Светлейший князь

Осенью 1941-ого года студент пятого курса 1-ого МОЛМИ Григорий Иванович Крылов, 1918-ого года рождения, русский, уроженец Смоленской области, из рабочих, для себя решил защищать Родину в оружием в руках, а не со скальпелем и ушел добровольцем на фронт в составе одной из дивизий народного ополчения столицы.

В течение первого года войны кем и где только не пришлось ему повоевать: испытал горечь поражения, кошмар окружения под Вязьмой и Харьковом, радость победы, когда со своими боевыми товарищами гнал немчуру от Москвы.

Под Сталинградом хирург дивизионного медсанбата в окровавленном солдате, лежащем на операционном столе, признала одного из своих студентов. Ранение у Григория оказалось не тяжелым, в армейский госпиталь его эвакуировать не стали и через три недели началась его новая фронтовая служба в составе дивизионного медсанбата.

Летом сорок третьего под Понырями Григорий стал офицером и хирургом своего медсанбата. Четвертого мая сорок пятого заместитель командира дивизионного медсанбата капитан Крылов написал на стене поверженного рейхстага «Войне конец», поставил дату и подпись. Но война на этом для него не закончилась.

Двенадцатого мая в западной Чехии через тылы дивизии на запад прорывалась двухтысячная СС-совская группировка. Командир медсанбата был тяжело ранен в первые минуты боя и оборону медсанбата возглавил капитан Крылов. Последнее, что он увидел в том бою, были советские штурмовики, начавшие штурмовку гиммлеровских недобитков.

Полученное ранение оказалось достаточно тяжелым и Григорий почти полгода провел в госпиталях и санаториях. Осенью 1946-ого года он вернулся доучиваться в родной институт, после окончания которого поступил в аспирантуру. А в конце 1950-ого случилась катастрофа: Григория арестовали, обвинив его в шпионаже. Одним из пунктов обвинения были занятия японской борьбой.

После войны один из его фронтовых товарищей стал работать врачом в спортивном обществе «Динамо» и однажды, заметив проявленный интерес, предложил Григорию заниматься дзюдо и самбо. Молодой человек с удовольствием стал заниматься понравившейся ему японской борьбой и за три года добился неплохих результатов.

Но весной 1950-ого года испортились отношения Григория с женой. Лишь через несколько месяцев он понял почему: супруга категорически не хотела заводить детей, вдобавок ко всему ей увлекся человек из здания на бывшей Лубянки. Проблему не нужного мужа нужной женщины он решил дешево и сердито: организовал донос в свое ведомство и новый 1951-ый год Крылов Григорий Иванович встретил в лагере на Урале.

«Благодетель» с Лубянки продолжал бдительно следить за судьбой гражданина Крылова и позаботился, чтобы Григорий попал в самый страшный барак зоны, где всем заправляли матерые уголовники.

Но в планы по угроблению гражданина Крылова неожиданно вмешался Его Величество Случай.

Главный уголовный авторитет зоны, которого как огня боялось начальство лагеря, страдал бронхиальной астмой. И начальник частенько иезуитски мстил гражданину уголовному авторитету, элементарно затягивая оказание медицинской помощи задыхающемуся зэку.

В страшный для всей зоны барак Григория привели под вечер. Конвоиры, как-то странно стараясь не шуметь, не широко открыли двери барака, а как бы украдкой приоткрыли дверь и в буквальном смысле запихнув Григория, тут же её закрыли. В итоге на его появление в бараке никто не обратил никакого внимания.

Все обитатели барака плотным кружком стояли в центре. В момент появления Григория из центра кружка раздался дикий крик.

— Где эти суки? Порву всех, — и дальше такой мат, которого Григорий не слышал даже на фронте.

Подойдя ближе, Григорий встал на валяющийся на полу стул, наличие которых являлось одной из привилегий гражданина авторитета, и заглянул в центр плотного круга зэков. Он сразу понял в чем дело: у человека, лежащего на кровати в центре круга, был тяжелейший приступ бронхиальной астмы.

На тумбочке в изголовье постели лежали ампулы и стояли небольшой медицинский стерилизатор рядом с запечатанным резиновой пробкой медицинским флаконом на двести миллилитров. Стоящий рядом зэк бессильно сжимал огромные кулаки и беззвучно хватал воздух широко открытым ртом.

Григорий тронул за плечо ближайшего к нему заключенного:

— Пропусти.

— Чего? — ошарашенный зэк смерил Григория презрительным взглядом. — Ты сука, что за прыщ такой, чтобы командовать?

— Я врач. Понятно? — но зэк продолжал стоять на месте и тогда Григорий просто резко откинул его в сторону. — За суку ответишь.

И неожиданно громко и повелительно скомандовал:

— Пропустить, кому сказано! — правильно отдавать команды Григорий хорошо научился в первый год войны.

Зэки быстро расступились, пропуская Григория. Зэк, стоящий рядом с задыхающимся больным, ошарашено посмотрел на Григория.

— Здесь что? — Григорий показал на стерилизатор.

— Шприцы, мы их прокипятили. Колоть вот только некому, — зэк сразу же понял, что новичку надо отвечать правильно и но существу.

Григорий потрогал стерилизатор, он был еще горячий. На тумбочке лежали пять ампул эуфиллина и несколько ампул физраствора.

— А это? — Григорий показал на запечатанный флакон.

— Спирт.

— Пусть разойдутся, больному нужен свежий воздух, — зэки, кроме троих, мгновенно разошлись, почти разбежались по бараку. — Положите побольше подушек и одеял, больной должен полусидеть, а не лежать. Вата есть или хотя бы чистые тряпки?

Григорий аккуратно открыл стерилизатор, там лежали два шприца, четыре иглы, медицинский пинцет и распечатал упаковку ваты, почти мгновенно принесенную одним из зэков.

— Спирт, — скомандовал в пространство Григорий, будучи уверен что его распоряжение будет тут же выполнено.

Он работал спокойно и уверенно, ему приходилось оказывать помощь и в более сложных условиях, когда под рукой зачастую не было ничего. Здесь же было практически все необходимое и помогающий зэк был явно не дурак и неплохо знал, что надо делать.

— Это весь спирт или еще есть?

— Есть док еще, — зэк был калач терпый и уже понял что перед ним доктор.

— «Вот меня уже и доком назвали, расту», — подумал Григорий. Он особо тщательно обработал спиртом руки, затем шприц, две иголки и ампулы.

— Стул. Пилка есть?

— Там внутри, — зэк показал на стерилизатор.

— Её не обязательно стерилизовать.

— Это чтобы не потерять, — пояснил зэк не совсем стандартный способ хранения медицинской пилки.

— Разумно, — согласился Григорий. Пилка была еще редкого образца — полностью металлическая. — Жгут есть?

— Нет, но я так руками зажимаю, — зэк протянул свои огромные кулаки.

Григорий открыл ампулы, набрал лекарство и физраствор.

— Зажимай, — скомандовал Григорий.

Приступ купировался, как говорится на игле, когда Григорий заканчивал введение препарата, больной зэк уже дышал совершенно спокойно и ровно.

— Часто приступы?— спросил Григорий, закончив вливание лекарства.

— Когда как, бывает каждую неделю, — больной зэк ответил спокойным ровным голосом, как будто и не задыхался пару минут назад.

— А кроме этого, — Григорий показал на эуфиллин, — другое пробовали?

— А что есть что-то другое? — вопросом на вопрос ответил неожиданный пациент Григория.

— Есть.

— Я Миша Колывань. А ты кто? — зэк прищурился, взгляд стал оценивающим и настороженным.

— Григорий Иванович Крылов, на воле был врачом, — взгляд собеседника подобрел.

— А, это про тебя вертухаи утром брехали, — Миша Колывань закрыл глаза, ухмыльнулся. — Теперь мне все понятно. А другое это как?

— Специальная дыхательная гимнастика, например, — после небольшой паузы ответил Григорий.

— А ты её знаешь? — живо и заинтересованно спросил Миша Колывань.

— Не знал, не говорил бы, — Григорий после войны познакомился с двумя очень интересными дамами, мамой и дочерью.

Еще перед войной они занимались разработкой дыхательной гимнастики, ставшей впоследствии знаменитой под их фамилией. Григорий очень им понравился и вызвал у них доверие. Дамы показали ему упражнения своей методики и он иногда успешно применял их.

— Покажешь? — в голосе зэка неожиданно появились просительные нотки.

— Покажу, — пожав плечами, коротко ответил бывший врач.

— Пойдем, Григорий Иванович, в мой уголок. Перетрем все про дела наши грешные, — Миша Колывань встал с постели, скомандовал одному из своих подручных. — А ты посмотри, чтобы уши никто не грел.

Уголовного авторитета, подлинного хозяина барака звали Михаилом Петровичем Суховым. Миша Колывань была его кличка, этот старинный сибирский городок был его малой родиной. Сидеть ему оставалось полтора года, до лета 52-го. Он подробно расспросил Григория обо всем. В отличие от других обитателей барака речь у него была правильной, мата не было вообще.

Позже Григорий узнал, что это был уголовный товарищ еще с дореволюционным стажем. И первый срок он получил в пятнадцатом году еще по малолетке. После этой заканчивающейся ходки собрался уйти на покой. Товарищи по цеху и охрана лагеря боялись его как огня, все знали, что обид и подлостей Миша не прощает, руки у него были очень длинные, никому еще не удалось уйти от него.

Но самому Мише за его почти сорок лет уголовного стажа ни разу не смогли дать срок по какой-нибудь серьезной статье, а всё попытки просто убрать терпели фиаско. Он был заговоренный и как скользкий угорь, находил какую-нибудь лазейку и посмеиваясь, всегда уходил в сторону.

Григорий, насколько это было возможно, тщательно обследовал Мишу, долго и обстоятельно побеседовал о прожитых годах и показал своему новому товарищу дыхательные упражнения. Результат был просто блестящий, приступы стали намного реже и зачастую они купировались без уколов.

— Ты даже себе представить не можешь, Гриша, — говаривал Миша Колывань, — чего мне стоит иметь тут под рукой лекарства и шприцы. А спирт? Вертухаи сколько раз шмаляли тут все, пытались его найти.

До лета 1952-ого года Григорий на зоне жил более-менее спокойно. Начальство поняв, что Миша Колывань покровительствует Григорию, его совершенно не трогало. Но где-то в начале лета Григорий стал ощущать какую-то надвигающуюся опасность.

11-ого июня Миша Колывань позвал Григория для важной беседы.

— Гриша, я со дня на день ухожу на волю. Мне сегодня птичка в клювике принесла известие, что твой московский заботливый друг ждет, не дождется этого момента. Он хочет тебя сразу же в оборот взять. Не понимаю, как ты вообще сюда живым доехал. Но эту недоработку решено исправить.

— Приятно слышать такие новости о себе, — Григорий нисколечко не удивился услышанному, он давно ожидал этого.

— Ну, Григорий Иваныч, как есть, — Миша развел руками. — Чего уж тут жопой крутить. Я долго думал, как тебя отсюда вытащить и вот что придумал, — уголовный хозяин зоны огляделся по сторонам и перешел на шепот. — Надо, Гриша, тебе умереть.

— Это как? — с трудом выдавил из себя ошарашенный Григорий.

— Гриша, ты же у нас умница, нет человека и нет проблем, — Миша Колывань сделал паузу, как бы еще раз обдумывая свою идею. — Им чего надо? Правильно, тебя извести, а ты тут, им на радость, сам помрешь.

— Миша, объясняй, я ничего не понимаю.

— У нас вертухаи поменялись, новенькие даже толком не знают, кто как выглядит, поэтому сейчас у них много ненужной суматохи. Я вчера под шумок твое дело посмотрел, кое что там подчистил, — Григорий ошарашенно уставился на Мишу, в первую минуту он подумал, что ослышался. — Что удивляешься? Это мелочь, тьфу. Они у меня тут все, знаешь где? Я если захочу, они все скопом мне своих баб для утех приведут. Да только мне этого не надо, у меня есть боевая подруга. Мне других не надо.

Миша Колывань еще раз осмотрелся кругом, они сидели на травке за бараком и в пределах видимости были только два часовых на караульных вышках. Миша любил это место и частенько его посещал.

— Так вот, завтра или послезавтра, будет шмон и ты получишь таблетку. Глотай быстро. Потом ты вроде как помрешь. Тебя отвезут в морг. Придет фельдшер и законстатирует твою смерть. Потом придут двое и тебя помоют, один из них сделает тебе укол. Ты вскорости оживёшь, — Миша Колывань сорвал травинку, пожевал её и сплюнув продолжил.

— Будет очень холодно. В морге есть часы с боем. Когда они начнут бить двенадцать, ты должен встать. Это будет трудно, но надо это сделать. В углу стоит шкаф, между ним и стеной найдешь черный чемодан с одеждой, переоденешься и сразу выходи в коридор. Там будут стоять пять гробов, один облегченный. Ты попробуешь приподнять крышку и сразу поймешь какой. Как только начнется пожар, сразу ложись в гроб и жди. Одна из дверей морга закрывается на очень хитрый замок, его нельзя просто так открыть, только снаружи если знать секрет. Пожар начнется в половине первого и вот тут откроют снаружи дверь, — Миша Колывань говорил медленно и размеренно, как бы диктовал для лучшего запоминания. — Все запомнил?

Григорий кивнул, он запомнил даже интонации Мишиного голоса.

— В чемодане на всякий случай будет пистолет с двумя обоймами. Мало ли что. Если вдруг начнут открывать гробы, тогда не мешкая стреляешь, а дальше по ситуации, — Миша Колывань сделал паузу, закрыл глаза. — Но не должны начать открывать. Гробы вынесут и тут же должны увезти на машине. Где-то через час машина заедет в сарай. Ты все будешь слышать. Когда все уйдут из сарая, аккуратно выходишь из гроба и из сарая. Если что, стреляй и уходи. Тут уже подумают, что ты простой грабитель, они тут все вооружены и сразу шмаляют.

Миша опять замолчал, на этот раз пауза была достаточно долгой. Глядя вдаль, он о чем-то думал, нахмуривая лоб и сжимая и разжимая кулаки. Что-то для себя окончательно решив, Колывань продолжил:

— Ну так вот, выйдешь из ворот и пойдешь налево, на повороте еще раз налево. Иди и смотри на ворота по левую сторону. Видишь, как просто, всё налево. Увидишь такие с навесом над калиткой, — Миша показал какой будет навес, сделав руками полукруг. — Зайдешь во двор, потом в дом. Оружие держи наготове, мало ли что. У тебя в правом кармане пиджака будет разорванная открыточка. Тебя баба молодая встретит, скажешь ей, мол Миша кланяется. И открыточку подашь. У нее должна быть вторая половинка. Пистолет из рук не выпускай, если что, стреляй сразу и действуй по обстановке, — очередная пауза и вопросительный взгляд, все ли понятно? Григорий утвердительно кивнул.

— Когда баба дверь запрет, дом проверь на всякий случай. Как - думаю учить тебя не надо. И жди, когда я приду, — Миша Колывань сально скривился. — Бабу можешь пользовать, если будет желание. Ты парень все равно холостой, жена твоя сразу же развод оформила, я раньше просто не хотел тебе говорить, — Григорий и сам подозревал это, от своей супруги он не получил ни одной весточки.

— В чем дело сейчас рассказывать не буду, мало ли что. Если все срастется, на воле расскажу. Морг сгорит дотла, от трупиков ничего не останется. Одни обуглившиеся кости, — Миша Колывань встал с земли. — Мы тут засиделись уже, повторять времени нет. Все понял?

— Да, — уверенно ответил Григорий.

— Вот и хорошо. Особо рядом не светись, не надо вызывать подозрений, и не дергайся, все должно быть как обычно.

Следующий день начался как обычно строго по распорядку, но через полтора часа всех внезапно вывели из барака, положили лицом на землю и начали по одному заводить обратно для обыска. Мишу Колываня сразу же куда-то увели.

Обыскивали крайне тщательно, стараясь при этом еще и унизить. Каждый раздевался догола и его тщательно осматривала молодая очень эффектная фельдшерица.

Дама эта славилась по всем северным зонам своим особо «чутким» отношением к зэкам, пару раз после её осмотров люди внезапно умирали, а год назад один зэк во время осмотра внезапно стал буйным и был просто ею застрелен. Он якобы попытался на неё напасть.

Дама была мастером спорта по самбо и попытка напасть на неё была просто смешна. Даже Миша Колывань с опаской относился в этой особе.

Интимные места Григория дама осмотрела очень болезненно и подчеркнуто унизительно. Сопровождалось это оскорбительными комментариями двух гражданских, которые тщательно наблюдали за действиями медички.

Осмотр производился снизу вверх. Григорию скомандовали встать на колени. Демонстрируя своё брезгливое отношение к зэку, дама осмотрела уши и нос.

— Пасть открой, мразь, да пошире, — Григорий буквально на секунду замедлился с выполнением очередной команды. — Шевелись, сука!

Удар сзади по спине плетью должен был стимулировать зэка. Кто ударил Григорий не видел, плети были в руках у всех присутствующих при экзекуции.

Дамочка очень грубо осмотрела рот Григория и он почувствовал запах крови во рту. Подступившая тошнота сделала происходящее чем-то далеким, уши заложило.

— Если сучара блеванешь, будешь ползать и всё тут языком вылизывать, — и в этот момент Григорий почувствовал, как глубоко на корень языка легла таблетка. Тошнота мгновенно прошла, все происходящее стало восприниматься ясно и четко. Григорий тут же проглотил таблетку.

— Закрывай свою вонючую пасть и пшел отсюда! — фельдшерица сапогом простимулировала Григория.

— Давайте следующего, а этому популярно объясните, что команды надо выполнять быстро и четко, — скомандовал один из гражданских.

Били его несколько минут аккуратно и очень больно. После объяснений болело все тело, но ничего не сломали и даже синяков не осталось. Большие мастера своего дела служили на этой зоне!

Через пару часов Григорий почувствовал какой-то туман в голове и через несколько минут неожиданно для всех упал без сознания.

На самом деле сознание не покинуло Григория, он как бы раздвоился. Его бездыханное тело лежало на траве и он как будто со стороны наблюдал за происходящим. Григорий совершенно ничего не чувствовал, всё происходило как-то замедлено и беззвучно.

Вот к его телу подошли какой-то офицер, дамочка-фельдшерица и один из гражданских, наблюдавших за осмотром. Дамочка брезгливо потрогала его тело кончиком сапога, затем слегка поддела сапогом его голову, чтобы увидеть лицо. Григорий лежал с открытыми глазами, все было в каком-то тумане и непонятного сине-зеленого цвета.

Дамочка что-то сказала, двое подошедших солдат раздели Григория, а затем бросили его на жесткие металлические носилки и отнесли в морг.

Слух начал возвращаться к Григорию когда его несли на носилках. Через два часа, а в морге были часы с боем, пришла медичка с теми же сопровождающими и еще раз осмотрела Григория. В этот раз осмотр не был демонстративно брезгливым и грубым.

— Время констатации 13.38 по московскому времени, 12-ого июня 1952-го года. Зафиксируйте, товарищ капитан и пойдемте, мне надо успеть всё оформить до 15.00. Мне, товарищи, не нужны проблемы. Вскрытие, если будет надо, только завтра, — медичка понизила голос и язвительно продолжила. — Но не думаю, что оно кому-нибудь будет нужно. Переусердствовали наши орлы со своими объяснениями.

Еще через час пришли двое каких-то очень странных. Григория тщательно и на удивление бережно помыли и переложили на другой стол, который был застелен чистой белой простыней. Он не почувствовал укола, но понял, что ему его сделали в плечо.

В девять вечера Григорий услышал чьи-то шаги по коридору. А затем раздалось клацанье закрывающегося замка. Еще через час начала возвращаться чувствительность. Григорий стал ощущать просто жуткий холод и почувствовал, что его начинает трясти. Он лежал на металлическом столе накрытый сверху еще одной простыней.

Через какое-то время Григорий попытался сжать кулаки и с трудом после третьей попытки это ему удалось. А затем начал пытаться напрягать, а затем расслаблять отдельные группы мышц, задерживать дыхание, делать резкие форсированные вдохи и выдохи.

Постепенно он согрелся и время до полуночи пролетело незаметно. Часы стали бить двенадцать.

Григорий резко отбросил простыню, прямо перед ним висели часы. Ровно двенадцать, полночь.

Аккуратно и не спеша, Григорий встал. Упражнения, которые он делал почти два часа сделали свое дело, не было никаких неприятных ощущение, абсолютно светлая голова, движения быстрые и четкие.

Без труда Григорий нашел черный чемодан, быстро оделся, нижнее белье было удивительно приятным и нежным, какого-то редкостного качества. Григорий раньше никогда не сталкивался ни с чем подобным.

Вся одежда удивительно подошла по размерам, наверное подбирал большой специалист своего дела. В правом кармане пиджака Григорий обнаружил половинку разорванной открытки, а под одеждой немецкий вальтер и две обоймы. Григорий проверил пистолет, ощущать знакомое по войне оружие было очень приятно и осторожно вышел в коридор.

Вдоль стены стояли пять обычных гробов, обтянутых какой-то дешевой красной материей. Ровно в двадцать пять минут первого за окнами начался шум и Григорий увидел всполохи пламени, даже через закрашенные окна было понятно, что где-то начался пожар. Григорий быстро лег в нужный гроб и аккуратно закрыл его, изнутри для этого была ручка.

Сжимая взведенный пистолет, он с замиранием сердца ждал, что будет дальше. Шум за окнами заглушал всё и Григорий не услышал как открылась дверь. Но вот его гроб неожиданно подняли и куда-то понесли, вот поставили. Тут же заработал мотор какой-то грузовой машины, аккуратно и медленно машина поехала.

Все произошло так, как Григорию описал Миша Колывань, без неожиданностей и проблем. Встретившая его женщина, видя нежелание гостя общаться, никаких инициатив не проявляла и была серой мышкой.

Ожидая Мишу, Григорий почти двое суток не спал и ни на секунду не выпускал из рук пистолет. Несколько раз хозяйка молча приносила ему сладкий чай и черный хлеб.

Миша Колывань пришел глубокой ночью через двое суток. Молча протянул мешок с вещами. Развернув мешок, Григорий увидел знакомый по фронту комплект обмундирования войсковой разведки. Переодевшись, Григорий вопросительно посмотрел на Мишу. Тот махнул рукой и прошептал:

— Шмотки с собой. Уходим, — повернувшись к хозяйке, добавил. — Должок твой уплачен, обо всем забудь и живи спокойно.