Съедобен ли Бог?

Сначала не было вопросов.
Было тело.
Собранное. Рабочее. Словно кто-то небрежно сшил его из остатков другого.

Ткань не совпадала.
Где-то — шёлк. Где-то — бинт. Где-то — просто пустота, замотанная так, чтобы не вывалилось.

Жить в этом теле было не больно — просто ощутимо.
Как обувь не своего размера.
Как сон, где ты не знаешь, чьими глазами смотришь.

Потом появилось странное:
ощущение, что внутри что-то натянуто.
Что каждое движение тянет за собой — не мышцу,
а мысль.
Не сухожилие,
а вопрос.

Как будто ты не просто человек,
а — узел.
Как будто кто-то оставил тебя завязанным.

Ты искал объяснение.

Открывал людей.
Смотрел, что внутри.
Читал их по слоям, как письма.
Но всё, что находил — это следы исправлений.
Правки, швы, самодельные попытки удержать форму,
когда суть давно вытекла.

Ты понял:
никто не проектировал это.
Это — сборка.

Неровная. Неоднородная.
Словно кто-то учился на тебе:
как шить нервы,
как склеивать память,
как заштопать пустоту под рёбрами.

Ты не нашёл смысла.
Ты нашёл работу.
Оформление боли.
Учёт того, что не укладывается в статистику.

И в какой-то момент — ты перестал спрашивать.

Потому что понял:
если тот, кто шьёт, и существует —
он работает вперемешку:
по тебе, по детям, по улицам,
одной и той же нитью,
не различая,
что — мозг,
а что — асфальт.

Ты не богослов.
Ты — человек,
в котором осталась только одна задача:
найти, где нить уходит в никуда.
И оттуда начать распарывать.