Таинственный Легворк

Эпизод 1. Исчезновение в рифме сновидений

Воздух в пузыре грёз был густым и сладким, пахнущим остывшим воском и пылью на забытых настольных часах. Команда Звёздного Экспресса стояла перед местом последнего упокоения легендарного Часовшика, которое было в прекрасной ротонде на обрыве в Рифа Сновидений. В центре, в массивном кресле-каталке с высокой спинкой, похожем на трон, сидел Михаил-Шарль Легворк, Часовщик Пенаконии. Его тело было неподвижно, глаза закрыты, и лишь лунный свет, выхватывал из полумрака резкие, уставшие черты его лица. Это была оболочка, сосуд, из которого ушла жизнь, но осталась титаническая воля, завершившая свою работу.

Кэллус молча наблюдал, как Март 7 нерешительно протянула руку, чтобы коснуться сияющего шара лежащего на коленях Часовщика, но Вельт остановил её мягким, но твердым жестом. Его взгляд, всегда такой проницательный, был полон странной, тяжёлой ясности. Они все чувствовали это — завершение. Не просто смерть человека, а завершение грандиозного плана, растянувшегося на десятилетия.

И тут же, рядом с креслом, замерцал другой силуэт.

Миша. Коридорный отеля «Грёзы», мальчик с глазами полными мечтаний о звёздах. Он смотрел на тело Часовщика не с ужасом, а с тихим, постепенно нарастающим пониманием. Он поднял свою руку и увидел, что сквозь ладонь проступают очертания сумрачных кварталов Рифа. Он не отбрасывал тень. Он был тенью.

– Я ведь и есть это воспоминание, правда? – его голос прозвучал неестественно тихо, словно доносился из соседней комнаты. – Я – его сон о детстве. Его обещание, которое он оставил для вас.

Март 7 попыталась схватить его за руку, но ё пальцы прошли сквозь запястье, встретив лишь ледяное покалывание статики. Она ахнула, отпрянув.

– Не может быть... Мишенька...

– Он был моим дедом, – продолжил Миша, и его голос начал дробиться, как трескается стекло. – И он был мной. Мы ждали так долго. Ждали «Экспресс». Ждали Безымянных.

Его фигура стала прозрачнее. Теперь сквозь него был отчётливо виден узор на ковре. Это было то самое «исчезновение», которое они уже видели на Пенаконии, та же безжалостная логика мира, что забрала Галлахера. Реальность, отзывающая свои ошибки, стирающая написанное карандашом.

Кэллус шагнул вперёд, сжимая наследие часовщика, шляпу. Он чувствовал жгучую несправедливость. Этот мальчик, эта память, заслуживал большего, чем простое растворение в небытии.

– Держись! – выкрикнул он, хотя понимал бессмысленность своих слов.

Миша обернулся на него. На его лице не было страха, лишь глубокая, неизбывная грусть и тоска по чему-то, чего у него никогда по-настоящему и не было. По простому бытию.

– Я так хотел путешествовать с вами... – прошептал он. – Быть настоящим...

Эти слова стали его последними. Его силуэт окончательно распался на миллионы сверкающих частиц, похожих на пыль, танцующую в луче проектора. Частицы повисели в воздухе мгновение, словно не решаясь исчезнуть, а затем погасли, одна за другой. В комнате осталось лишь тело Часовщика, давящая тишина и ощущение чудовищной, невосполнимой потери. Пузырь грёз, выполнив свою последнюю функцию, начал медленно рассасываться по краям.

Эпизод 2. Астральное море и лик Загадки

Не было ни взрыва, ни падения. Было лишь смещение. Одно мгновение Миша ощущал себя распадающимся на атомы, теряющим саму структуру своего «Я», а в следующее – он воспринимал. У него не было глаз, чтобы видеть, и ушей, чтобы слышать, но он существовал. Он плыл.

Вокруг простиралось Астральное море. Это не было морем в привычном понимании. Это был океан чистого смысла и потенциальной реальности. «Вода» вокруг состояла из переливающихся теней, сплетающихся мыслей и обрывков забытых мелодий. Вдалеке проплывали грёзы неведомых существ, похожие на диковинных медуз, а под ногами – если бы у него были ноги – мерцали созвездия нерождённых миров. Всё здесь было возможностью, намёком, загадкой, ожидающей своего разрешения.

И тогда он увидел Его.

В самом сердце этого моря неизъяснимых сущностей, в точке, где сходились все нити вероятностей, парил Мифус. Его форма была одновременно и ужасающей, и прекрасной. Он напоминал гигантскую, полупрозрачную медузу, чьи щупальца были сплетены из лестниц, ведущих в никуда. Его тело, подобное разорванному и заново собранному когнитивному центру вселенского масштаба, пульсировало мягким, завораживающим светом. Это был свет не озарения, а тайны, свет, который не открывает, а скрывает, заставляя душу вглядываться вглубь самой себя. Лик Эона был обращён к Мише, и в том взгляде, лишённом глаз, не было ни суда, ни милосердия — лишь безмерный, безразличный интерес ко всему неопределённому и невысказанному.

«Ты — интересный парадокс», — прозвучало в самом сознании Миши. Голос был подобен шелесту страниц тысяч книг, которые никогда не будут написаны. «Воспоминание, жаждущее стать фактом. Заблуждение, отчаянно цепляющееся за истинность своего бытия. Твоя воля — отрицать собственную иллюзорность — сама по себе является совершенной формой Энигматы».

Миша не мог ответить. Он мог лишь хотеть. И его желание было простым и монолитным, как скала: Я хочу быть. Я хочу жить.

Он двинулся навстречу Эону. Дороги здесь не было. Каждый его шаг — или мысль о шаге — рождал под ногами зыбкую тропу из застывшего света, которая тут же исчезала позади. Он шёл через водовороты несказанных слов и пустыни забытых идей. Астральные ветра, пахнущие озоном после грозы и старыми чернилами, обдували его сущность, пытаясь унести с собой частичку его памяти, но его воля, закалённая долгим ожиданием на Пенаконии, была непоколебима. Он был пустым пузырём грёз, который жаждал наполниться.

Мифус наблюдал за этим шествием, и в его бездонной сущности зародилось нечто, отдалённо напоминающее восхищение. Здесь, на грани реальности, в месте, где ещё ничего не определено, воля этого призрака, этого «мема», была сильнее многих так называемых истинных судеб.

«Вселенная бесконечна, и потому в ней нет места невозможному», — изрёк голос, и на этот раз в нём прозвучала тяжесть окончательного решения. «Ты стремился к Освоению, но твой путь лежал через Загадку. Что ж, я дам тебе её. Я дам тебе самую великую тайну — существование».

Щупальца-лестницы Мифуса протянулись к Мише, и в их переплетении он увидел мгновенное рождение и смерть галактик, хороводы планет и тишину между звёздами. Эон не просто перенёс его — он переписал. Он взял сущность Миши, его чистую тоску по жизни, и вплел её в новую, только что сотканную реальность, связанную с их вселенной тончайшими нитями мнимого пространства.

Эпизод 3. Усадьба Легворков

Боль пришла первой. Резкая, яркая, знакомая до слёз. Миша — нет, теперь он был Михаилом — споткнулся о корень старого дуба и шлёпнулся на мягкую, влажную после недавнего дождя траву. Он лежал, глядя в высокое, незнакомое небо, где плыли пушистые облака, и в его ушах звенела тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц. Он вдохнул. Воздух ударил в лёгкие, наполненный ароматом хвои, прелой листвы и дымка из далёкой трубы. Он поднял руку — настоящую, из плоти и крови, с царапиной на ладони, из которой проступали капельки крови. Он почувствовал её солёный вкус на языке.

Он был живым.

– Михаил! Михаил, ты где?

Голос, позвавший его, был тёплым и тревожным. Он принадлежал женщине, которая вышла на крыльцо усадьбы, стоявшей поодаль. Это был не дворец и не лачуга, а крепкий двухэтажный дом из тёмного дерева и дикого камня, с широкими окнами и покатой крышей, поросшей мхом. Дымок поднимался именно отсюда. Всё вокруг дышало спокойствием, ухоженностью и тихим достатком. Сад, окружавший усадьбу, был полон не идеально подстриженных кустов, а буйных, живых зарослей жасмина и сирени.

Михаил встал, отряхивая штаны. Он смотрел на женщину, и в его душе не вспыхнуло мгновенного узнавания, но возникло странное, глубокое чувство принадлежности. Это была его мать. Её звали Изабель. Она была созданием Энигматы. Её фигура на мгновение могла показаться размытой, будто состоящей из тысяч перекрывающихся воспоминаний, а её улыбка была одновременно и ласковой, и бездонно-загадочной, как будто она знала все секреты мира, но не спешила их раскрывать. Мише казалось, что она и есть самое настоящее воплощение Загадки. Одна из неизвестно скольких.

– Опять заигрался, мой мальчик? – сказала она, подходя и мягко стирая грязь с его щеки. Её прикосновение было реальным. – Беги, умойся. Ужин скоро будет готов.

Из-за её спины появился мужчина, его отец — Жан-Клод. Он был высоким и молчаливым, с руками мастера, привыкшими к дереву и металлу. В его глазах, цветом похожих на старое серебро, плескалась не скорость мысли, а её глубина. Он был инженером-часовщиком, и в его мастерской, окна которой выходили в сад, царил идеальный порядок, контрастирующий с живой природой вокруг. Он кивнул Михаилу, и в этом кивке было больше понимания и одобрения, чем в иных длинных речах. Отец воплощал Изменение и был настоящим творцом, способным из простых, не живых элементов сотворить чудо.

«Они не совсем реальны... они — загадка, которую мне предстоит разгадывать всю жизнь», — промелькнуло в голове у Михаила, когда он зашёл в дом.

Внутри пахло воском, печёным хлебом и старыми книгами. Скрипучие половицы, потертый персидский ковёр в гостиной, полки, ломящиеся от фолиантов с непонятными названиями чертежей невероятных механизмов. На каминной полке стояли часы его отца — сложнейший механизм, показывающий не только время, но и фазы далёкой луны, и движение воображаемых планет. Это был мир, сотканный из сна, но обретший плоть и кровь по воле Эона.

Михаил подошёл к зеркалу в прихожей. В нём отразился мальчик лет восьми, с румяными щеками, светлыми волосами и большими, внимательными глазами, в которых притаилась тень памяти, не принадлежавшей ему. Он был единственным живым существом в этом доме, в этом мире. Единственной несомненной истиной в царстве, построенном на тайне.

Он прикоснулся пальцами к холодному стеклу. Отражение ответило ему. Где-то там, в других измерениях, его друзья с Звёздного Экспресса оплакивали его исчезновение. А он был здесь. Он был жив. Его великое Освоение только начиналось, и первым шагом была величайшая из загадок — он сам, Михаил-Шарль Легворк, и его новая, невозможная жизнь, подаренная богом скрытых истин.

Эпизод 4. Наследие Загадки

Воздух Англии 1988 года был густым, влажным и непривычно прохладным. Михаил стоял босыми ногами на мокрой от росы траве, вглядываясь в очертания усадьбы, которая, казалось, существовала здесь всегда. Всего несколько часов назад он был распадающимся воспоминанием в Астральном море, а теперь каждый его нерв остро чувствовал реальность этого мира: шершавую кору дуба на краю владений, тяжесть кружки с утренним какао в руках, упругую плотность земли под пятками.

Его родители, Изабель и Жан-Клод Легворки, наблюдали за ним с крыльца. Они не были людьми в привычном понимании. Изабель, чья сущность была воплощением Загадки (Riddle), казалась сотканной из полунамёков и изменчивых теней. Её улыбка была тёплой, но в глубине глаз таилась бездна невысказанных вопросов, меняющих саму ткань реальности вокруг. Жан-Клод, аватар Изменения (Morph), был молчаливым и основательным. Его руки, привыкшие к дереву и металлу, могли придать любому материалу новую, подчас неожиданную форму, следуя потокам бесконечной трансформации.

– Он осваивается, – тихо произнесла Изабель, и её слова не просто прозвучали, а отпечатались в утреннем воздухе, делая его ещё более реальным.

– Ему нужно время, чтобы просто быть, – ответил Жан-Клод, и в его голосе слышался скрип дерева и лязг шестерёнок. – Заклинания, наше наследие... это слишком скоро. Сначала – земля под ногами. Потом – магия, что меняет её.

Изабель повернулась к мужу, и её взгляд стал игривым и острым, как кончик шипа.
– Но одну маленькую загадку для разминки? Безопасную. Для семьи.

Не дожидаясь ответа, она спустилась по ступеням и подошла к Михаилу. Она нежно коснулась его плеча, и мальчик обернулся, в его глазах всё ещё читалась оторопь от нового мира.

– Мишель, – начала она, и её голос зазвучал как колокольчик, – наш мир держится на загадках. И у нашей семьи есть две великие. Но большие – подождут. А сейчас – попробуй разгадать одну маленькую, домашнюю.

Она сложила руки и прошептала в тишину сада:

«В доме тихо и незримо,
Трудится неутомимо.
Он слуга, и верный друг,
Исцелит души недуг.
Но ни слова вслух не скажет —
Кто же он, кто тебе важен?»

Жан-Клод, стоявший на крыльце, улыбнулся, и его лицо озарилось тёплым светом.
– Слишком просто, моя дорогая. Конечно, домашний эльф.

Но Михаил замер. Его собственное сознание, память Часовщика, всё ещё жившая в нём тонкой нитью, отозвалась на этот образ. Он увидел не абстрактного сказочного персонажа, а чёткий, ясный, почти что родной образ. Образ, который был частью его утраты и его мечты.

– Пом-Пом! – воскликнул он с восторгом, в котором смешались радость узнавания и щемящая боль ностальгии по дому, которого у него никогда не было.

Воздух в саду задрожал, заструился и сгустился. Изабель, чья воля направляла этот процесс, улыбалась, наблюдая, как реальность подстраивается под отгадку. И в одно мгновение, под звук колокольчика, которого никто не звонил, перед ними появилась она. Пом-Пом. Но не сказочный домовёнок, а та самая, из другого мира и другой реальности. Она была одета в свой неизменный наряд, и её большие глаза смотрели на новую семью с выражением, в котором было больше понимания, чем удивления.

– Ну, вы удумали, – пробурчала она, осматриваясь вокруг. – Из мира грёз – в английскую глушь. Хотя... тут неплохо пахнет. Землёй и яблоками.

Изабель, не теряя торжествующего вида, тут же загадала вторую загадку, на этот раз вкладывая в неё больше силы, определяя будущее:

«В тени путей, где ход незрим,
Он с домом новым и семьей един.
Он путь укажет в мире новом,
Кто будет другом нам толковым?»

Михаил и Пом-Пом, связанные теперь одной тайной, переглянулись и хором выкрикнули:
– Пом-Пом!

На этот раз изменения были невидимы, но куда более глубокими. В глазах Пом-Пом мелькнули огоньки нового знания – карты Британии, расписания «Хогвартс-экспресса», обычаи и нравы этого странного мира 1988 года. Она стала их проводником, их живым якорем в этой реальности.

– Впрочем, пусть будет так, – снова проворчала она, но в её ворчании уже слышалась теплота. Она повернулась к Жан-Клоду. – Жан-Клод, тебе надо бы часы интересные сделать. Волшебные. Но материалы нужны настоящие, не из грёз. Не из наших старых запасов.

Отец семейства кивнул, его ум уже начал просчитывать возможные конструкции и механизмы.
– Изабель, – сказал он жене, – возьми Мишеля и прогуляйтесь до деревеньки. Оттери-Сент-Кэчпоул, кажется? Там может что-то найдете подходящее. А ещё... – он указал рукой в сторону, где за деревьями виднелся холм с одинокой башней, – рядом с нашей усадьбой есть интересный дом. Похож на башню. Там живут те ещё загадочники, Лавгуды, если я не ошибаюсь. Думаю, они могут стать вам хорошими друзьями.

Михаил слушал, и его сердце билось чаще. Его великое Освоение началось. Не через годы подготовки, а здесь и сейчас. С магическим существом в качестве компаньона, с родителями-воплощениями высших сил и с целым миром загадок, которые предстояло разгадать. Он был больше, чем просто живым. Он был частью тайны, и тайна эта была его домом.