Свобода или Наслаждение

Частое дыхание, что ударяется об сжатый зубами шар, становится всё влажнее. Слюна течет, из-за вечно открытого рта, на подбородок. Язык бессильно упирается в резиновую поверхность — кляп крепко держится обвиваясь вокруг головы. Глотка сжимается впустую, пытаясь проглотить хоть немного воздуха, но вдохи остаются частыми, поверхностными, как у загнанного зверя. Кольца металла передают прохладу щекам.

Грудь выгибается в тугом плену верёвок — каждый виток впивается в плоть, стягивает, делает визуально больше. Вибрации гудят под кожей, заставляя молочные железы наливаться тяжестью. Соски не могут вырваться наружу из-за приклееных виброяиц. Кровь приливает, будто хочет разорвать тонкие капилляры, но узел между лопаток не даёт даже пошевелиться, чтобы облегчить давление.

Живот дрожит — кожа покрывается мурашками. Каждый вдох даётся с трудом: верёвка сжимает рёбра, выталкивает внутренности вниз, туда, где бёдра уже сведены судорогой от неудовлетворённости. Колготки слипаются с кожей, пропитанной потом и соками. Трусики врезаются в половые губы, а верёвка между ними — будто раскалённая проволока, которая намеренно лежит чуть левее клитора, недостаточно близко, чтобы довести до конца, но достаточно, чтобы киска пульсировала от ярости и отчаяния.

Внутри виброяйцо гудит, бьётся о стенки влагалища, будто живое. Слизь стекает по внутренней стороне бедра, но сфинктер сжат — второй девайс глухо жужжит в анусе, не давая даже этой мышце расслабиться. Матка сжимается вхолостую, и это больно — как спазм без разрядки, как удар тупым ножом.

Ноги согнуты в колене и связаны. Одна поднята, привязана, так что колено смотрит вверх, открывая всё, что ниже, холодному воздуху. Вторая, на полу. Камень под коленом мокрый — то ли от конденсата, то ли от непроизвольных капель мочи, просочившихся в моменты, когда вибрация становилась невыносимой.

Глаза под маской слезятся. Веки дёргаются в такт пульсу, но видят только тьму — ту самую, что теперь и внутри, и снаружи. В ушах — собственное дыхание, приглушённое кляпом, шорох на теле, что появляется в попытках сменить позу.

Холодный металл кандалов впивался в запястья, а тяжесть гирь на лодыжках заставляет каждому движению даваться с трудом. Тело немеет от неудобной позы, но хуже всего ошейник — он давит на горло, заставляет держать голову в неестественном положении. Прошли дни, а может, часы — время в подвале течёт иначе. Живот сводит от голода, и даже гордость, которая поначалу не позволяла просить о пощаде, теперь кажется такой глупой.

Но всё началось, когда меня поймал один коротышка и посадил в каменную обитель, где дверью назывались прочные, металлические прутья, а окном, картина закатного неба. На мне куда больше одежды, норова, гордости и всего того, что привело к данной ситуации.

Когда в дверях появился тот самый низкорослый парнишка с усмешкой, даже не взглянула на него — лишь стиснула зубы. Мариновал меня целые сутки, без еды и воды. В каменной комнате, умеренно холодной, но только если шевелиться. На это уходит энергии, брать которую неоткуда.

Нос дёрнулся от запаха, пришлось посмотреть. В руках парня только что испечённый хлеб. Слюна предательски наполнила рот. Попыталась схватить, не дали.

-Хочу предложить тебе одну игру. Первым этапом будет…

Его глазёнки начали шариться по моему телу. От этого стало противно. Только урчащий живот, переборол желание врезать. Всё внимание только на еду.

-Как насчёт отдать куртку за хлеб?

-Пошёл к чёрту!

Он действительно ушёл, оставив меня без еды. Ещё с такой ехидной улыбочкой. Даже откусил, а остальное выкинул, да так, чтобы я видела и могла смотреть. Сволочь…

На следующий день он не пришёл, лишь стражник поставил кружку с водой. В ней что-то плавало… облизнув пересохшие губы, медленно приподняла и принюхалась. Сглотнула, отпила… гадость, как будто есть выбор. Пара глотков, закашлялась, отставила, ведь внутрь не забрать, а когда ещё такая кружка появится не известно.

Ещё день без еды и то же самое предложение. На этот раз, живот не то что урчал, его сводило. Я согласилась,

Одна за другой, пуговицы, не спеша отщёлкиваются. Не спеша, будто давая себе время передумать. Каждая расстёгнутая пуговица — позволяет больше рассмотреть, то что было раннее скрыто. В любом случае, под рубашкой ни черта не увидит. Воротник, что скрывает шею, ключицы, тонкие и хрупкие, верх груди, всё ниже и ниже. Ткань расходится, и вот уже массивные холмики выпирают, натягивают белоснежную материю.

Рукава соскальзывают с плеч, задерживается на локтях, будто нехотя отпуская. Кожа всё так же скрыта, ни миллиметра больше, но почему его прожигающий взгляд заставляет меня смущаться… сбрасывает куртку — резким движением плеч, будто стряхивая с себя что-то лишнее. Ткань соскальзывает, обнажая плотно обтянутую блузку, которая теперь явственно выдаёт форму груди.

Блузка прилипла к спине — чуть влажная от пота, от быстрого движения. Небрежно поправляю, и в этот момент ткань натягивается на груди, обрисовывая тяжёлые, округлые формы. Кажется, будто каждый вдох — это испытание для пуговиц: вот-вот, ещё немного — и они не выдержат, разлетятся, освободят то, что и так рвётся наружу.

Талия резко сужается под грудью, а затем снова раскрывается в мягких, соблазнительных линиях бёдер. Юбка сидит плотно — настолько, что видно, как внутренняя сторона бёдер слегка прижимается друг к другу при каждом шаге.

Руки — мягкие, но не лишённые силы. Когда провожу пальцами по шее, кожа вздымается мурашками. Ладони чуть дрожат — от волнения или просто оттого, что тело уже на взводе. Бёдра покачиваются при ходьбе — мягко, но уверенно, с той самой естественной чувственностью, которую невозможно подделать.

-Подними, -приказывает он.

-Хм! -задираю носик.

Его рука немного наклоняется, ещё чуть-чуть и хлеб бы упал. Резко приподнимаю куртку и выставляю перед собой. Он забирает, а взамен, ну наконец-то, хлеб. В момент укуса, когда зубы впились в мягкую, ещё тёплую плоть, увидела, как этот мелкий урод приподнял куртку к носу. Извращенец! Хотелось крикнуть, но род забит мякишем. Отвернувшись, чтобы не видеть, медленно прожевала. Не стоит налегать слишком сильно, а то от такого пиршества станет только хуже.

Весь день хотелось пить, еда закончилось быстро, но никто так и не пришёл. Сутки я страдала от жажды и кислого привкуса. Хотелось мыться, испражниться, много чего ещё, но вновь услышала, условие и попыталась набить себе цену.

-Юбку за хлеб.

-Соглашусь если добавишь воды!

Несколько мгновений я ждала в предвкушении, зная, что он не может отказать. И вот дверь скрежетнула, хлопнула, я осталась одна, ещё на день. В комнате становиться всё холодней, не заметно так, но как только просыпаюсь, ощутимее.

По утру меня ждала кружка с мутной жидкостью, всё так же что-то плавает, но я всё так же пью эту гадость. Ожидаю, когда же этот гадёныш придёт. Живот урчал, призывал, сам себя поедал. Уснуть было сложно, но проснулась я не по собственной воле, а от того, что пришёл он.

-Выбор всё тот же.

Заспанная, будто и вообще не ложилась, разлепила глаза, хлеб, в руках манил. Села, потянулась, ой зря, глазёнки уставились на то, как грудь выпирает из-под блузки. Знаю, следующим будет именно она. Встаю, начинаю расстёгивать молнию на юбке.

Пальцы скользят к поясу юбки, задерживаясь на металлической пуговице. Холодная застёжка щёлкает под прикосновением, и тут же молния расходится — медленно, с едва слышным шуршанием зубцов, обнажая трусики. Ткань юбки теперь свободно обвисает на бёдрах. Сползает вниз — сначала с крутых бёдер, потом с упругих ягодиц, на мгновение застревая на коленях, прежде чем упасть к ногам.

Ноги слегка расставлены, будто приглашая взгляд скользнуть выше, туда, где тело уже открыто, уже ждёт. Бёдра подрагивают от напряжения, а живот втягивается с каждым учащённым вдохом. Колготки, хоть и плотно прилегают, совершенно не спасают, а наоборот, позволяют насладиться. Перешагиваю и одной рукой, скрываю белые трусики, второй, подаю юбку, получаю хлеб.

Всё повторяется, только в последующий приход, я ничего не требую, жду, что предложит. Отдам, как можно быстрее, получу еду - выживу. Протяну столько, сколько потребуется. Становиться всё холоднее, приходиться больше ходить, тереть руки, тратить больше энергии.

-Повышаем ставки. Дам выбор, колготки или блузка. Сегодня вода, завтра хлеб.

-Б-блузка…

Расстёгиваю пуговицы — одну за другой, не спеша, будто давая себе время передумать. Каждая расстёгнутая пуговица — это новый участок кожи, внезапно открытый взгляду: сначала ключицы, тонкие и хрупкие, потом верх груди, уже слегка розовый от волнения. Ткань расходится, и вот уже глубокая ложбинка между грудями становится видна — тёплая, чуть влажная, обещающая то, что скрыто ниже.

Рукава соскальзывают с плеч, и тут же кожа покрывается мурашками — от прохлады или от осознания собственной наготы? Блузка задерживается на локтях, будто нехотя отпуская, а потом падает на пол бесформенной грудой. Теперь грудь — полная, тяжёлая, в лифчике.

Руки — голые, мягкие, с едва заметной дрожью — опускаются вдоль тела. Пальцы скользят по рёбрам, чуть вдавливаются в плоть живота, а потом задерживаются на бёдрах. Закусывает губу, ощущаю, как этот мелкий поедает меня глазами.

-Лифчик или трусики?

-Что?!

Такого я не ожидала и смирилась, что отдам колготки. К тому же, стало не выносимо холодно, кожа будто гусиная, а изо рта выбиваются облачка пара.

Тру… чёрт… лифчик…

Замираю на мгновение, ощущаю, как кружевные чашечки лифчика едва сдерживают тяжёлую грудь. Кончики пальцев скользят по шёлковой отделке, чувствую, как под тканью соски напряглись до боли, очерчивая чёткие бугорки на тонком материале.

Бретельки впиваются в плечи, оставляя розовые следы на коже. Каждое движение заставляет грудь колыхаться внутри тесного белья — упругие округлости слегка вываливаются из чашечек, демонстрируя сочный верхний изгиб и глубокую ложбинку между.

Одной рукой сжимаю грудь, ощущая теплоту и вес, а другой медленно тяну за центральную перемычку. Кружево натягивается, обнажая полоску кожи под грудью — нежная плоть там уже покрылась испариной.

Вдруг пальцы находят застёжку — холодные металлические крючки слегка цокают, когда по одному освобождаю. С каждым расстёгнутым крючком грудь получает больше свободы, чашечки расходятся, и вот уже тёплая кожа соприкасается с прохладным воздухом. Последний крючок. Лифчик резко ослабевает. Чуть отдаляю руку, позволяю белью медленно соскользнуть вперёд, и тогда...

Грудь вываливается наружу — тяжёлая, слегка подрагивающая, с набухшими ареолами и каменными сосками. Лифчик протягиваю, лицо краснеет, получаю буханку хлеба и тот уходит. Без понимая о моём возбуждении… хоть немного тепла.

Я прикасаюсь к груди — ладони скользят по коже, сжимают упругую плоть, пальцы впиваются в мякоть, оставляя розовые следы. Соски горит, будто раскалённые иглы впиваются в кожу, а от каждого движения волны тепла растекаются по животу, собираясь внизу, в пульсирующем комке желания.

Колготки сползают по бёдрам — медленно, чувствуя каждую ниточку, которая цепляется за кожу. Ткань холодная, но под ней — горячая, дрожащая плоть. Трусики уже промокли насквозь, и когда снимаю, сок тянется прозрачными нитями, пачкает пальцы.

Падаю на койку, тело вздрагивает от прикосновения холодных простыней. Ноги раздвигаются сами собой — широко, бесстыдно, будто хотят, чтобы всё было видно. Одна рука продолжает мять грудь, щипать сосок, а другая уже скользит вниз, по дрожащему животу, через пушок на лобке, к раскрытым, пульсирующим губам.

Клитор — твёрдый, набухший, болезненно чувствительный. Провожу пальцем, и всё тело вздрагивает, выгибается. Слизь течёт по пальцам, смазывает губы, пахнет сладко и резко. Ввожу два пальца — медленно, чувствуя, как влагалище сжимается, обволакивает их, тянет внутрь. Матка сводит спазмом, будто хочет чего-то большего, глубже.

Рука ускоряется — пальцы ходят внутри, ладонь трёт клитор, грудь колышется в такт. Дыхание срывается, рот открыт, слюна капает на подбородок. И тогда — взрыв. Тело бьётся в конвульсиях, внизу сжимается бешено, соки хлещут на пальцы. Вырывается стон, пытаюсь приглушить, чтобы никто не услышал. Наступает тишина. Только пульс в висках, дрожь в бёдрах и липкая лужа между ног.

Из-за еды, воды и оргазма, меня разморило, но когда проснулась, резко встала, тело задрожало, зубы застучали, изо рта валил пар - холод.

-Трусики или виброяйца на соски?

-Чёрт… п-почему здесь так чертовски х-холодно? В-виброяйца…

Пальцы сжимают соски — грубо, без предупреждения, вдавливая внутрь, заставляя исчезнуть в распухшей ареоле. Я вскрикиваю, тело дёргается от неожиданности, но этот мелкий не останавливается — крутит, щиплет, растягивает, пока соски не становятся огненно-красными, чувствительными до боли.

Между ног уже мокро — капли скатываются по внутренней стороне бедра, оставляя блестящие дорожки на коже. Чувствую, приятный жар между ног. Холодный гель прилипает к соскам, заставляя вздрогнуть. Затем — первое виброяйцо, прижимается к правой груди, запечатывая сосок внутри. Липкая лента обхватывает грудь, стягивает, не оставляя ни шанса вырваться. Второе — левая грудь. Давление, стягивание, потеря контроля. Сосок бьётся внутри, упирается в вибрирующую поверхность, но не может пробиться наружу.

Он включает вибрацию. Всё тело взрывается огнём. Грудь дёргается, соски толкаются в игрушки, ареолы горят. Волны бегут прямо в киску — живот сводит, внизу сжимается впустую. Я не могу перестать стонать. Рот открыт, слюна капает на грудь, ноги трясутся, ступни выгибаются.

Мощность увеличивается, спина выгибается, таз бьётся в воздухе, пальцы впиваются в простыни. Внутри всё горит, кипит, рвётся наружу. Оргазм — резко, громко, без предупреждения. Тело бьётся в конвульсиях, соки брызжут на бёдра, грудь колотится под виброяйцами. Но вибрации продолжаются и вновь дёргаюсь в удовольствии. Выключает, я падаю и вижу, поднос, горячий суп, хлеб, чай.

-Если хочешь, чтобы стало теплей, металлический ошейник, и кандалы с гирями. Надень.

-Тц…

Но на этом он не остановился. Я теперь полностью в его власти. Верёвка впивается в кожу бёдер — сначала просто плотно, потом всё туже, пока не остаётся чётких розовых полос под прозрачной нейлоновой тканью. Я дергаю ногой, но колготки только хрустят от натяжения, не давая и миллиметра свободы.

Он затягивает узел на левой ноге — икра судорожно пульсирует, пальцы ног непроизвольно сжимаются. Правая ещё свободна, но я уже чувствую, как кровь стучит в висках от одного взгляда на свернутый жгут в его руках.

Второй виток — выше колена, врезаясь в нежную кожу внутренней поверхности бедра. Колготки растягиваются, обнажая побелевшие участки там, где веревка пережимает сосуды. Я пытаюсь пошевелиться — и тут же чувствую, как нейлон трется о веревку, обжигая кожу.

Последний рывок — и правая нога тоже обездвижена, согнута в колене, притянута к груди. Теперь между ног все открыто, все видно — промокшая киска, дрожащие губы, пульсирующий клитор.

Веревки давят на вены — ноги теплеют, наливаются тяжестью. Колготки натянуты до предела — каждый нервный вздох заставляет их еще сильнее врезаться в кожу. Между ног — горячо, пусто, невыносимо — хочется тереться, искать трение, но связки не дают даже пошевелить бедрами. Слюна капает на грудь — я закинула голову, стону, чувствуя, как влагалище сжимается впустую, клитор дергается, умоляя о прикосновении.

-Кляп или связывание грудей?

-Кляп.

Рот раскрыт натянуто, губы дрожат от напряжения, когда он вставляет резиновый шар. Он твёрдый, но не жёсткий — достаточно упругий, чтобы зубы слегка вдавливались в поверхность, но не могли прокусить. Челюсти сводит от усилия, слюнные железы реагируют мгновенно: тёплая влага скапливается под языком, переливается через край, стекает по подбородку. Я пытаюсь сглотнуть, но шарик мешает — глотка судорожно сжимается впустую, вызывая лёгкий спазм.
Слюна течёт быстрее, густеет от долгого контакта с резиной. Капли падают на грудь, оставляют липкие дорожки между сосками. Язык упирается в шар, бессильно скользит по гладкой поверхности — не может протолкнуть его вперёд, не может отодвинуть назад. Дыхание учащается, носовые ходы сужаются от возбуждения, воздух свистит в горле. В ушах стучит кровь, а внизу живота — пульсирует, синхронно с каждым бесполезным движением языка…
Подбородок мокрый, шея напряжена, чтобы удержать голову в неестественном положении. Каждый вдох заставляет грудь подниматься выше, растягивая кожу, а соски — набухать от притока крови. Они трутся о ткань лифчика, и это отдаётся покалыванием в матке. Мышцы пресса дёргаются, будто пытаются сжаться вокруг пустоты. Бёдра непроизвольно сдвигаются, колготки шуршат, трусики врезаются в губы — уже промокшие, но теперь ещё и от слюны.
Глотательный рефлекс срабатывает снова и снова, но шар лишь слегка подрагивает, заставляя слюну пузыриться. Щёки горят, веки тяжелеют, но моргать приходится чаще — слёзы смешиваются с испариной на висках. Внутри всё сжимается: влагалище, анус, даже пальцы на ногах судорожно скрючиваются. Тело становится единым узлом напряжения, и единственное, что остаётся — это слушать, как слюна капает на пол. Кап. Кап. Кап. Медленно, как отсчёт времени до чего-то неизбежного.
Он наблюдает. Видит, как капля повисает на нижней губе, тянется, падает на колено. Видит, как зрачки расширяются, когда вибратор внезапно включается — не там, где ждёшь, а на ошейнике. Лёгкий ток пробегает по шее, заставляет вскрикнуть, но звук глушит кляп. Слюна брызгает на грудь, а вибрация идёт ниже, в живот, в пах, в дрожащие бёдра. И тогда понимаешь: это не наказание. Это физиология — чистая, неостановимая, как слюна, что продолжает течь, даже когда ты уже забыла, как это — держать рот закрытым.

-Кивни раз если связываю тебе грудь или два раза если между ног.

Один кивок.

Первый виток — верёвка холодная, грубая, впивается в кожу под грудью. Я вздрагиваю, но не от боли, а от неожиданного давления на рёбра. Воздух выталкивается из лёгких коротким стоном. Он не останавливается — тянет верёвку выше, обвивает, затягивает. Ткань лифчика сминается, чашечки врезаются в плоть. Соски, уже твёрдые, прижимаются к швам, и каждый следующий моток усиливает трение.
Грудь приподнимается, вынужденно выгибаясь вперёд. Кожа натягивается, ареолы темнеют, выступая сквозь ткань. Дыхание сбивается — вдохи становятся короче, поверхностными, потому что рёбра не могут раскрыться. Сердце бьётся чаще, гонит кровь в сдавленные молочные железы. Они тяжелеют, пульсируют, будто хотят разорвать верёвку. Я непроизвольно выгибаю спину, но это только сильнее стягивает узлы.
Между грудями верёвка ложится в ложбинку, вжимается в потную кожу. Каждый моток — это новое давление, новый толчок крови к соскам. Они теперь не просто чувствительны — они горят, будто на них льют кипяток. Я кусаю губу, но стон всё равно вырывается, когда он пропускает верёвку под грудью, приподнимая её снизу. Тяжесть, тепло, пульсация — всё смешивается в один сплошной спазм где-то ниже живота.
Последний узел затягивается между лопатками. Я пытаюсь пошевелиться — бесполезно. Грудь выставлена вперёд, как на витрине, а соски настолько напряжены, что болят. Каждый вдох заставляет верёвку врезаться глубже. Кожа под ней краснеет, но это ничего по сравнению с тем, как влагалище сжимается в такт этим мучениям. Там мокро, горячо, пусто — и эта пустота ноет, требует заполнения, но я могу только стиснуть бёдра.

Он проводит пальцем по перетянутой коже. Лёгкое прикосновение, а тело дёргается, как от удара током. Грудь колышется, верёвка скрипит, впиваясь ещё глубже. Слёзы выступают в уголках глаз — не от боли, а от бессилия. Теперь я вся — только это: натянутая верёвка, распухшие соски, сдавленные лёгкие и дикая пульсация между ног, которая не стихает, даже когда он отходит.

-Кивни один раз, если свяжу между ног или два раза повязка на глаза.

Один кивок.

Верёвка скользит по животу — грубая, неумолимая. Она огибает талию, сжимая кожу чуть сильнее, чем нужно, чтобы я почувствовала каждый виток. Дыхание становится поверхностным, пресс напрягается, но это только подчёркивает изгибы тела. А потом — движение вниз. Тонкая, жгучая полоска трения, когда волокна проходят по лобку, цепляются за пушистые волоски, заставляя их выпрямляться.

Она врезается между губами — не резко, а медленно, с непреодолимой настойчивостью. Складки влажной кожи раздвигаются, обнажая чувствительную плоть. Клитор пульсирует, будто пытается увернуться, но верёвка уже прижимает его, давит, заставляет тело вздрогнуть. Изнутри вырывается стон — высокий, прерывистый. Я чувствую, как по внутренней стороне бёдер стекает капля, смешиваясь с потом.

Каждое движение верёвки — это новое испытание. Она трется о вход, скользит вдоль раскрытых губ, слегка растягивает их в стороны. Влагалище судорожно сжимается впустую, пытаясь захватить то, чего нет. Анус рефлекторно подрагивает, будто ожидая, что давление дойдёт и до него. Мышцы пресса дёргаются, живот втягивается, но это только усиливает контакт — верёвка впивается глубже, почти до кости.

Он тянет её назад, заставляя плотнее прижаться к промежности. Ткань набухает от влаги, становится жёсткой, превращается в нестерпимый источник трения. Я непроизвольно свожу бёдра, но это лишь усиливает давление. Клитор теперь зажат, пережат, раздавлен — и от этого пульсация становится только ярче. Кажется, будто вся кровь в теле собралась в этом одном месте, готовое взорваться от переизбытка.

Последний рывок — верёвка затягивается на бёдрах, фиксируя всё на месте. Я не могу сомкнуть ноги, не могу потереться, не могу даже глубоко вдохнуть. Только это: жгучее, нестерпимое трение, влага, липкая на внутренней стороне бедер, и бешеный ритм сердца, отдающийся между ног. Губы прикушены, но звук всё равно прорывается — хриплый, животный, незнакомый даже мне самой.

-Последнее, кивни один раз, если подвяжу ногу или два раза, если повязка на глаза.

Один кивок.

-Отлично. Как только закончу, проведи в таком положении сутки и ты свободна.

Свободна? Не верится… но, нет, всё это уже осточертело! Я продержусь и покину эту чёртову темницу.

Мои бёдра раздвигаются чужими руками — медленно, неотвратимо, с тихим шорохом кожи по простыне. Воздух касается внутренней поверхности бедер, ещё тёплой от напряжения, и мурашки бегут вверх к животу. Трусики, белые и тонкие, уже промокли насквозь — их кружевная кайма врезается в губы, очерчивая контур под тканью. Я чувствую, как верёвка обвивает правое бедро, впивается в нежную кожу, оставляя розовые полосы.

Левую ногу оттягивают выше, и в этот момент между ног проскальзывает палец — не внутрь, нет, только по поверхности, сквозь мокрую ткань. Ткань натягивается, трётся о клитор, и я резко закидываю голову назад. Губы сами размыкаются в беззвучном стоне. Внутри всё сжимается, матка подтягивается вверх, будто пытаясь втянуть этот мимолётный контакт глубже. Но пальца уже нет — только верёвка, которая теперь обвивает второе бедро, растягивая меня ещё шире.

Трусики становятся невыносимыми. Каждый шов, каждая складка ткани — как раскалённая проволока. Я пытаюсь пошевелиться, но узлы только туже впиваются в кожу. Клитор пульсирует, выпирая под мокрой тканью, и когда я случайно напрягаю пресс, трение становится острее. Из влагалища вытекает новая волна — я чувствую, как капля скользит по промежности, смешивается с потом, падает на простыню.

Он проводит рукой по внутренней стороне бедра, обходит киску, поднимается к животу. Ногти царапают кожу, и от этого мурашки бегут обратно вниз, к уже перевозбуждённому клитору. Я сжимаю зубы, но тело предательски подрагивает — бёдра сами тянутся за его пальцами, ища большего. Верёвки врезаются глубже, напоминая, что двигаться нельзя. Только терпеть.

Живот сводит от напряжения, грудь тяжелеет, а между ног — настоящий пожар. Кажется, будто вся моя суть собралась в одной точке, в этом крошечном, перегруженном нервами бугорке. Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони, но это не помогает — оргазм подбирается всё ближе, волна за волной. Осталось чуть-чуть... но он отходит. Оставляет меня висеть на грани, с раздвинутыми ногами, мокрыми трусиками и верёвками, которые теперь кажутся единственным, что держит меня от падения.

-Молодец, ты свободна.

Он развязал меня, оставил дверь открытой и ушёл. Вот так просто. Никто не остановил меня. Сколько прошло времени с того момента как попала сюда? Прикоснувшись к себя, остался лишь один вопрос, а как теперь без этого жить?