Сын природы

Солнце село, а город на Неве осветился огнями. Дни уже были довольно длинными, но до белых ночей ещё было далековато. Да и погода не сказать чтобы очень радовала теплом. Весна в Петербурге – это вообще то время, когда зимние шмотки лучше далеко не убирать. После тёплой и солнечной погоды может резко похолодать. Сейчас, правда, для температуры ниже нуля было уже поздновато.

Однако ночь заставила меня надеть, кроме защиты, термобельё под мотокостюм. Было бы довольно тупо простыть незадолго до официально открытия мотосезона, а заодно бездарно пролюбить из-за болезни пол-отпуска.

Открыв гараж, я выкатил железного коня и, оседлав его, двинул к шлагбауму. После зимы ехать было немного непривычно, но тут как с велосипедом: раз научился ездить – уже не разучишься. Единственное, чего не стоит забывать, так это то, что кавасаки ниндзя штука всё-таки спортивная и разгоняется быстро. В первый раз я вообще знатно уху ел, когда сел на него спустя годы езды на машинах, перед которыми у меня был старенький иж, купленный у молодого оболтуса, вроде меня самого, с рук по дешёвке. Тут вам не это, безобразий с медленным разгоном нет, зверь летит как ракета. Осознав это, я как раз выкинул из головы всякие глупости на тему «да что может случиться, столько лет на дорогах, а байк мне чисто для души», после чего пошёл и купил защиту. Ибо нечего.

Мотоцикл же я действительно приобрёл не просто для перемещений по городу. Нас, мужиков за тридцать, вообще начинает тянуть на всякие глупости, и каждый справляется с кризисом среднего возраста по-своему. Впрочем, об этой покупке я точно не жалел. Четыре колеса везут только задницу, а два душу, и этим всё сказано.

Моя же душа сейчас выехала на Дунайский проспект и повернула налево, но не к девкам, а к виадуку. И тут уже можно было немного разогнаться, благо дождя уже пару дней не было, и потому дорога была сухой и, на удивление, свободной. Собственно, потому я ночью в гараж и попёрся.

Есть всё-таки что-то волшебное в ветре, бьющем спереди, и серой ленте дороги, проскакивающей под тобой. Светофоров бы ещё поменьше, и совсем была бы сказка, а так пришлось в какой-то момент тормознуть. Ну да и чёрт с ним. До Типанова было недалеко, а там уже тоже можно будет прокатиться с ветерком, а потом и на кольцевую выбраться. Но есть риск, что один старый товарищ будет поминать меня не совсем добрым словом.

Глушитель у меня нормальный, а не из тех, обладателям которых принято говорить на светофорах: «Мудак, завари пердак!», да и я не вваливаю совсем уж по-дикому в городе, всё-таки не идиот. Но Тёмыч живёт на третьем этаже, окна у него выходят не во двор, так что всяких «двухколёсных пи#арасов» он не любит так, что аж кушать не может, о чём время от времени мне напоминает. Обычно как раз с началом тёплого сезона.

Ну да пусть его, всё-таки у человека стеклопакеты стоят, так что ругается он под вискарь больше для порядка, когда мы у него на кухне с открытым окном курим. С закрытым-то он, если что-то ночью и слышит, вряд ли просыпается.

Взяв разгон, я удачно проскочил светофоры, пролетел сначала под железнодорожным мостом, где Типанова переходит в проспект Славы, потом проскочил под двумя металлическими улитками, а затем случилось то, что время от времени случается в жизни каждого человека. Дерьмо.

Какой-то урод на соляре решил, что уже не хочет уходить у парка Интернационалистов направо, а вместо этого он резко полез на разворот налево, прямо через перекрёсток, и, естественно, не включил поворотник. Ну да, если всё равно нарушаешь, пользуясь отсутствием других машин, то нафиг нужны такие глупости, в своём увлечении надо идти до конца. Только вот в этот раз поворотники были, млять, нужнее воздуха! Потому что мне просто некуда было уйти, не успевал я рыпнуться, чтобы объехать долбанную хёндай сзади, а сделать это спереди мешал поребрик разделительной полосы. Только и успел сказать: «Сук…», прежде чем влететь передним колесом в водительскую дверь и… полететь дальше?

– Да какого чёрта здесь творится?! – прохрипел я, стоя за перекрёстком.

Разворот на сто восемьдесят градусов показал, что и соляре, и моему «ниндзе» наступил пипец, если не сказать хуже. Картина моего собственного тела, как и тушки водителя легковушки, светлых чувств не вызывала. На мертвецов после автоаварий обычно вообще очень неприятно смотреть. Как и на любых других переломанных мертвецов. Кстати о не живых, рядом с разбитой машиной озирался полупрозрачный мужик южной наружности и с непониманием во взгляде ощупывал себя.

От одного взгляда на этого… субъекта меня взяла какая-то животная злость. Я сам не заметил, как мгновенно оказался рядом и без лишних слов начал вколачивать в его голову разумную необходимость вождения по правилам и вселенскую мудрость использования поворотников. Лишь машинально отметил, что на руках у меня почему-то по прежнему мотоциклетные перчатки с пластиком на костяшках.

Впрочем, вымещать эмоции мне долго не дали. Внезапно меня куда-то потянуло, и я вдруг оказался в настоящей реке переливающегося, живого света, что влекла меня вперёд к… к чему-то. А ещё пришло чувство чужого внимания. Так бывает, когда тебе кто-то смотрит в затылок и ты, даже не видя этого человека, начинаешь озираться. Только сейчас это ощущение было во сто крат сильнее.

Я буквально прочувствовал, что меня осмотрели, взвесили и обмерили. Детство, учёбу в школе, потом вуз, службу в армии, работу, женитьбу, рождение ребёнка, семейную жизнь, развод… Все успехи, все неудачи, все достижения, все косяки, каждое доброе дело и каждый хреновый поступок – каждое действие от рождения до последнего удара кулаком уже после смерти физического тела. Меня оценили, вынесли вердикт и, прежде чем мгновение стало прошлым, потеряли ко мне всякий интерес. Лишь течение, что влекло меня, несколько изменило направление.

Я не знал, что меня ждёт, и всё ещё был зол. У меня уже не было ни рук, ни ног – ничего, кроме разума, но всё же я начал сопротивляться одним чистым упрямством. Попытки «плыть против течения» дали лишь одно большое ничего. Я пытался двинуться вправо, потом влево, затем вверх и вниз в странных водах ещё более странной реки, но тоже не преуспел. Что ж, если остаётся лишь путь вперёд, то так тому и быть. Решив это, я попытался разогнаться по течению и вот это у меня неожиданно получилось. Сначала движение быстрее потока было едва ощутимым, но оно было. И это, чёрт побери, воодушевляло! Потому я приложил всю свою волю и всё упрямство, чтобы разогнаться быстрее. Быстрее шага, быстрее бега, быстрее велосипеда, быстрее машины, быстрее байка… Разница между моей скоростью и скоростью потока всё росла. В какой-то момент мне показалось, что он и вовсе не движется, лишь я сам несусь вперёд всё стремительней. То ощущение, что напоминало разгон на мотоцикле на пустой трассе, давно осталось позади, но я всё ускорялся и ускорялся, не желая тормозить. Вы хотели, чтобы я отправился вперёд?! Что ж, я влечу туда так быстро, как только смогу, и, если надо, разобью собой клетку, в которую меня хотят посадить. Я, только я и никто кроме меня не будет решать, куда мне отправиться! Я уже сдох, и потому бояться слишком поздно. Страх удел живых, а сомнения для смертных!

С этой мыслью светящийся поток вокруг меня забурлил, как кипяток. Где-то фоном прошла идея про кавитацию и супер-кавитацию, что использует та же торпеда Шквал, которая двигается в воде на скорости в две сотни узлов… Вроде бы двести. Впрочем, какая разница? Где кавитация в воде и где река света, по которой плыла моя душа?! Что бы я ни сделал, это определенно изменило устоявшийся здесь порядок, и слово «плыть» ко мне больше не подходило. Я летел. И летел всё быстрее, уже ничего толком не соображая, не размышляя, не видя, не слыша и не понимая. Осталась только скорость, которая лишь росла, пока я вдруг не заорал от боли.

Воздух резанул по лёгким, как наждачная бумага пополам с битым стеклом, глаза слезились и ничего толком не видели, руки и ноги отказывались повиноваться. Стоп! Глаза?! Руки и ноги?! У меня, чёрт побери, снова есть тело! Я живой. Живой! Ни резь в глазах, ни боль в лёгких не могли перевесить чувства чистого и незамутнённого счастья, от которого я засмеялся тонким голоском, несмотря на все неприятные ощущения.