было ещё светло. Она шла без цели. Нужно было просто побыть одной.

Где-то в третьем квартале, возле кофейни, достала телефон. Вспомнила.

Визитка.

«А если просто посмотреть?..»

Нашла адрес на карте. Было недалеко.

Ада шагала по ровной асфальтированной улице, зажатой между ухоженными живыми изгородями. По обе стороны ровными рядами выстроились двух-, трёх-, четырёхэтажные частные дома с закрытыми воротами, фасады из кирпича, окна как холодные глаза. Машин не было. Людей тоже. Район казался выставочным, будто замер в ожидании взгляда покупателя: ни одного лишнего листа на газоне, ни одного шороха. Только шелест её шагов в предзакатной тишине.

Дома становились всё реже. Пространство вокруг дышало деньгами и отсутствием необходимости. Она сверялась с адресом, хотя уже знала — в самом конце улицы, там, где за последним поворотом начинались деревья, и прямая линия асфальта размывалась в сумеречном мареве, стоял нужный дом.

Он не выделялся вычурностью. Двухэтажный, сдержанный, почти строгий. Красный кирпич, высокий забор, автоматические ворота. Справа калитка, почти незаметная в тени. Окна дома были темны, кроме одного, на втором этаже.

Ада остановилась перед калиткой. Сумка на плече казалась тяжёлой, как решение. Немного поколебавшись она нажала на кнопку звонка. Глухой щелчок и калитка тихо отворилась сама, как будто ей уже открывали раньше.

Внутри тишина и стриженный газон. Узкая дорожка из серых плит вела к крыльцу. Справа, почти у самой стены большая терракотовая кадка с засохшим кустом розмарина. Слева скамья, выцветшая от солнца, но не покосившаяся. Ни одной лишней детали, ни одной игрушки, ни пепельницы, ни шланга. Всё было убрано, вычищено, будто экспозиция. Только фонари вдоль дорожки, ещё не зажжённые, и медленно сгущающееся вечернее небо.

Ада направилась к дому. На крыльце, у самого порога, стояла женщина — прямая, сдержанная. В чёрной рубашке и тёмной юбке до щиколоток. Руки сложены перед собой. Серые волосы зачёсаны назад, лицо без эмоций, как маска, но не пустая, а напряжённая.

— Вы Ада, — сказала она. Это не был вопрос.

Ада только кивнула.

— Проходите. Антон ждёт.

Женщина отступила в сторону, освобождая проход.

Ада вошла

— Галерея на втором этаже, поднимайтесь, — раздалось ей вслед.

Дом оказался не новым, но солидным. Внутри пахло деревом. Не свежестью, а теплом старого лака и временем. Стены частично выложены кирпичом, но всё остальное — дерево: панели, рамы, перила, полы. Под ногами паркет. Лестницы массивные, деревянные, с гладкими поручнями и тёмными ступенями, натёртыми до матового блеска. Всё было тяжёлым, добротным, не для показной роскоши, а для надёжности.

На втором этаже её встретил Антон.

Он был не таким, как она себе представляла. Никакой эксцентричности — светлая рубашка, тёмные джинсы, трехдневная небритость. Даже спокойный.

— Рад, что ты пришла. Я Антон.

— Я… Ада.

— Очень приятно, — он протянул руку. — Кофе или вино?

— Наверное... вино.

Он подошёл к небольшому столику у стены, налил в бокал, вернулся и подал ей.

— Здесь собраны работы, которые я собирал больше десяти лет. Некоторые не мои — друзья-художники просили выставить. Место подходящее. Люди приходят, смотрят, обсуждают.

Он говорил сдержанно, но с вниманием. Без позы.

Картины были разные — коллажи, мазки, тени. Много тела. Рука, стопа, изгиб шеи.

— Это всё… женское тело? — спросила она.

— Только женское. Но не из-за эротики. Я не за этим. Красота каждой формы — фрагментарность позволяет уловить и усилить.

Рассматривая картины и болтая они не спеша подошли ко второму залу.

— А вот этот зал — мой.

— В смысле? Ты сам всё это писал?

— Да. Все здесь моё. Лично.

Картины висели по кругу. Все те же фрагменты тела, но теперь в ином стиле. Мягче, реалистичнее, с акцентом на фактуру кожи, линию мышц.

Ада шла вдоль стены, разглядывая: плечо, кисть, колено, грудь. Они не были вызывающими, наоборот, в них ощущалась почти музейная отстранённость. Но было странное ощущение, будто эти части кого-то, кого она знает.

Одна картина, мозаичная, напоминала кожу после душа — пористая, тёплая, почти влажная. Ада невольно задержала взгляд.

Все картины в этом зале висели на стенах и только одна единственная картина стояла в центре зала, на деревянной подставке. Закончив круг вдоль стены Ада направилась к последней картине в центре. Формат виден издалека— портрет по пояс. Женский.

Ада шла к нему медленно. С каждым шагом — тяжелее.

Что то неуловимо знакомое было в изображении. В нескольких метрах от картины Ада замерла. Уже тогда поняла: это она.

Сомнений не осталось.

Это была художественная копия фотографии, которую она сделала в фотостудии пару лет назад и уже благополучно о ней забыла. Рука в волосах, лёгкая улыбка, тот же взгляд.

— Это... — она не договорила, лёгкая волна страха прокатилась в груди.

Рядом снова оказался Антон со свеженаполненными бокалами. Протянул один из них ей.

— Останься на ужин, — предложил он легко, будто не замечая её растерянности. — Я как раз накрыл стол.

Она замялась. Ненадолго. Что-то внутри подсказывало быть осторожнее, но что-то другое устало от осторожности. Уходить? Возвращаться к матери, к скандалам и придиркам? Здесь хотя бы было тепло. И интересно. И... он казался честным.

Она повернулась к Антону, окинув его задумчивым взглядом и взяла бокал из его рук.

Страх не ушёл. Но любопытство оказалось сильнее.

---

Ужин был сервирован на двоих. Белая скатерть. Свечи. Тонкие ломтики мяса с соусом и специями.

— Это невероятно, — сказала она. — Очень мягкое.

— Секрет в маринаде. Вино, соль и ферментированные специи. Они разрушают связки и структура становится шелковистой.

— Ты сам готовишь?

— Только для гостей.

Они говорили. Он уверенно, с иронией. Рассказывал истории про художников, об искусстве, даже спорил с воображаемыми критиками.

Он не походил на безумца. Но в её голове всё равно звенел один вопрос.

— Тот портрет… он очень точный. Я такую фотографию делала в студии. Но её нигде не было. Где ты её видел?

Он выдержал паузу.

— Мне приснилась девушка. Я проснулся, схватил холст и начал рисовать, пока образ не ушёл.

Она смотрела на него.

— Но это… копия. Практически точная.

Он кивнул.

— Я понял это, когда увидел тебя. Словно замкнулось. Я не мог не пригласить.

Она молчала. Её не убедил этот ответ.

Он врёт. Или не договаривает.

Фото, очевидно, где-то всплыло. У фотографа? В архиве? Но почему он? Почему именно она?

— Наверное, судьба, — сказал он. Почти по-доброму. Почти искренне.

---

Поздний вечер. Вино, свет, усталость, тепло еды — всё это сплелось в ощущение странного покоя.

— Если хочешь, оставайся на ночь, — предложил Антон. — У меня есть свободная гостевая комната, она закрывается изнутри. Можешь не переживать, я не стану приставать.

Ада чуть приподняла брови, почти улыбнулась:

— А с чего ты решил, что я переживаю?

Фраза прозвучала легко, почти дерзко, но сама она чувствовала: внутри что-то сжалось. Как будто в шаге от неё — незнакомое животное, ласковое с виду, но с непонятным взглядом. Она посмотрела на бокал, сделала последний глоток и добавила уже тише:

— Хорошо, — она кивнула. Не из вежливости. Из желания остаться. Понять. Узнать, что это за место и кто он на самом деле.

Комната оказалась простой. Как гостиничный номер. Нейтральные стены, двуспальная кровать, чистое бельё, плотные шторы.

На стене две картины. Рука от плеча до пальцев. И спина, переходящая в бедро. Написано с поразительной мягкостью. С уважением к форме.

Антон пожелал спокойной ночи и ушёл. Дверь закрылась мягко, без звука. Ада повернула ключ и щёлкнула защёлкой.

Она постояла около двери ещё какое-то время. Прислушивалась. В доме было тихо. Ни шагов, ни звуков воды, ни скрипа половиц.

Прошла в небольшую ванную. Свет был холодным, зеркала без изъяна. Полотенца сложены, всё чисто.

Разделась, не торопясь. Включила душ. Тонкая, горячая струя, почти бесшумная. Вода касалась кожи как чужие пальцы — аккуратно, но с интересом. Ада стояла под ней долго, не двигаясь, будто пытаясь смыть не пыль, а лишние мысли.

Вытерлась тщательно. Волосы оставила влажными — не хотелось тратить время.

На полке нашёлся свежий халат. Она накинула его, вернулась в комнату.

Сумку поставила у кровати. Проверила телефон — сигнал был, но сообщений не было.

Открыла штору на пару сантиметров — убедиться, что снаружи действительно ночь. Темнота за окном была густая, неподвижная. Ни огней, ни луны. Только намёк на деревья в глубине.

Вернулась к кровати. Несколько секунд смотрела на картины — руку и спину, такие безличные и мягкие, будто анатомия без имён.

Но в голове всплыл другой образ. Не тот, что на стене. Тот, что был в галерее.

Слишком точное совпадение.

Сон? Это звучало слишком удобно. Слишком красиво, чтобы быть случайностью.

И теперь, лёжа на чужой кровати, под чистым бельём и плотными шторами, она снова прокручивала в голове то лицо. Своё.

И пыталась понять, что именно её тревожит — сам портрет или то, как он оказался здесь.

Он не должен был её знать. И не должен был так рисовать.

Внутри всё оставалось тихо.

Но эта тишина уже не была спокойной.

Скорее выжидающей.

Её размышления прервал резкий звук — телефон.

Экран мигал: мама.

Ада не сразу ответила. Несколько секунд смотрела на экран, будто надеялась, что звонок прекратится сам. Но он продолжался — настойчиво, как всегда. Она вздохнула и взяла трубку.

— Алло?

— Ада?! Где ты?! У тебя всё в порядке?

Голос матери был не грубым, но тревожным, почти дрожащим. В нём звучала не злость, а испуг, накативший от бессилия.

— Всё нормально, — спокойно ответила Ада. — Я у подруги. Осталась на выходные.

— Почему не предупредила? Ты вообще знаешь, сколько времени? Полночь, Ада. Полночь! Я уже всё передумала.

Ада на мгновение прикрыла глаза.

Голос, знакомый до клеток, тянул её обратно, туда, где всё объясняется, всё проверяется, всё фиксируется.

Но сейчас она была далеко. И физически, и в чём-то ещё.

— Прости. Я просто… не планировала заранее.

На том конце замолчали. Несколько секунд тишины. Потом:

— Хорошо. Но пожалуйста, предупреждай. Ладно?

— Ладно.

— Ты точно в порядке?

— Точно, мама. Всё хорошо.

— Ну... хорошо. Спокойной ночи.

— И тебе.

Ада отключила звонок. Несколько секунд ещё держала телефон в руке, потом отложила на тумбочку.

Слова повисли в воздухе — простые, обыденные. Но будто из другой жизни.

Теперь в комнате снова было тихо.

Но ощущение — как будто кто-то только что постучал, и она соврала, что её нет дома.

Закрыла глаза.

Уснула почти сразу.

---

Утром проснулась с ясной мыслью:

надо разобраться.