Сьrxnъ

Вместо пакета с мусором в мусоропровод провалился я.

Лететь вниз по шершавой зловонной трубе пришлось долго. Я бы предпочел упасть с высокого моста плашмя, нежели провалиться в металлический мусоропровод вниз головой. Поток воздуха при падении с моста не сдирает кожу с тела, как стенки мусоропровода; а вредоносные бактерии не вцепляются в оголенную плоть.

Я не удивлюсь, если первая пытка любой грешной души перед попаданием в личный котел для вечных мук — это несколько часов падения в душном мусоропроводе.

Я вылетел из смердящего дупла со звуком, напоминающим мое родовое имя — «Харк». Мусоропровод словно произнес его.

Падение мне смягчили гнилые овощи, картонные коробки и битое стекло. Несколько заостренных осколков впились в мою спину и ягодицы. Я потратил какое-то количество минут, чтобы все их вынуть из своей плоти. Место, в которое я попал, было не просто помещением в подвале.

Я словно очутился в ином прелом измерении. Где мусор является строительным материалом для всего. Я был, как во сне бездомного титана.

В дали я лицезрел мегаполис, собранный из человеческих отходов. Я отправился на свет от лампочек и костров. Поначалу мои ноги то и дело утопали в рыхлом мусоре; потом я вышел на протоптанную дорожку и уверенно зашагал к высоткам построенным из полных мусорных пакетов, сломанных дверей от неработающих холодильников и ржавых труб, скрепленных с пластиковыми бутылками.

Перед распахнутыми высокими металлическими воротами стоял почтовый ящик кубической геометрии. Ящик держал в руке каменный тролль ростом где-то под 3 метра; в другой руке тролль держал зажигалку подходящих размером для его ручищ — это была самая большая «чикалка», которую я когда-либо видел.

По идее, она должна была гореть, как вечный огонь, но язычок пламени прятался где-то внутри зажигалки и по тем или иным причинам отказывался показываться.

Я опустил руку в почтовый ящик и вынул газету. Пожелтевшая и покрытая слоем пыли — она лежала внутри почтового куба уже довольно давно.

Это была главная военная газета империи, с 18... года издавалась ежедневно. В газете публиковались приказы по армии, материалы о бытовой жизни войск, текущие технические новости и данные об иностранных армиях.
В годы войн газета публиковала списки убитых, раненых, пропавших без вести солдат и оперативников. С июля по ноябрь 19... года выходила под названием «Армия и мореходство свободной Империи».

Я пригляделся к одному снимку на "9" странице. Свечку не держал, однако лицо на снимке смотрящее на меня каким-то прожекторным взглядом показалось мне знакомым. Имени я вспомнить не смог, как и обстоятельств личных встреч, которых, может быть, никогда и не было; я вполне мог общаться с человеком с изображения исключительно дистанционно.

Газету я не бросил обратно в ящик тролля, а взял с собой: я свернул ее и заткнул за пояс.

Мое внимание привлекли звуки, напоминающие хлопки, которые рождаются от ударов по мячу.

Я не ошибся в своей догадке, и я убедился в этом, когда пришел туда, куда вознамерился дойти, после того как услышал хлюпающие звуки.

Поле, на котором два ребенка играли с мячом, размерами было 90 на 45 метров. Противостояние детей, облаченных в большие черные мусорные пакеты с ровными вырезами для глаз и рта, смотрелось комично, как-то несуразно. Почти как два жука-навозника, не поделивших бурый шарик, двое детей на поле с воротами катали коричневый мяч.

У поля я надолго не задержался. Зрелище было не самым захватывающим. Я пошел по протоптанной тропинке дальше и в конце концов вышел к бетонной дороге.

Я пошел по дороге в сторону мусорных высоток. Через какое-то время меня кое-что напугало.

Впереди загорелся свет, и реальность заполнил шум от тарахтящего мотора, страстно сжигающего горький бензин.

Я запрыгнул в большую покрышку, как в колодец, — она валялась на обочине в нескольких метрах от бетонного участка. Осторожно выглянув, я увидел мотоцикл, верхом на котором сидел опасного вида человек.

Он был одет в ветровку с капюшоном; руки человека с длинными заостренными ногтями на концах весьма продолговатых пальцах держали штурвал; вместо брюк байкер носил длинное платье до пола — из чего я сделал вывод, что это, вероятно, женщина. На ступнях байкерши выделялись ласты с обрезанными перепонками.

Женщина остановила мотоцикл на том месте, где несколько секунд назад находился я. Она стала вращать головой и обводить внимательным взглядом округу. Неужели эта особа ищет меня? — с опасением подумал я и опустился ниже, чтобы мою голову не было видно, когда взор женщины на мотоцикле поравняется с покрышкой, в которой я притаившись находился. Я перестал дышать, опасаясь, что она может обратить на это внимание. Чтобы не было слышно стука от зубов, я положил между рядами мокрый вспотевший слюнями язык; дрожащие колени прижал к груди, за которой сердце неистово колотилось.

Потом мотор вновь заревел — это означало, что человек на мотоцикле помчался дальше. Женщина направила своего железного коня в сторону, откуда я пришел. Это было понятно по тому в какую сторону удалился моторный рев.

Я опасливо выглянул и, убедив себя в том, что мне ничего не угрожает, и лицезрея какое-то время пустую дорогу и слушая тишину, я оставил свое укрытие за взмокшей спиной, покрытой мурашками.

Над высотками из мусора горело несколько точек, но это были не луны и не планеты, хоть и очень на них похожие. Они скользили над районом и их плавное движение сопровождалось короткими потоками ветра.

Я пришел к выводу, что «планеты» — это чьи-то носы.

Заметил, что воздух «на районе мусорных высоток» хрустящий и не такой зловонный. Пахло новым пенопластом, вспененным полиэтиленом и чем-то протухшим.

Иногда с неба падали капли. Кажется эти капли от планет.

Наконец я вышел к главной площади. Мое внимание привлек стеклянный полукруг больших размеров. Он прозрачный, но изнутри раскрашен красной краской, чтобы не было видно, что происходит в его утробе. Однако в одном месте краски не было и стекло отсутствовало. Там висел квадратный вырез, закрытый москитной сеткой.

Я заглянул в это сетчатое окно и увидел длинный кухонный стол за которым сидела полноценная ячейка общества — семья из 5 человек. Все они были одеты в черные мусорные пакеты с вырезами на уровнях глаз и рта. Они без сомнения ужинали или завтракали. Я обратил внимание на гастрономическое содержание кухонного стола:

1) Черная банановая кожура в соусе из остатков майонеза с солью, посыпанная сухими крошками черствого хлеба;

2) огрызки яблок, сваренных в кипящем соке из пакета и измалеванные в гречке с сахаром;

3) нарезанная кожура апельсинов с гречкой, плавающая в огуречном рассоле.

Удивительно, но всё выглядело вполне себе аппетитно, и запах, доходящий до моих обонятельных рецепторов через москитную сетку, не вызывал тошнотворного отвращения.

Я оставил незаконное наблюдение, так как подумал, что это не совсем порядочно, вот так вот наблюдать за кем-то через окно, через москитную сетку. Особенно во время приема пищи.

Я вынул газету из-за пояса и вновь принялся изучать ее содержание.

На последней странице «Армия и мореходство свободной Империи» я обнаружил карту «района мусорных высоток». Приятное удивление резко сменилось ухмыльнувшимся разочарованием издевательски похлопавшим меня по левому плечу. Я ни черта не смог разобрать на этой карте; она напоминала разрез клубка из проводов сотни дешевых наушников — распутать невозможно, проще выкинуть.

Я свернул газету, сунул сверток в подмышку и пошел примерно прямо на угад под углом пятьдесят градусов.

Я обнаружил дерево. Оно прорастало из красной жидкости, которая пахла, как чесночная отрыжка. Я подумал: «У всех у нас кровь Богов, но ее нужно активировать». Я пригляделся к дереву; на дереве было нарисовано сердечко; а внутри сердечка такая надпись: Реинка(гнездо для наушников)Рнация.

Я услышал рев. Тот ошибочный ломкий рёв. Нырнул в красную воду. Я старался не думать, что теперь от меня будет пахнуть чесночной отрыжкой. С другой стороны — я не чувствовал разницы.

Когда я перестал слышать мотор я вынырнул. Я осмотрел газету: она была полностью сухая. Я же до нитки вымок.

Я увидел коробку под скамейкой; подумал что было бы здорово обнаружить внутри сухое полотенце.

В коробке лежали наушники и я их взял. Я вспомнил, что в статуе тролля у границ города был вход для наушников. Возвращаться к троллю я не стал, а решил найти выход из ситуации путем обнаружения другого входа.

Я поместил штекер в гнездо на дереве и прислушался... Шарообразные звуки. Я испугался такой объемности и обтекаемости звука.

Плоский звук мне куда понятней; на плоском звуке мой слух уверенно ходит от края до края и поигрывает тростью, но шарообразный... На шарообразном звуке не походишь не попрыгаешь. Разве что найдешь колодец в котором можно было бы спрятаться и переждать. Главное, чтобы тот колодец был не слишком глубоким, а то глубина... Даже больно думать, что такое глубина.

Еще я нашел бронежилет, от знаменитой компании «Смыслы долго не живут». Будет не лишним облачиться в него, подумал я и облачился; и почувствовал себя уверенней хоть и тяжелей, хотя вроде бы чем ты тяжелей тем ты уверенней.

Живот слегка заболел и я его погладил. Он просил кушать. Единственное съедобное что я нашел у дерева прорастающего из красной жидкости — это веточка от винограда. Я погрузил виноградную веточку себе в рот и жевал ее; жевал, как осоку.

... Дом, построенный из книг. В нем жила женщина, чем-то похожая на Калипсо из «Пиратов Карибского моря». Она тщательно осматривала корешки книг. Задумчиво изучала названия на них, не отрывая пальцев от слегка двигающихся губ.

А потом она резко схватила одну из книг. Дом чудом устоял. Женщина заботливо открывала книгу, подошла к бочке, в которой горел огонь, и когда свет от огня падал на страницы, женщина облизывала подушечку пальцев, касалась этой подушечкой страницы и... переворачивала страницу. Читала, переворачивала. Читала. Переворачивала.

Но огонь в бочки не переставал гаснуть. Но дыма становилось все больше. Я не успел сориентироваться как дым застелил мне глаза и проник в легкие...

Дым. Чье-то лицо. Кашель. Костяшки пальцев. Боль в носу. Не вижу свои руки — дым. Резка боль. Окружен. Я окружен. Головокружение. Небо ясное — его нет. Дремучий дым. Он не дремлет. Пролитая миска супа. Страшно. Молния ярости. Дайте уединение. Блуждаю среди публики. Агрессивная публика попалась. Удар в живот. Стон, но не мой — вот и бронежилет пригодился.

Выбравшись из дымовой завесы, в которой кто-то агрессивный пытался сделать мне больно я снова оказался на улице.

Улицу освещал тусклый свет. Где-то вблизи что-то поскрипывало, но разобрать, что именно, мне было проблематично. Я мог различать предметы вокруг, но они были не насыщены подробностями в таком неясном освещении. Я побрел примерно прямо на угад под углом пятьдесят один градусов. В конце концов, жизнь — это путь в темноте, где каждый шаг может стать последним, мудро подумал я.

Вскоре я остановился увидев нечто меня заинтересовавшее. Благо сцена свидетелем которой я стал была не за москитной сеткой и моя Порядочность не осуждала меня плотно сжатыми губами на качающейся туда-сюда мокрой голове.

Он стоял в костюме имперского штурмовика, прислонившись спиной к деревянному ламп-столбу. Костюм выглядел неважно, но тем не менее я без труда распознал его культурную принадлежность.

На голове штурмовика, помимо шлема штурмовика, покоился яблочный огрызок со вскрытой сердцевиной за которой проглядывались маленькие черные косточки. Пальцы штурмовика хаотично двигались: он то сжимал их в кулак, то распрямлял, то тер подушечки пальцев друг об друга — и снова в кулак.

Из-под пластикового белого шлема с мазками грязи и тонкими, но тем не менее заметными трещинами доносилось тяжелое дыхание. Наверное, тяжело тянуть воздух в такой штуке на черепе, подумал я. Наверное, туго контролировать вдох и выдох, когда на тебя пристально смотрит здоровенный, ростом с взрослого человека, мотылек, в чьих тонких лапках арбалет, заряженный шампуром для шашлыка. И этот шампур точно так же, как мотылек пристально смотрел на человека с огрызком на голове.

Я покачала головой: «Кто доверил мотыльку арбалет?» — подумалось мне.

С другой стороны, я бы и штурмовику его не доверил.

Штурмовик нервно кашлянул. Мотылек выстрелил. Шампур попал...

В яблочко!

Штурмовик потерял сознание. Мотылек выронил арбалет и бисерными шажками подбежал к валяющемуся на земле каскадеру. Мотылек вытащил кошелек из его кармана и улетел вверх во тьму, к планетам, которые вероятней всего мокрые носы.

Через несколько секунд я ощутил резкий порыв ветра; немного пыли попало в глаза. Я услышал чавканье (без удовольствия) и рядом с потерявшим сознание штурмовиком одиноко спустилось полупрозрачное крылышко.

Штурмовик очнулся через минуту. Не обнаружив мотылька, не нащупав в своем кармане бумажника, он расстроенно вздохнул. Затем вынул шампур, застрявший в деревянном столбе, приподнял шлем обнажив синие губы окруженные щетиной (местами седой) и укусил огрызок яблока, как кусок поджаренной свинины.

Поев (без удовольствия), он укрылся полупрозрачным крылом и заснул своим сном.

Я приблизился к штурмовику. На его шлеме с обратной стороны мелкими чёрными буквами висело одно слово, которое я не ожидал увидеть. Еще раз протер заболевшие от пыли и от того, что я их тер глаза. На шлеме было написано: "Харк". Все таки — Харк.

Я прикусил губу и вытянул руку в сторону штурмовика: мне захотелось провести ладонью по его щетинистой скуле, но в нескольких сантиметрах от его лица я себя одернул. Это плохая идея, мысленно сказал я.

Штурмовик храпел под ламп-столбом, я несколько минут просидел молча, наблюдая за его сном. Его сон не показался мне беспокойным (а я тайно желал этого), поэтому я так же молча встал и ушел почти бисерными шагами скрывшись за чёрными неосязаемыми шторами мрака, окружившими неравномерным кольцом ламп-столб...

Я вынул газету из подмышки — она стала немного мокрой от моего пота — и развернув прочел: «Люди-еноты атакуют нас с севера. Жители боятся за свой мусор. Власти ничего не могут сделать. Или не хотят?»

Я прочел статью про одного человека. Снимок этого человека отсутствовал. Про него написано: Он часто давала себе очень плохие советы. Всегда им следовал и никогда не отчитывал себя за них. Его щетинистые щеки, всегда были белы от седины.

Я остановился. На меня накатило беспокойство. Я стал вертеть головой пытаясь определить где здесь север. Потом задрал голову намереваясь определить сторону света по звездам. Мокрые дрожащие луны и планеты плавали надо мной.

На том небе не водилось звезд.

Порой я замечал появление маленьких светящихся точек. Но они появлялись лишь на короткое мгновение и почти сразу же пропадали; а почти сразу же после того как они пропадали с неба падал черный мусорный пакет, но без вырезов для глаз и рта. Зато полный мусора.

Бррром-пом-пом-пом!

Я дернулся. То, что я услышал несомненно было ревом мотора позади меня.

Я обернулся. Это оказалась она — женщина на мотоцикле. Женщина с длинными ногтями; женщина в капюшоне. На ее поясе висело два небольших пакета из-под мусора, которых в прошлый раз не было. В них лежало что-то крупное и круглое; и с них что-то капало. Женщина высморкалась в сдутый коричневый мяч не отрывая от меня пристального взгляда. Она словно целилась в меня из арбалета. Я бы предпочел острие шампура чем этот тонкий, как игла, прожекторный взор.

Я не стал убегать; не стал искать взглядом покрышку, похожую на колодец, в котором можно было спрятаться. Я разжал ладонь, в которой держал военную газету.

Поток ветра. Газета мокрая от моей испарины прилипла к бетону и ветер ничего не мог с этим поделать.