Так получаются волшебники

На дворовых качелях всегда была давка. Казалось, всё детство — это очередь. Толпа ребятни старательно изображала взрослый социум: кто громче крикнет, кто сильнее толкнёт, кто ловчее проскользнёт. Работали локтями.

Иногда подходили особи покрупнее, с первыми тёмными волосками над губой. Их пропускали без очереди, с молчаливым почтением. С гоготом и ржанием они делали несколько мощных, задиристых качков и удалялись, как будто сейчас проверили свою территорию.

Движение остальных детских тел к качелям продолжалось.

«Вот не хочу я так!» — думал я.

То ли дело у дедушки в саду. Он своими руками смастерил мне качели: прочная доска на верёвках висела на почти горизонтальной ветке старой-престарой яблони.

Они были тихие, неторопливые, только чуть скрипели, убаюкивая. Подходишь — и они твои. Весь мир — твой. Солнце, шелест листьев, запах травы. Никакой толкотни.

Поэтому, глядя на шумную дворовую очередь, я лишь бросал в сердцах: «Да пошли вы все! Вот приду зимой, когда вас тут не будет, и накачаюсь вволю!»

Но зимой я не приходил. Откладывал. Проходил мимо с санками, поглядывая на заснеженные, одинокие качели. Как и все остальные, кто грозился прийти, — я лишь мечтал. До одного дня.

Однажды я просто… свернул с дороги.

Шёл себе мимо, катил санки. Остановился. Посмотрел. Качели стояли застывшие, будто стеклянные, опутанные инеем. И вдруг внутри что-то щёлкнуло — тихо, но очень чётко.

Я отставил санки в сугроб, медленно протоптал первую тропинку к заветным качелям. Снег хрустел громко, по-зимнему.

Я стёр ладонью иней с доски сиденья. Она была ледяная, как камень. Взялся за цепь, покрытую колючей изморозью. Сел. Оттолкнулся.

Раздался скрип — резкий, пронзительный, будто крик от холода. «Иии-иии!»

Я качнулся ещё раз, сильнее. И скрип стал чуть мягче, будто ледяная плёнка начала трескаться.

А на третьем размахе случилось чудо.

Вместо скрипа раздался тёплый, упругий вздох дерева. И с веток прямо на меня посыпались… лепестки. Белые, лёгкие, пахнущие мёдом. Яблоневый цвет!

Я зажмурился от неожиданности, а когда открыл глаза, то увидел, что снег под ногами растаял, будто его и не было.

Вместо него — густая, изумрудная трава. Воздух стал густым, тёплым и звонким от жужжания пчёл. На мне была уже не дутая зимняя куртка, а лёгкая футболка. Качели летели вперёд — и передо мной проплывала ветка с зелёными листьями и крошечными завязями яблок.

Я откинулся назад — и краем глаза увидел зимний двор, теперь бледный и беззвучный, как старая фотография. Другой мир, выше которого теперь я. На высоте качелей.

Получалось, что я раскачивался ровно на границе. Вперёд — в густое, пьянящее, моё лето у дедушкиной яблони. Назад — в хрустящую, морозную зиму, как у всех.

Я не испугался. Наоборот, в груди потеплело, а на лопатках расправились огромные, лёгкие крылья от восторга. Я качался всё выше и выше, и с каждым взмахом лето становилось ярче, а зима — тише и прозрачнее.

Я понял, что это лето держится только на мне. На моём решении прийти сюда сегодня. На смелости дотронуться до замёрзших цепей и досок. На памяти о дедушкиных качелях, которая оказалась такой сильной, что смогла растопить лёд.

Я качался до темноты. Вернее, до тех пор, пока летнее солнце за ветками яблони не стало клониться к закату. В зимнем мире это казалось глубокой ночью.

Тогда я остановился. Лепестки медленно опустились на землю, слившись с травой. А трава под ногами снова стала снегом, в лицо пахнул колючий зимний воздух.

Я встал с качелей. Они снова были холодными и покрытыми инеем. Но теперь я знал их тайну.

Я шёл домой и улыбался. Потому что понял самую главную вещь на свете: волшебство случается не просто так. Оно ждёт.

Ждёт того, кто однажды не пройдёт мимо. Кто сделает этот самый важный шаг — от слов и мечтаний к делу. Кто поверит в чудо настолько, чтобы однажды просто сесть на скрипящие зимние качели.

«Во дурак, зимой качается! Лизни качели, попробуй!» — проявился коллективный гогот тех, с усиками.

Я не стал лизать морозное железо и пошел домой. Похоже, их это расстроило, ненадолго.

Именно так, наверное, и становятся волшебниками.

Волшебники вынуждены быть эгоистами. Но у них есть своё лето, которого нет у социальной массы. За это масса их не очень любит. Но без них не обходится.

Кто-то ведь создал эти качели.