Такамин

МаксВ

ТАКАМИН

Повесть

Роман теперь довольно прост:

Есть старый замок, жуткий мост,

Далекий вой, свет, коридор,

Есть призрак в белом, темный двор.

И ужас здесь сковал крестьян...

Да, вот такой теперь роман

(Эдит Биркхэд, «История ужаса: исследование готического романа»)

Пролог

…Вдруг лицо упыря исказилось страшной животной злобой. С беспощадной уверенной силой он схватил его липкой ладонью за лицо и страшно сжал, скомкал, так, что слюна и кровь облепили пальцы. С секунду они смотрели друг другу в глаза, в упор, как бы сливаясь в один острый взгляд, и он был страшен, нечеловечески дик… Чувство холодного ужаса охватило душу в эту минуту. Дрожь пробегала по волосам, а глаза с бессмыслием страха были устремлены на лицо, явившееся, казалось, из преисподней:

– Чего ты от меня хочешь…

Глава 1

Ранним утром, по тротуару, немного засыпанному пожелтевшей листвой, торопливо шагал молодой человек, одетый в коричневую кожаную куртку. Он двигался к месту своей работы – студии звукозаписи «Фонограф Колумбия». Название держалось с незапамятных времён, ещё с позапрошлого века. «Колумбия», как сокращённо называли студию горожане, располагалась в старинном двухэтажном особняке в центральной части города. Дом этот неизменно притягивал взгляд своей изысканной архитектурой – фасадный портик из шести мраморных колонн цвета расплёсканного чая, держал на себе треугольный фронтон с гипсовой лирой. А стены здания, облицованные рваной рустовкой серого гранита, и черепичная крыша завершали роскошный внешний облик.

Спешившего юношу звали Матвей Архипов, а сотрудником студии он являлся последние две недели своей жизни, и каждый день, находясь на рабочем месте, пребывал в абсолютном восторге, граничащем с эйфорией. Работать именно здесь было мечтой ещё с детства. Все свои таланты и возможности, он положил на достижение этой цели. Одновременно с окончанием средней школы завершил образование в музыкальной, по классу аккордеона. Самостоятельно освоил мандолину и гитару – развивал слух. Сдав вступительные экзамены в областной университет, ровно через четыре года получил специальность «Звукорежиссёр».

Ещё будучи студентом, Матвей по вечерам работал звукотехником в городском театре драмы, а после вручения диплома вполне официально, в течении полутора лет озвучивал там спектакли и детские утренники, приобретя массу бесценного опыта. Кроме выполнения прямых обязанностей, молодому специалисту пришлось украшать театральные постановки живым исполнением на инструментах. Вдобавок к уже знакомым ему гитаре и мандолине, немного овладел скрипкой, фортепьяно, и к тому же, уверенно заиграл на барабанной установке. Но мечта оставалась неизменной – студийный звукорежиссёр!

В «Колумбию» приняли не сразу – пришлось ждать побольше года, пока там освободилась штатная единица. И вот, наконец, он трудится в «храме звуков», в том самом месте, где мелодии, выдавленные иглой, превращаются в монументы, застывшие волнами на дне канавки диска.

К работе с самим звуком Матвея пока не допускали в силу малого опыта. Пока в его обязанности входило составлять расписание сессий записи артистов. Теперь он – Матвей Сергеевич Архипов, менеджер студии «Фонограф Колумбия». Это звучало солидно, и основательно.

Когда он поравнялся со входом, и уже протянул руку к бронзовой скобе на двери, со стороны послышалось:

– Матвеюшка…– из-за последней колонны махал рукой его коллега Модест, студийный техник, – Подходи, покурим перед вахтой.

Подойдя ближе, Матвей, шутя, церемонно поприветствовал коллегу, жестом у головы приподнимая невидимую шляпу:

– Господин Дульев-Северский, рад видеть! Как сегодня ваше драгоценное здоровье? – разговаривать с Модестом серьёзно было совершенно невозможно, тот постоянно шутил и дурачился, моментально настраивая собеседника на свою «волну». Обладая весёлым характером, он и внешность имел соответствующую – невысокий рост, взлохмаченные тёмные кудри, оттопыренные уши, и озорные бегающие глаза, что называется – «с бесенятами». Поклонившись в ответ, он достал из кармана пачку Кэмела, и протянул её:

– Угощайтесь, эсквайр, время ещё есть. Как вчера вечер провёл? Рассказывай.

Матвей прикурил сигарету, и скептически поджал губы:

– Да никак. Посмотрел серию «Доктора Хауса», а потом на гитаре гаммы мучил.

– Что за инструмент?

– Ничего особенного, «Корт» корейский.

Модест со знанием дела кивнул:

– Если повезёт, то попадаются вполне приличные экземпляры. У нас тут иногда сессионник один появляется, у него как раз «Корт», так он на ней одно удовольствие по звуку выдаёт. Говорит, ничего другого не надо. Слушай, сегодня шеф всех собирает, чего-то объявлять будет. Ты далеко не уходи, если что.

– А тема какая, не в курсе?

– Да хрен его, Виктора Павловича знает, что он там придумал. Но можешь не сомневаться – если босс зовёт к себе, значит напрягать будет. Ну что, двинули?

И они зашли внутрь. Студия, где трудились эти двое, являлась настоящим архитектурным памятником, и была очень старая, даже старинная. Размещалась в дореволюционной постройке девятнадцатого века. И тут всегда, несмотря на происходящие вне её стен события, располагалась именно мастерская по сохранению звука. По этим комнатам в своё время хаживал сам Фёдор Иванович Шаляпин, прочищая гортань лёгким покашливанием перед записью на восковой диск. Здание строили по лицензионному соглашению с американской компанией «Графофон». «Колумбия» состояла из двух сооружений – двухэтажной конторы, и непосредственно самого корпуса, предназначенного для записи. Он располагался позади административного, соединённый с ним длинным переходом. В корпусе не было ни одного окна, только внутренняя перегородка на два зала – Студия №1, и Студия №2. Соответственно, сотрудники Колумбии называли их – «первая», «вторая», ну или – «единичка», либо «двоечка». Первая занимала две трети площади, там могли записываться симфонические оркестры и большие хоры, а вторая предназначалась для размещения небольших групп музыкантов. Студийный корпус строили петербургские каменщики, используя для стен только чёрный гранит. Толщина стен достигала полутора метров. Здесь предпочитали записывать свои сочинения столичные поп-знаменитости, рок-музыканты, а также происходила озвучка фильмов.

Кабинет, где располагались Матвей с Модестом, находился на первом этаже административного здания. На двери висела табличка с надписью: «Кабинет №7. Комната технического персонала». Едва они успели вскипятить воду для утреннего чаепития, как из динамика внутренней связи раздался голос главного саунд-продюсера «Колумбии»:

– Прошу весь коллектив подойти в мой кабинет.

Замерший с кружкой в руке Модест удовлетворённо кивнул:

– Сбываются пророчества Эвтерпы, на небесах ждут нас. Пойдём, новобранец.

Второй этаж, где находился кабинет главного саунд-продюсера, на внутреннем сленге сотрудников ласково назывался «небесами», а замы главного и главбух, сидевшие в небольших кабинетиках рядом с ним, соответственно именовались «небожителями». Когда приятели зашли в просторный кабинет Герасимова, все стулья уже были заняты подошедшими раньше, и они остались на ногах. Модест прошептал приятелю на ухо:

– Ничего, постоим, зато быстрее выйдем.

– Попрошу максимум внимания! – раздался приятный баритон начальника, и общий гомон утих. Виктора Павловича в коллективе уважали за незлобливый характер и вежливую речь, а престарелый сторож Василий Петрович, проработавший тут полвека своей жизни, вообще утверждал категорично: «Точно вам говорю, Палыча сюда бог послал, лучше дирехтора тут не водилось никогда!» Главный саунд-продюсер, в коллективе за глаза именовался всегда ласково – Гераська, Герыч, или Гера. В далёком, и молодом прошлом он был музыкантом, носил длинные волосы, играл на бас-гитаре, пел в микрофон. А теперь носил на лице бородку клинышком, сверкал залысинами на лбу, и обладал внушительным животом. Знал его, можно сказать, весь город. Особой популярностью он обладал среди поколения шестидесятилетних, которые были молодыми в те волшебные времена, когда в каждом клубе были «танцы». А Гера за свою жизнь поиграл на многих городских танцплощадках, участвовал во всех местных ансамблях. Обладая дипломатичным характером, и врождённой коммуникабельностью, завершил карьеру музыканта, оказавшись в кресле директора «Колумбии».

Дождавшись тишины, Герасимов объявил:

– За прошедший месяц принято много заявок на запись, – и взяв со стола оранжевую папку, потряс ей в воздухе, – Здесь будут как городские музыкальные коллективы, так и иногородние, даже целый москвич появится. Важная персона, все мозги расшибёт. Работать будем допоздна, в течении двух месяцев точно. Технический персонал – всем оставаться на своих местах, отгулы отменяются. Отпуска тоже. На нас возложена великая миссия – сохранить для потомков музыкальное величие современности!

Затем обратился к Матвею:

– Архипов, как по этой папке всех запишем, начнёшь заниматься своими прямыми обязанностями – будешь графики сессий составлять. Хватит таскать кабеля с пюпитрами. А пока помогаешь всем, кто попросит.

Дело в том, что хоть рабочие обязанности и были подробно прописаны в трудовом договоре, по сути, он являлся, если по-старому выражаясь – мальчиком на побегушках, а в стенах студии, особенно среди молодых сотрудников, на современном сленге эта должность называлась «Троепэ», или «ППП», что расшифровывалось, как: «подай, принеси, поди на … отсюда!»

Матвей смиренно кивнул, и Виктор Павлович продолжил:

– У бухгалтерии график прежний, но, если попрошу о помощи, рекомендую не отказывать. Так, Старых здесь? Прохор Викентьевич, с консолью всё в порядке?

Человек, обликом напоминающий длинноволосого хиппи времён Вудстокского шоу, приподнявшись со стула, утвердительно кивнул:

– Микшер в порядке, хрипы отсутствуют.

– Помощники ещё нужны?

– Нет, Виктор Павлович, двоих хватит. Да и Модя ещё есть.

Герасимов глянул на Модеста:

– Модест Трофимович, как у вас – концы все хорошо пропаяны?

– Да вроде все.

– Что значит «вроде»? Я тебе ещё на той неделе наказывал проверить! Кабеля должны быть в порядке! Не дай боже, музыканты начнут подключаться, а шнурок «пустой»! Проверь всё ещё раз, и пока не убедишься, никуда не уходи. Закончишь, доложи!

– Хорошо, Виктор Павлович, будет сделано.

Продюсер поднялся с кресла, и подвёл итог:

– Всем остальным быть на местах. Можно расходиться.