Свиток

Дождь всё усиливался…Старое кладбище идеальное место для тех, кто не хотел, чтобы их беспокоили. И для тех, кто не хотел беспокоить других. Могилы здесь тонут в зарослях бурьяна и терновника, памятники кренятся, словно пьяные, а воздух всегда густой и сладковатый, отдающий тленом. Сюда и зашли два бывших студента - Лёшка и Димка. Даже дождь их не остановил.

- Так даже лучше, никто нас не увидит. – сказал Димка. А его друг молча кивнул, соглашаясь.

Их интересовал металл. Чугунные ограды, бронзовые венки – всё шло в дело. Но ночь была бестолковой. Все мало-мальски ценные куски, которые можно было отломать, уже давно сдали на металлолом их предшественники.

- Чёрт, пусто. - проворчал Лёшка, пиная ржавое ведро у могилы какого-то советского чиновника.

Димка, его напарник, человек с фантазией, бродил между старыми купеческими захоронениями. Его взгляд упал на особенно неухоженную могилу, над которой склонился почти рассыпавшийся каменный ангел с отбитым носом. У подножия ангела, в густой траве, лежал какой-то предмет. Не железный, не каменный. Кожаный.

- Лёх, глянь!

Лёшка подошёл, хмуро уставивший на друга. Димка поднял сверток. Это был туго скрученный цилиндр, перетянутый истлевшей бечевкой и залитый сургучом без оттиска. Кожа была старой, потрескавшейся, но прочной.

- Карта сокровищ! - глаза Димки загорелись.

- Бред. Завещание какого-нибудь скряги. Хотя, может, там про клад что есть! - Лёшка, прагматик по жизни, выхватил сверток и стал сдирать сургуч ножом.

Бечевка лопнула, кожа развернулась с сухим шелестом. Внутри лежал пожелтевший лист пергамента, испещренный причудливыми, дрожащими буквами.

- Ни хрена не понять. - пробормотал Лёшка, вглядываясь в текст при свете фонарика на телефоне. Буквы были старинными, язык – странным. Но кое-что прочесть удавалось.

«…колодец… и теперь не могу выбраться. Вода холодная, темная, дна там. Внизу…»

Димка фыркнул:

- Ну, бред сивой кобылы. Мёртвая вода. Сказки.

Но Лёшка не отрывал глаз от свитка. Текст был гипнотическим. Каждая буква будто пульсировала, притягивая взгляд. Он не мог отвести глаз. Слова складывались в картины: глубокий, тёмный колодец, черная, неподвижная вода, и непреодолимое, всепоглощающее желание… приблизиться.

- Лёх, чего уставился? - Димка потянул его за рукав.

Лёшка не реагировал. Он читал, точнее, впитывал текст. Он уже не понимал слов, но ощущал их суть – зов, обещание, страшную, манящую тайну.

- Лёха! - Димка крикнул громче.

И в этот момент он сам взглянул на пергамент в руках друга. Всего на секунду. И тоже замер. Буквы плясали перед его глазами, складываясь в образы. Ему вдруг дико захотелось пить. Захотелось увидеть эту воду. Эту тёмную, мёртвую воду.

Они стояли, как вкопанные, по щиколотку в холодной грязи, не в силах оторвать взгляд от треклятого свитка. Они не видели, как земля под их ногами, на которую капала вода с размокшего от дождя свитка, начала менять свою структуру. Она стала рыхлой, зыбкой, похожей на жидкую грязь.

- Колодец… - прошептал Лёшка, и в его голосе была не просто жажда, а одержимость.

- Вода… - эхом отозвался Димка.

Они даже не заметили, как почва под ними поползла, осела, превратилась в воронку. Они были слепы и глухи ко всему, кроме зова пергамента.

Земля ушла из-под ног внезапно и бесшумно.

Друзья провалились в чёрную, липкую мглу. Падение было недолгим, три, от силы четыре метра. Они шлёпнулись во что-то вязкое и ледяное.

Шок на секунду вернул их к реальности. Они оказались в узком, круглом пространстве. В старом колодце. Стены были выложены скользким, обвалившимся камнем. Над головой зиял провал, через который виднелся кусок ночного неба и тощая рука каменного ангела. А вокруг них, по грудь, стояла вода. Чёрная, маслянистая, невероятно холодная.

Лёшка, отплёвываясь, попытался схватиться за стену. Камни обваливались, не давая опоры. Димка, захлёбываясь, закричал:

- Помогите!

Их крики, отражённые стенами колодца, превращались в жуткий, многоголосый гул. Они метались, цеплялись за скользкие стены, но это было бесполезно. Колодец был ловушкой.

Прошёл час. Силы начали покидать их. Лёшка, пытаясь согреться, неудачно рванулся и наглотался воды. Она была странной на вкус – не просто грязной, а пустой, мёртвой. Она не утоляла жажду, а лишь разжигала её, оставляя во рту вкус праха и тлена.

- Не пей! - хрипло прошептал ему Димка, но тот уже, обезумев от жажды, делал глоток за глотком. Его глаза стали стеклянными.

Наступило утро. В колодец пробился слабый серый свет. Они стояли по горло в ледяной воде, цепляясь друг за друга. Крики закончились. Даже на шепот не оставалось сил. Лишь молчаливое, животное отчаяние.

- Свиток… - вдруг просипел Димка. - Он… он нас заманил...

Лёшка лишь молча кивнул. Они оба это понимали. Эта мысль была страшнее холода и усталости.

День сменился новой ночью. Вода, казалось, высасывала из них жизнь. Димка начал бредить. Ему мерещилось, что в чёрной глади воды отражается не его лицо, а лицо какого-то старца с пустыми глазницами.

Лёшка снова пытался кричать, но из его горла вырывался лишь хрип. Над ними, в провале, холодно сияли звёзды. Они были так близко и так недостижимо далеко.

Прошло почти сутки. Димка первым перестал держаться. Его пальцы разжались, и он медленно, почти беззвучно, ушёл под воду. Чёрная гладь сомкнулась над его головой, не оставив и пузыря.

Лёшка продержался ещё несколько часов. Последнее, что он видел, это отражение луны в мёртвой воде. Оно было кривым, размытым, как предсмертная гримаса.

Он отпустил руки. Ледяная тяжесть потянула его вниз. Вода заполнила лёгкие. Сознание погасло.

В колодце воцарилась тишина. Абсолютная, могильная тишина. Два тела медленно опускались в чёрную воду, их лица искажены последним ужасом осознания.

И тогда колодец рассмеялся.

Это был нечеловеческий смех. Это был звук лопающихся пузырей, скрежет камней, вой ветра в узкой шахте. Дикий, торжествующий, издевательский хохот, который вырвался из самой глубины, из тех «иных земель», о которых говорилось в свитке. Он длился недолго, несколько секунд, отдаваясь эхом в спящем кладбище.

Когда смех стих, стены колодца задрожали и поползли внутрь. От воды отделился сгусток призрачного света, поднимаясь вверх. Если бы в этот момент кто-нибудь увидел бы это, то сказал бы, что это призрак ангела над могилой. Но вокруг было пусто. Камни, земля, глина, всё это с грохотом обрушилось вниз, засыпая воду, тела, память. Через минуту на месте провала осталась лишь свежая, рыхлая вмятина в земле, быстро намокающая от вновь начинающегося дождя.

А на могиле, на каменной плите, лежал, сверкая мокрой кожей, тот самый свиток с недописанным письмом. Бечёвка снова была цела, а сургуч не нарушен. Он лежал и ждал. Ждал новых глаз, которые не смогут оторваться от дрожащих букв. Ждал новых жаждущих, которым придётся испить мёртвой воды. И отдать взамен свои души.

Дождь всё усиливался. А глаза каменного ангела светились затухающим алым светом...