Съешь сам, пока не съели тебя

Я затянулся последний раз, затушил сигарету о стену и, поправив шляпу, щелчком запустил окурок в урну. Попал. Глянул на черные подпалины на когда-то белой стене и усмехнулся – мой след не первый и не последний. Этот доходный дом на южных окраинах Таруми-ку города Кобе стал убежищем для всяких отщепенцев, обожающих запах протухшей рыбы и ночное гудение поездов. Или – ненавидящих. Кто этих бедолаг разберет.

Я тоже был отщепенцем. Но убежище меня не интересовало.

Я толкнул дверь и, оставив за спиной промозглую осень, подошел к стойке.

– Он тут, – я не спрашивал, я утверждал.

– Его тут нет, – осклабился администратор.

– Ты уверен?

– Более чем. – Администратор осклабился вновь. Его вонючее дыхание перебивало тонкий противный смрад немытых тел, который пропитал этот обшарпанный доходный дом от подвала до чердака. Тут не помешал бы баллончик с освежителем воздуха. В качестве большой и надежной затычки – как раз под размер.

– А это, – я сдвинул полу пиджака, показал рукоять пистолета, – не развеет твою уверенность?

– Нет, – администратор вытащил из-под стойки дробовик и с вызовом уставился на меня: – Эта прелесть меня успокаивает.

– Это хорошо.

Покопавшись в кармане, выложил на стойку смятую фотографию и купюру с маньчжурскими журавлями.

– Хидео Сакурай. Где он?

Администратор покачал головой и показал четыре пальца.

– Не многовато? – Я поднял бровь, но добавочные купюры на стойку выложил. Все-таки наниматель платил мне более чем достаточно.

Администратор сгреб деньги и довольно проговорил:

– У меня отличный слух, будет очень тяжело не заметить шум из квартиры три-одиннадцать.

Я кивнул, глянул на заколоченный лифт и не говоря ни слова пошел к лестнице. И стоило мне ступить на нее, как в спину ударили насмешливые слова:

– И поосторожнее там, за разбитое стекло придется заплатить в двойном размере.

Отвечать администратору не стал, чего-чего, а выкидывать Сакурая из окна я не собирался. По крайней мере пока. Сперва надо поговорить, обсудить все недоразумения, и, лишь убедившись, что наши взгляды на жизнь неотвратимо расходятся, отправить этого недоношенного фотографа в полет.

Я поднялся на третий этаж. Увидел на лестничной клетке стопку пустых коробок из-под пиццы, подхватил пару и стал искать нужную квартиру. Поиски не затянулись. Я выставил перед собой коробки, застучал в дверь, заголосил:

– Доставка пиццы! Откройте! Это доставка пиццы! Ваш заказ прибыл!

За дверью послышалось шебуршание, в глазке что-то промелькнуло, и робкий голос произнес:

– Я ничего не заказывал…

Я вытащил из кармана штраф за парковку и быстро-быстро замахал перед глазком.

– Квартира три-одиннадцать. Хидео Сакурай. С вас полторы тысячи! Вот чек!

– Какие полторы тысячи? Послушайте…

– Нет, это вы меня послушайте! Я привез пиццу, с вас полторы штуки. Открывайте, забирайте, платите! Не хотите платить – вызову полицию!

Это дурак повелся. Скрежетнул замок, дверь приоткрылась, чуть-чуть. А мне много и не надо. Я с силой пнул по двери, и она впечаталась Сакураю в лицо. Он взвыл, упал на задницу, а я вошел внутрь и швырнул пустые коробки вглубь квартиры.

– Что вы себе позволяете?

– Советник Сейширо передает тебе привет. – Я осторожно прикрыл дверь, вытащил пистолет, направил на сидящее на полу тело.

– Нет! Не надо! Не убивайте меня! – Сакурай каракатицей, быстро суча ногами и руками, стал отползать от меня. Уполз недалеко – до ближайшей стены. Врезался в нее, пискнул и затих.

– Будешь хорошо себя вести, будешь жить, – я щелкнул предохранителем. – Где фотки, дурик?

– Какие фотки?

– Не-е-ет, Сакурай, ты все-таки тупой, – подошел к нему, наставил пистолет прямо в лоб. – Ты притворяешься или на самом деле не можешь сложить два и два? Привет от советника Сейширо и те фотки для шантажа, что ты сделал на прошлой неделе.

– Я ничего!..

– Хватит! – свободной рукой я хлестнул его по лицу. – Ты не умеешь путать следы! Найти тебя было проще, чем прыщ на жопе нашего дорогого советника. Последний раз спрашиваю: где эти треклятые фотки?

– Там, – Сакурай махнул рукой, – в проявочной.

– На живот, перевернись на живот, быстрее! Ну!.. – Я дождался, пока Сакурай выполнит приказ и придавил коленом сверху.

– Ай! Больно же!..

– Ничего, потерпишь, – фыркнул я, стягивая ему за спиной запястье и лодыжку наручниками, крест-накрест, правое с левой. – Зато не убежишь!

Оставив Сакурая переживать неизведанный ранее опыт, пошел в проявочную, крохотную комнатушку, озаренную неприятно красным светом, и стал изучать пленки.

Голая баба на голом мужике, который почему-то очень походил на главу Национального транспортного агентства. Не то.

Голая баба под голым мужиком. Ни на одном кадре его лица не видно. А различать чиновников по жопам я пока не научился. Не то.

Вереница грузовиков. Выброшенные в чистом поле бочки с пометками «химические отходы первого класса». Не то. Первоклассные отходы меня никогда не интересовали.

Голый мужик в окружении пяти голых баб. А, нет. На следующем кадре баб стало шесть. Что могу сказать – мужик. Жаль незнакомый – в правительстве бы из него вышел толк. Не то.

Котлован, залитый водой, снятый со всевозможных ракурсов. Какое-то скучное и непонятное не то.

Бабы, бабы, мужики с бабами, мужики с мужиками, какие-то странные фотографии, снова бабы с мужиками… Нашел! Советник Сейширо и один очень уважаемый господин из преступного клана Кирю с чемоданчиком в руке. Вот они обнимаются. Вот они заходят в «Китано Клуб». Вот они выходят. Но чемоданчик уже поменял своего хозяина. И что тут непонятного? Советнику Сейширо в этот раз повезло в кости.

Я хмуро усмехнулся – чиновникам частенько везло в азартные игры – по шифру на пленке нашел отпечатанные экземпляры, сгреб и их, и все негативы – даже те, что с голыми бабами – в пакет. Еще раз осмотрел проявочную, и, не найдя ничего интересного, отправился к Сакураю.

– Ну что, крыса, пора с тобой кончать, – проговорил я, закуривая сигарету.

– Нет! Вы же обещали, что не тронете меня!

Я сделал глубокую затяжку, помолчал немного и, стряхнув пепел на Сакурая, лениво сообщил:

– Ты ж наврал. Там не все. Где еще один комплект фотографий?

– Какой комплект! Не было ничего!..

– О том и речь, до последнего будешь врать и выкручиваться. Проще тебя… – Я вдавил ему в затылок ствол пистолета.

– Не надо! Я скажу! Я все расскажу!

Сакурай и впрямь все рассказал, а я забрал еще два комплекта распечаток, снял с неудачливого фотографа наручники и, раскурив новую сигарету, пошел вниз. Нет, я вполне мог бы прочитать ему нудную лекцию о морали и этике, о том, как можно поступать, как нельзя, с кем стоит дружить, а от кого лучше бежать, но…

Кто я такой?

Мне сорок лет, и двадцать из них я занимался тем, что общался со всяким отребьем. Пятнадцать лет как полицейский, а последние годы как частный сыщик. И нельзя сказать, что я всегда поступаю правильно и дружу с нужными людьми.

– Эй! У нас не курят! – заорал администратор.

– Не курят, так не курят, – буркнул я и швырнул ему бычок: – Держи!

И пока администратор думал, как затушить сигарету, я вышел из доходного дома. Пахло рыбой и – почему-то – паленой шерстью. Под грохот проносящегося поезда прогулялся вверх по улице. Свет редких фонарей придавал теням причудливую загадочность. Они казались живыми, танцевали вокруг меня, что-то беззвучно шептали.

Я подошел к своей серебристой королле и выругался – на лобовое стекло опять прилепили штрафной талон. Отодрал, смял в кулаке, нырнул в салон. Бросил пакет с фотографиями на заднее сиденье – с лишними потом разберусь. Завел двигатель… и откинулся на спинку кресла, борясь с головокружением и внезапной головной болью. Они приходили вечной неделимой парой, причем тогда, когда их особенно не ждешь…

Из-за них-то и закончилась моя полицейская карьера. Ну не совсем, они стали следствием. Причиной стала пуля, пробившая мою башку. Как оказалось, мозгов в ней было немного: пуля прошила лобные доли аккуратно, с хирургической точностью, если что и задела, то не сильно, а пробелы в воспоминаниях, внезапные головокружения и резкая боль – не самая большая плата за неосторожность. Смерть в этом плане гораздо неотвратимее.

Мир перестал кружиться, и я легонько придавил газ. Ночные поездки по городу всегда настраивали меня на философский лад. Линии разметки сплошные и пунктирные – олицетворяли жизнь, иногда ровную и счастливую, иногда прерывистую, с чередованием белого и черного, радости и печали. Тормозные огни – души тех, кто с тобой рядом, тех, кто остался позади, и тех, кто отвернет от тебя на ближайшем повороте. А сами повороты, эстакады, мосты и съезды – жизненные перипетии; благо, всегда есть шанс вернуться туда, откуда начал свой путь, или свернуть с пути и, пробив ограждение, оказаться на дне реки.

Через тридцать минут я подъехал к своему офису. Он был небольшим и очень уютным. И скрывался на втором этаже старого каменного здания. Район Нагата-ку, конечно, не Тюо-ку, и даже не Хигашинада-ку, но мне здесь нравилось. Неподалеку и храм, и круглосуточный комбини, и медицинский колледж Токива, здесь как будто переплелись прошлое, настоящее и будущее…

Отбросив лишние мысли, я поднялся к себе на второй этаж, открыл дверь.

На телефоне в приемной мигала лампочка автоответчика. И мне не надо было проигрывать запись, чтобы узнать кто звонил. Вместо этого набрал номер. Трубку подняли сразу.

– Добрый вечер, советник Сейширо, – сказал я.

– Вы? Фотографии у вас? – в голосе заказчика читалась холодная деловитость.

– Разумеется. В ином случае я бы и не звонил. Можете подъезжать.

– Буду через двадцать минут.

– И не забудьте наличные, – последние слова услышала лишь телефонная трубка.

Я высыпал содержимое пакета на стол. Нашел нужную пленку, отложил фотографии с советником, остальное сгреб в ведро для бумаг. Потом устрою небольшой костерок. Хотя… Может, каких-нибудь красивых баб с особо удачных снимков развесить на стенах в комнате отдыха? Эта мысль понравилась и мне, и статуэтке на столе. Не помню, откуда у меня появился этот керамический тануки, но он пришелся мне по душе. Приземистый и белопузый. В соломенной шляпе. С бутылкой сакэ в одной руке и списком неоплаченных долгов в другой. С большой мошонкой, выпирающей из-под пуза, и огроменным достоинством.

Не сравнить, конечно с моим…

Я мрачно усмехнулся. Дожил. Меряюсь с керамической статуэткой. Одна отрада – вечно выхожу победителем.

Потер шрам на лбу, подумал, что неплохо бы принять душ, чтобы смыть с себя усталость и вонь доходного дома, но посмотрел на часы и понял – не успею. И впрямь, клиент не задержался – приехал ровно через двадцать минут.

Приехал не один. С двумя быкоподобными мордоворотами. Широкоплечими и короткошеими. Я даже напрягся немного – в честном бою мне и с одним таким не сладить. Но все прошло гладко. Мордовороты вели себя тихо. Советник передал деньги, получил фотографии. Рвать и сжигать не стал, возможно, тоже захотел повесить на стену пару удачных снимков. Ну или решил похвастаться перед сопартийцами – смотрите, с какими людьми я встречаюсь. Не только ж размерами взяток они друг с другом меряются!

– А что с фотографом? – спросил он, остановившись в дверях.

– Все улажено, – уверенно отозвался я, – Сакурай вас больше не побеспокоит.

Советник важно кивнул и вышел, забрав с собой мордоворотов. В приемной сразу стало светлее и просторнее. Я щёлкнул тануки по носу: ну что – в очередной раз мне удалось сняться с мели. Раздам долги, закрою пару кредитов, найму длинноногую секретаршу и таки проверю на прочность кожаный диван в комнате отдыха. А то все один, да один – нехорошо.

Оставил шляпу на столе, скинул на кресло пиджак, вытащил из холодильника зеленую бутылочку, отхлебнул. Сакэ мягко втекло внутрь, оставляя на языке маслянистый аромат дыни. Захотелось крикнуть «банзай»! Я заглушил этот порыв вторым глотком. Эх, хорошо!

Большими пальцами оттянул резинки подтяжек, отпустил. Они бессильно хлестнули по плоскому животу. С легким превосходством взглянул на тануки: я-то, мол, держу себя в хорошей форме, не то что ты. Статуэтка ответила лукавой усмешкой: а мне все равно, весело живу, много ем, много пью, по долгам не плачу и платить не собираюсь.

Я недовольно поморщился и третий глоток делать не стал.

Вместо этого отправился в душ. Постоял под горячими струями. Под холодными. Выключил воду и с ожесточением намылился.

Под потолком мигнула лампочка. Еще раз. И погасла. Душевая погрузилась во тьму. Я помянул они, нащупал кран, стал смывать с себя пену. Но снова пришла вездесущая пара: головокружение и головная боль. Я потерялся в пространстве. Душевая как будто стала гораздо больше, тьма – еще темнее. Я вытянул руку и наткнулся на пустоту. Стены исчезли. Закачался пол. Накатила паника. Бешено заколотилось сердце.

Я бессильно замахал руками. Тьма стала вязкой, сдавила горло. Таким же вязким стал и воздух. Он забился в легкие, не давая сделать нового вдоха.

Из последних сил я закусил губу и призвал их. Надо мной закружились три желтых огонька. Они изгнали тьму, нашли стены, вернули на место пол. Я снова смог дышать, обессилено оперся на стену, сполз по ней на пол и, обхватив колени руками, превратился в крохотный дрожащий комок.

Во всем есть свои плюсы. Даже в дырке в башке. Головная боль, головокружение, панические атаки и способность вызывать бесплотные огоньки. Но почему мне казалось, что плюсы не перевешивают минусы?

Не знаю, сколько провел в душевой. Знаю только, что вывалился из нее совершенно опустошенным. Оставляя на полу мокрые следы, я добрался до дивана в комнате отдыха, укрылся пледом и утонул в тяжелом сне без сновидений.

Проспал недолго. В сон ворвалась тревожная трель телефона, разбудила, взбодрила, дотащила до приемной.

– Узнал? – сурово спросила меня трубка.

– Главный инспектор Шиба? – тяжело ворочая опухшим языком, проговорил я. Это был один из немногих полицейских, что остался в моей памяти и не превратился в безликий силуэт. Бывший начальник приходил ко мне в больницу после ранения. Помогал во время реабилитации. С его подачи мне даже выписали пенсию, ну перед тем как вышвырнуть из полиции.

– Верно, – в голосе главного инспектора слышалось удовлетворение. – Помнишь свои последние дела?

Я напряг память и после небольшой паузы нехотя произнес:

– Помню, Шиба-сан.

Перед ранением я вел три дела.

Первое, самое простое, о разбое с нанесением увечий, почти довел до конца. Доказательства собрал, преступника поймал, оставалось выступить в суде.

Второе, о разборке между кланами якудза, закончилось пулей в голову. А ведь ко мне, говорят, подходили, предлагали решить все миром, но я не согласился. Зато мой сменщик оказался менее принципиальным. И его сложно в этом винить: не у всех в башке так мало мозгов как у меня.

Третье, о маньяке-каннибале, я вел почти полтора года, но так и не раскрыл. Не успел…

– Помню, – повторил я тяжело. – А что?

– «Пожиратель плоти» снова в деле, – с нервным смешком отозвался Шиба. – Не хочешь на него посмотреть?

– На него? Вы все-таки поймали его?

– На дело его рук. И зубов.

Мои зубы застучали друг о друга. Руки задрожали. Мне очень захотелось выкрикнуть слово «Нет!», но я сумел-таки выдавить из себя едва слышное «Куда подъехать?».