Такси

Такси

Ноябрь в Новосибирске. Холодный, колючий, промозглый, как поцелуй дементора. Ночь щедро расплескала по улицам свои чернила, разбавленные тусклым желтым светом фонарей и неоновыми кровоподтеками вывесок. Асфальт блестел от подморозившей измороси, словно покрытый черным погребальным лаком. Алексей, сорока двух лет от роду, седой на висках раньше времени, ветеран ночных таксомоторных войн, в очередной раз стискивал потертую баранку своего старенького, но удивительно живучего Логана, вглядываясь в полупустые улицы. Третий час ночи. Самое гиблое, самое тягучее время. Пьяные компании, отчаянно пытавшиеся продлить выходные, уже растеклись по домам или были заботливо упакованы в казенные стены вытрезвителей. Утренние пассажиры, спешащие на работу в аэропорт или на вокзал, еще видели десятый сон. Только редкие огоньки фар таких же ночных бродяг – таксистов, дальнобойщиков, патрульных машин – нарушали сонную, застывшую симфонию города.

Рация на передней панели тихо шипела статикой, словно астматик, пытающийся вздохнуть полной грудью. Изредка она оживала, выплевывая равнодушный голос диспетчера Светы или короткие, рубленые реплики коллег: "На Затулинке опять туман странный, видимость ноль...", "Кто там у Оперного клиента ждет? Какой-то хрен в цилиндре, не садится...", "Принял... пусто...". Алексей слушал вполуха, больше погруженный в вязкую трясину своих мыслей. Развод с женой год назад – банально, как сюжет сериала на НТВ, но от этого не менее больно. Подрастающий сын Мишка, которого он видел по выходным и которому вечно не хватало отцовского внимания и денег на новый гаджет. Ипотека, как удавка, медленно, но верно затягивающаяся на шее. Вечная, изматывающая нехватка денег, заставляющая его ночь за ночью наматывать километры по этому засыпающему городу. Стандартный, унылый набор проблем мужчины за сорок, перевалившего за экватор жизни. Ночная смена высасывала силы, но платили чуть больше, да и сам город ночью был другим – притихшим, загадочным, иногда даже красивым своей холодной неоновой тоской, как падший ангел в блестках.

— Сорок седьмой, заказ на Лесоперевалку, семнадцатый корпус, — голос Светы в динамике прозвучал неожиданно резко. — Клиент ждет. Срочно.

— Принял, Света, понял, лечу, — отозвался Алексей, привычно скрывая усталость за бодрой интонацией. Он крутанул руль, сворачивая с почти пустого Красного проспекта в лабиринт улиц, ведущих к промышленной зоне на левом берегу Оби.

Лесоперевалка. Даже само название отдавало чем-то затхлым и неуютным. Не самое приятное место даже солнечным летним днем, а уж ноябрьской ночью – и подавно. Мрачные бетонные заборы с гирляндами колючей проволоки, ржавые скелеты каких-то кранов, заброшенные цеха с выбитыми окнами, похожие на черепа великанов. Кого, мать его, черт понес туда в такое время? Охрана? Но они обычно вызывают через свои конторы. Заблудившийся пьянчужка? Вряд ли бы он стал вызывать такси, скорее пошел бы на свет ближайшей заправки.

Он петлял по разбитым дорогам промзоны, подвеска Логана протестующе скрипела на каждой яме. Фары выхватывали из темноты груды смерзшегося строительного мусора, горы слежавшихся опилок, ржавеющие остовы брошенной техники. Ветер гулял по пустым пространствам, завывая в трубах и арматуре, словно заблудшая душа. Навигатор, к удивлению, еще работал и показывал, что семнадцатый корпус – это старое, полуразрушенное административное здание на самом краю зоны, почти у границы с темным, непроглядным лесом. Подъехав к указанному адресу, Алексей заглушил мотор, и тишина, нарушаемая только воем ветра, стала почти осязаемой. Вокруг не было ни души, ни одного огонька в окнах. Только ветер свистел в пустых оконных проемах обшарпанного кирпичного здания и качал голые, черные ветви деревьев, похожие на костлявые руки. Фары высветили облупившуюся стену с неразборчивыми граффити и заколоченный гнилыми досками парадный вход. Место выглядело так, будто здесь снимали фильм про постапокалипсис.

«Ну и где этот срочный клиент? Опять ложный вызов?» — подумал Алексей с привычным раздражением. Усталость накатывала волнами. Он уже потянулся к рации, чтобы связаться с диспетчером и отменить заказ, как вдруг боковым зрением заметил движение у темного, обрушенного угла здания. Из густой тени медленно, словно нехотя, вышла фигура.

Мужчина. Высокий, неестественно худой, почти скелетообразный. Одет он был до абсурда странно, совершенно не по погоде – в легкое, почти летнее темное пальто старого, довоенного фасона, и мягкую фетровую шляпу, глубоко надвинутую на глаза. В такой одежде он должен был промерзнуть до костей за пару минут на этом ледяном ветру, но он, казалось, не чувствовал холода. Лицо его в полумраке казалось неживым, вылепленным из воска или пергамента, неестественно бледным. Он двигался плавно, почти бесшумно, и молча подошел к машине, сразу дернув ручку задней двери. От него не пахло ни алкоголем, ни табаком. Пахло… ничем. Пустотой.

— Доброй ночи, — пробормотал Алексей, инстинктивно поежившись и стараясь скрыть внезапно возникшее чувство тревоги и брезгливости. — Куда едем?

Пассажир не ответил. Он молча опустился на заднее сиденье. Дверь захлопнулась с тихим, глухим стуком, отрезая его от внешнего мира. Алексей быстро глянул в зеркало заднего вида. Мужчина сидел абсолютно неподвижно, прямая спина, руки на коленях, взгляд устремлен прямо перед собой, в темноту за лобовым стеклом. Лица под шляпой по-прежнему почти не было видно, только острый бледный подбородок и тонкие, бескровные губы, плотно сжатые.

— Адрес скажете? Или мне у диспетчера уточнить? — повторил Алексей чуть громче, стараясь придать голосу уверенности.

Пассажир молчал несколько долгих секунд, словно собираясь с мыслями или прислушиваясь к чему-то, недоступному слуху Алексея. Потом раздался тихий, едва слышный, шелестящий голос, похожий на шорох сухих листьев под ногами или шелест песка, сыплющегося в древних часах:
— Старое Заречное кладбище.

Алексей замер, рука повисла над рычагом переключения передач. Старое Заречное… Он не был суеверным человеком, но про это место ходили самые мрачные слухи в городе. Заброшенное кладбище километрах в двадцати за городом, на другом берегу Оби. Говорили, там еще до революции хоронили самоубийц и некрещеных младенцев, потом в Гражданскую – расстрелянных белых, в Великую Отечественную – пленных немцев и предателей, а после войны его и вовсе забросили, оставив зарастать бурьяном и дурной славой. Местные обходили его десятой дорогой, особенно ночью. Рассказывали про блуждающие болотные огни, про стоны, доносящиеся из-под земли, про странные фигуры, мелькающие между могилами. Кому, какому безумцу могло понадобиться туда ехать в четвертом часу ночи?

— Вы уверены? — осторожно переспросил Алексей, стараясь не выдать своего беспокойства. — Оно же… там давно никого не хоронят. И дорога туда, мягко говоря, не автобан. После дождей могло размыть.

— Уверен, — так же тихо и безжизненно ответил пассажир. Неподвижность его пугала. — Плачу двойной тариф. Наличными. По приезде.

Двойной тариф… Это, конечно, аргумент. Лишние пара тысяч сейчас были бы очень кстати. Но что-то в этом пассажире, в его ледяном спокойствии, в его мертвом голосе, в самом пункте назначения вызывало у Алексея сильное, почти физическое отторжение. Интуиция, отточенная годами ночных смен, кричала: "Не лезь! Отменяй заказ!". Но с другой стороны… работа есть работа. Мало ли странных клиентов ему попадалось? Фрики, сектанты, любители острых ощущений… Этот, возможно, просто гот-переросток или историк-любитель с причудами.

— Хорошо, — вздохнул Алексей, стараясь отогнать дурные предчувствия. Он включил передачу. — Поехали на ваше… кладбище.

Он выехал из мрачной промзоны и направился к выезду из города. Пассажир на заднем сиденье сидел все так же неподвижно и молча. Ни единого звука, ни единого движения. Словно там никого и не было, только пустое пальто и шляпа. Алексей несколько раз бросал на него быстрые взгляды в зеркало заднего вида. Ничего не менялось. Мужчина казался неживой восковой фигурой, забытой в музее ужасов. От него исходил ощутимый холод – не просто физический холод ноябрьской ночи, а какой-то другой, метафизический, могильный холод, от которого по спине пробегали мурашки.

Алексей решил включить радио, чтобы хоть как-то разрядить гнетущую, давящую атмосферу в салоне. Нашел волну с какой-то нейтральной музыкой – не попсой, не шансоном, а чем-то спокойным, инструментальным. Мелодия полилась из динамиков, немного успокаивая нервы. Но через пару минут музыка начала искажаться, прерываться сильными помехами, словно они въехали в зону радиомолчания. А потом мелодия и вовсе затихла, сменившись тихим, монотонным шипением, перемежающимся странными щелчками и треском.

— Черт, антенна опять барахлит, что ли? Или передатчик накрылся? — пробормотал Алексей себе под нос, раздраженно стукнув по приемнику и затем выключая его.

— Оно не барахлит, — раздался сзади все тот же шелестящий, безжизненный голос пассажира. — Оно слушает.

Алексей похолодел так, словно его окунули в прорубь. Он резко посмотрел в зеркало. Пассажир чуть приподнял голову, так что из-под полей шляпы стали видны его глаза. Они блеснули в полумраке салона. Темные, глубокие, абсолютно пустые и безжизненные, как затянутые тиной омуты. В них не было ни отражения, ни мысли.

— Кого… кого слушает? — с трудом выдавил Алексей, чувствуя, как пересохло во рту.

— Тишину. Ночь. Нас, — пассажир снова медленно опустил голову, скрывая жуткие глаза под полями шляпы.

Всё. Больше никаких разговоров. Алексей решил сосредоточиться на дороге и как можно быстрее доставить этого странного типа к месту назначения и убраться оттуда к чертовой матери. Городские огни остались позади, растворившись в ноябрьской мгле. Машина мчалась по темному, пустынному загородному шоссе. Небо окончательно затянули тяжелые свинцовые тучи, пошел мелкий, колючий снег, смешанный с ледяным дождем. Ветер усилился, раскачивая машину. Видимость резко ухудшилась. Дорога стала хуже – гладкий асфальт сменился старой, разбитой грунтовкой, уводящей куда-то в сторону темной полосы леса и невидимой в ночи реки. Именно там, по слухам и старым картам, и находилось проклятое Старое Заречное кладбище.

Глава 2: Ворота в Никуда

Машина подпрыгивала на ухабах, фары выхватывали из темноты кривые стволы деревьев, покрытые первым снегом, и черные провалы придорожных канав. Лес подступал все ближе, смыкаясь над дорогой темным, недружелюбным сводом. Тишина в салоне давила на уши, нарушаемая только скрипом подвески и воем ветра снаружи. Пассажир на заднем сиденье по-прежнему сидел неподвижно, как изваяние. Алексей чувствовал его присутствие затылком – холодное, тяжелое, чужеродное.

Наконец, сквозь пелену мокрого снега показались очертания старой, покосившейся каменной ограды и массивных кованых ворот, наполовину утонувших в сугробе. Ворота были приоткрыты ровно настолько, чтобы можно было пройти пешком. Старое Заречное кладбище.

Алексей остановил машину у ворот. Двигатель работал на холостых оборотах, тихо урча. Перед ними простиралось темное, заснеженное пространство, усеянное покосившимися крестами и полуразрушенными надгробиями. Некоторые памятники были похожи на черные зубы, торчащие из белой пелены. Ветер завывал между могилами, раскачивая голые ветви старых деревьев. Атмосфера была гнетущей, пропитанной запустением и смертью.

— Приехали, — сказал Алексей, стараясь, чтобы голос не дрожал. — С вас… дверь. Порыв ледяного ветра ворвался в салон, принеся с собой запах сырой земли и тлена. Мужчина вышел из машины, его высокая худая фигура в старомодном пальто и шляпе четко вырисовывалась на фоне заснеженного кладбища. Он повернулся к машине. В свете салонного плафона Алексей на мгновение увидел его лицо под шляпой. Бледное, как пергамент, с тонкими, плотно сжатыми губами. Глаза оставались в тени.

Пассажир протянул руку. В его ладони лежали деньги. Не современные купюры, а несколько старых, потертых серебряных монет царской чеканки.

— Вот, — прошелестел он. — Как и обещал.

Алексей растерянно смотрел на монеты.
— Эм… Мне бы рублями… Я же не в музее работаю.

— Это больше, чем ты просил, — голос пассажира был абсолютно лишен интонаций. — Бери. Они тебе пригодятся. Там… куда ты едешь.

Не дожидаясь ответа, он бросил монеты на переднее сиденье и захлопнул дверь. Затем развернулся и медленно пошел к воротам кладбища. Его шагов не было слышно на снегу. Он прошел сквозь приоткрытую створку ворот и его фигура начала растворяться в метели и темноте между могилами, словно сделанная из дыма. Через несколько секунд он исчез совсем.

Алексей сидел за рулем, глядя на древние серебряные монеты, тускло блестевшие на пассажирском сиденье. Сердце колотилось где-то в горле, отдавая в ушах. Что это было, черт возьми? Какой-то псих-реконструктор с манией величия? Или… что-то другое? Что-то не из этого мира?

«Они тебе пригодятся. Там… куда ты едешь».

Эти слова эхом отдавались в голове, вызывая неприятный холодок. Плевать. Главное – он ушел. Этот жуткий тип исчез. Нужно убираться отсюда как можно скорее. Алексей брезгливо смахнул монеты в бардачок, включил передачу и резко развернул машину, взметая колесами снежную кашу. Пора домой, в теплый, понятный, освещенный город, подальше от этого проклятого, забытого богом места.

Он выехал на грунтовку, по которой приехал сюда. Но что-то было не так. Дорога казалась другой. Деревья стояли плотнее, их ветви сплетались над головой еще гуще, образуя почти сплошной черный туннель. Метель усилилась, превратившись в настоящую снежную бурю, слепящую, яростную. Видимость упала до нескольких метров. Фары едва пробивали плотную белую стену, выхватывая лишь кружащиеся в бешеном танце снежинки.

Алексей включил дворники на максимальную скорость, но они едва справлялись, оставляя на стекле мутные разводы. Он напряженно вглядывался в дорогу, боясь съехать в кювет или налететь на невидимое препятствие. Ехал медленно, почти на ощупь, ориентируясь по едва заметной колее. Прошло десять минут, двадцать, полчаса… Дорога не кончалась. Он должен был уже давно выехать на шоссе, но вокруг по-прежнему был только этот бесконечный, враждебный лес и ревущая метель.

Он остановил машину, пытаясь сориентироваться. Сердце забилось чаще. Достал телефон. Сети не было. Вообще. Ни одной палочки. Надпись "Нет сигнала" горела на экране, как издевка. GPS тоже сошел с ума, показывая только серое пятно без каких-либо дорог или ориентиров, и маленькую синюю точку – его машину – посреди этого серого ничто.

— Да что за херня?! — выругался Алексей вслух, его голос прозвучал глухо и одиноко в тесном салоне.

Он снова тронулся, решив ехать дальше, вперед. Может, он просто пропустил поворот в метели? Дорога должна же куда-то вывести! Но через несколько минут бешеной езды сквозь снежную круговерть он снова увидел их. Покосившаяся каменная ограда. Приоткрытые кованые ворота, занесенные снегом. Кладбище. Он вернулся на то же самое место.

Холодный пот прошиб его. Этого не могло быть. Он ехал прямо, он не сворачивал! Он развернулся и поехал в обратную сторону, теперь уже внимательнее следя за дорогой, за каждым поворотом колеи. Снова лес, метель, бесконечная дорога, завывание ветра. И снова – через полчаса, показавшиеся вечностью, он опять уперся в ворота Старого Заречного кладбища.

Он попал в петлю. В ловушку. Дорога не вела никуда, кроме как обратно к этому проклятому месту. Как в дурном сне, из которого невозможно проснуться.

Паника ледяными пальцами начала сжимать горло. Он резко затормозил, заблокировал все двери, заглушил мотор. Сидел в темноте и тишине, нарушаемой только воем ветра снаружи и оглушительным стуком собственного сердца в ушах. Дыхание стало частым и поверхностным.

И тут он услышал их. Шепоты. Сначала тихие, неразборчивые, словно шелест сухой травы или скрип старых половиц. Они доносились отовсюду – снаружи машины, из вентиляционных решеток, из давно выключенных динамиков радио. Они сплетались в зловещий, монотонный хор, от которого волосы на затылке вставали дыбом. Постепенно шепоты становились громче, настойчивее. Иногда в них можно было разобрать отдельные слова, произносимые разными голосами – мужскими, женскими, детскими: «…останься… здесь тепло…», «…холодно… так холодно…», «…никуда… ты не уедешь…», «…Алексей… Леша…».

Они звали его по имени. Знали его имя.

Он зажмурился, зажал уши руками, но шепоты звучали уже не снаружи, а внутри его головы, заполняя сознание липким, могильным ужасом. Он снова завел мотор, резко нажал на газ, решив прорваться, ехать напролом, не разбирая дороги, пока не кончится бензин или пока машина не развалится. Машина рванула вперед, взметая фонтаны снега. Он мчался сквозь белую мглу, не видя ничего перед собой, не разбирая дороги, отдавшись на волю инстинкта и отчаяния. Шепоты преследовали его, становясь громче, сливаясь в непрерывный, сводящий с ума гул.

И тогда он увидел первую фигуру.

Она вынырнула из метели справа от дороги, словно материализовавшись из снежного вихря. Высокая, нескладная, она двигалась медленно, приволакивая ноги, как марионетка с оборванными нитями. Фары выхватили ее из темноты, и Алексей едва не потерял управление от волны ледяного ужаса, захлестнувшей его.

Это было… нечто. Неописуемое. Омерзительное порождение больного воображения или самой преисподней. Собранное из разных, несовместимых частей. Туловище, обтянутое бледной, мертвенно-серой кожей, казалось, было грубо сшито из нескольких человеческих торсов, виднелись толстые, неровные швы, из которых сочилась темная, густая жидкость. Вместо одной руки у него была длинная, костлявая конечность, покрытая хитином, похожая на лапу гигантского насекомого, заканчивающаяся острым крюком. Вместо другой – пучок тонких, склизких, извивающихся щупалец, напоминающих змей. Ноги были разной длины и толщины: одна – опухшая, синеватая человеческая нога, как у утопленника, другая – кривая, покрытая клочьями бурой шерсти, словно от медведя или волка, с огромными когтями. А голова… Головы в привычном понимании не было. Вместо нее на тонкой шее покачивался бесформенный шар из сплетенных вместе плачущих детских лиц, их глаза были плотно закрыты, а маленькие рты беззвучно и страшно кричали в вечной агонии.

Тварь медленно повернула свой кошмарный шар-голову в сторону машины и протянула к ней свою когтистую лапу, словно приглашая остановиться или присоединиться.

Алексей заорал – дико, пронзительно, как раненый зверь – выкручивая руль влево, чтобы объехать это чудовище. Машину занесло на скользкой дороге, она едва не улетела в кювет, но он каким-то чудом сумел выровнять ее. Он вдавил педаль газа в пол, не смея смотреть в зеркало заднего вида, боясь увидеть, что тварь преследует его.

Но это было только начало. Ад только открывал перед ним свои врата.

Глава 3: Хоровод Химер

Дорога больше не была просто дорогой. Она превратилась в сцену для кошмарного парада уродов, в галерею сюрреалистического ужаса, в оживший бред сумасшедшего скульптора, работающего с плотью и отчаянием. Из клубящегося тумана, из придорожных сугробов, из-за черных, скрюченных стволов деревьев появлялись они. Монстры. Химеры, собранные из фрагментов ночных кошмаров и гниющих останков.

Алексей вел машину как в бреду, как автомат, инстинктивно петляя между чудовищными фигурами, которые возникали перед ним одна за другой, словно выползая из самой ткани реальности. Он больше не кричал, голос пропал от ужаса, остался только хрип. Он только судорожно крутил руль, жал на газ, потом на тормоз, пытаясь убраться из этого ада, но ад, казалось, был бесконечен и следовал за ним по пятам, куда бы он ни свернул.

Второе существо, которое он увидел, заставило его желудок сжаться в ледяной комок. Оно было низким, распластанным по земле, и ползло на четвереньках с отвратительной, неестественной скоростью. Его тело напоминало огромную, раздувшуюся гусеницу или многоножку, состоящую из десятков сросшихся человеческих спин, голых, покрытых багровыми рубцами, шрамами и кровоточащими язвами. Вместо головы у него была огромная, круглая пасть, усеянная сотнями мелких, острых, как иглы, зубов, похожая на пасть миноги или пираньи. Передвигалось это существо на множестве тонких, костлявых, паучьих лапок, которые при ближайшем рассмотрении оказались сделанными из человеческих пальцев, сросшихся у оснований. Оно быстро перебежало дорогу прямо перед машиной, издав тихое, мерзкое, щелкающее клацанье, и Алексей едва успел затормозить, чтобы не врезаться в него. Тварь остановилась на обочине, повернула свою зубастую пасть к машине и замерла, словно изучая его.

Потом появилась та, что брела по обочине, шатаясь из стороны в сторону, как пьяная или раненая. У нее было условно женское туловище, обтянутое серой, пергаментной кожей, но вместо рук из плеч росли птичьи крылья – большие, но грязные, облезлые, с поломанными перьями, явно неспособные поднять ее в воздух. Ноги были козлиными, тонкими, с раздвоенными черными копытами, которые цокали по мерзлой земле. А голову… ее венчала огромная, синюшно-бледная, опухшая голова младенца с одним-единственным большим, мутным глазом посередине лба, который бесцельно и слепо вращался во все стороны. Рот был безгубым, черным провалом, из которого высовывался и подрагивал длинный, раздвоенный язык, как у змеи. Она что-то мычала или стонала себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону и оставляя на снегу следы копыт.

Алексей пронесся мимо, стараясь не смотреть, но мозг против воли фиксировал каждую омерзительную деталь. Образы этих тварей впечатывались в память, вызывая приступы тошноты и головокружения. Кто их создал? Откуда они взялись? Что это за жуткие конструкторы? Или это были… бывшие обитатели кладбища, несчастные души, собранные заново какой-то извращенной, богохульной силой из того, что осталось под землей?

Мысли путались, превращаясь в вязкий кисель страха. Паника волнами накатывала на него, сменяясь короткими периодами глухой апатии, а затем – новым, еще более сильным приступом ужаса. Шепоты в голове не прекращались ни на секунду, они становились громче, настойчивее, наглее. Теперь Алексей отчетливо различал отдельные голоса – мужские, женские, детские, стариковские. Они звали его по имени, они умоляли его остановиться, обещали покой, тепло, забвение, избавление от страха и одиночества. Иногда среди них он снова слышал ледяной, шелестящий голос того бледного пассажира: «Останься с нами, Алексей… Здесь твое место… Ты уже почти один из нас… Не сопротивляйся…».

«Нет! Пошли вы все на хуй! Я не останусь здесь! Я выберусь!» — мысленно кричал он им в ответ, но вслух не мог произнести ни слова, только судорожно хватал ртом воздух.

Он снова увидел впереди сквозь метель знакомые очертания. Ворота кладбища. Петля замкнулась в очередной, какой уже по счету, раз. Но теперь у ворот кто-то стоял. Не бледный пассажир в шляпе. Другая фигура. Гораздо больше.

Она была огромной, монструозной, метра три ростом, не меньше. Ее тело было грубо, но прочно слеплено из десятков, если не сотен, человеческих рук – мужских, женских, детских, разной степени разложения, от почти свежих до почерневших и скелетированных, – которые постоянно шевелились, извивались, как змеи, сжимались в кулаки, тянулись в разные стороны, царапали воздух. Ноги этой твари были сделаны из толстых, сросшихся вместе человеческих позвоночников, хрустящих при каждом движении. А в том месте, где должна была быть голова, зияла огромная черная дыра, похожая на разинутый в беззвучном, всепоглощающем крике рот, из темной глубины которого и доносился тот самый леденящий душу хор шепчущих голосов, звучавший теперь оглушительно громко.

Тварь из рук стояла прямо посреди дороги, полностью перегораживая путь к спасительным (или проклятым?) воротам. Она медленно повернулась к машине Алексея, и сотни рук одновременно протянулись к ней – манящие, угрожающие, умоляющие, хватающие пустоту.

Алексей понял, что объехать ее не получится. И останавливаться – значило подписать себе смертный приговор. Выбора не было. Он зажмурился так сильно, что перед глазами вспыхнули звезды, и вдавил педаль газа в пол, направляя свой старенький Логан прямо на чудовище, как таран.

Раздался омерзительный, тошнотворный звук – оглушительная какофония из хруста ломаемых костей, чавканья рвущейся плоти, сотен предсмертных криков и визгов. Машину тряхнуло так сильно, что Алексей больно ударился головой о руль, на мгновение теряя сознание. Лобовое стекло треснуло, покрывшись густой паутиной, забрызганное чем-то темным и липким. Когда он открыл глаза, тварь исчезла. Он проехал сквозь нее. Или она просто рассыпалась на составные части?

Но что-то изменилось. Машина начала умирать. Фары замигали несколько раз и погасли. Двигатель зачихал, закашлял, теряя мощность. Приборная панель вспыхнула всеми лампочками и тоже погасла. Машина стремительно замедляла ход, несмотря на утопленную до упора педаль газа.

— Нет! Нет, только не сейчас! Сука! Давай, родная, не подводи! Пожалуйста! — бормотал Алексей, переходя на крик, отчаянно колотя кулаками по рулю и приборной панели.

Машина проехала по инерции еще несколько десятков метров и окончательно заглохла, издав последний предсмертный вздох. Прямо напротив чугунных ворот проклятого кладбища. Фары погасли. Алексей остался в полной, непроглядной темноте, если не считать слабого, призрачного света от треснувшей луны, изредка пробивающегося сквозь рваные разрывы в тучах. Тишина, наступившая после рева мотора и хора шепотов, оглушила его, вдавила в сиденье.

Он сидел в заглохшей, разбитой машине, парализованный ужасом и осознанием полной безысходности. Теперь ему некуда было бежать. Он был в ловушке, беззащитный, как мышь перед удавом, перед тем неведомым и кошмарным, что обитало в этом лесу и на этом кладбище.

Он медленно поднял голову и посмотрел в сторону кладбища сквозь треснувшее лобовое стекло. Между могилами зажглись блуждающие огоньки. Сначала несколько, потом десятки. Голубые, зеленые, болотные огоньки мерцали и медленно двигались, приближаясь к воротам. И вместе с огоньками из темноты некрополя начали выходить фигуры. Те самые монстры, которых он видел на дороге. Уродливые химеры, собранные из частей тел, порождения безумия и смерти. Они шли к его машине. Медленно, неуклюже, но неотвратимо.

Хоровод химер собирался вокруг него.

Алексей судорожно заперся в машине, хотя понимал всю бесполезность этого действия. Стекло было разбито, а против этих тварей не помогла бы и броня. Он смотрел широко раскрытыми глазами, как они приближаются. Вот та, с гроздью плачущих детских лиц вместо головы. Вот ползучая гусеница из спин, оставляющая на снегу слизистый след. Вот женщина с облезлыми крыльями и головой младенца, издающая тихое, тоскливое мычание. Вот снова появилась тварь из сотен рук, медленно и жутко собирая себя заново из невидимых фрагментов прямо у него на глазах. Их было все больше и больше. Они окружили машину плотным, шевелящимся кольцом, их нелепые, кошмарные тела покачивались в темноте, их многочисленные глаза (или то, что их заменяло – дыры, пасти, пустые глазницы) были неподвижно устремлены на него.

Они не нападали. Они не пытались разбить машину или вытащить его. Они просто стояли и смотрели. Ждали.

Чего они ждали?

И тут Алексей снова услышал голос бледного пассажира. Но теперь он звучал не снаружи и не в голове. Он звучал… изнутри него самого. Тихий, ледяной, настойчивый шепот, рождающийся где-то в глубине его собственного существа.
«Время пришло, Алексей. Ты славно поборолся. Но пора присоединиться к нам. Стать частью коллекции».

Алексей почувствовал, как что-то холодное, вязкое и чужое начинает прорастать внутри него, заполнять его вены вместо крови, менять его плоть, его кости. Он медленно, как во сне, посмотрел на свои руки, все еще сжимающие бесполезный руль. Пальцы казались чужими, они удлинялись, суставы выворачивались под неестественными углами. Кожа бледнела, становилась серой, пергаментной. Он поднес руку к лицу, коснулся щеки. Кожа была бледной, холодной и нечувствительной, как у того пассажира. Он попытался закричать от ужаса и омерзения, но из горла вырвался только тихий, булькающий хрип, похожий на звук лопающихся пузырей на болоте.

Он заставил себя посмотреть в зеркало заднего вида. В тусклом, призрачном свете луны на него смотрело его собственное лицо. Но оно менялось. Расплывалось, искажалось, как отражение в кривом зеркале. Один глаз стремительно увеличивался, выкатываясь из орбиты, становясь огромным, выпуклым и пустым, как у глубоководной рыбы. Другой – наоборот, съеживался, превращаясь в узкую, злобную щелку. Нос проваливался, а рот растягивался в жуткой, неподвижной гримасе, обнажая десны.

Он становился одним из них. Частью этого кошмара.

Глава 4: Новая Коллекция

Трансформация была не быстрой, а медленной, тягучей, мучительной. Алексей чувствовал, как его кости ломаются с тихим хрустом и срастаются по-новому, под немыслимыми углами, как его кожа растягивается на разрывающемся каркасе, рвется и снова стягивается грубыми швами, как его мысли путаются, фрагментируются, распадаются на бессвязные обрывки, уступая место холодному, отстраненному, чужому сознанию – или полному его отсутствию. Он больше не был Алексеем Ивановым, сорокадвухлетним таксистом из Новосибирска, отцом, бывшим мужем. Он становился… чем-то другим. Безымянным фрагментом. Уродливым экспонатом. Новым поступлением в жуткую коллекцию.

Он смотрел в зеркало на свое неуклонно меняющееся отражение с отстраненным, почти любопытным ужасом. Это было похоже на просмотр боди-хоррор фильма в режиме реального времени, где главным героем и жертвой был он сам. Физическая боль странным образом притупилась, сменившись всепроникающим ледяным онемением, охватившим все тело. Сознание угасало, как пламя свечи на сквозняке. Последней связной, человеческой мыслью была мысль о сыне, о Мишке. Он больше никогда его не увидит. Никогда не услышит его смех. Не сможет заплатить ипотеку за квартиру, где они когда-то были семьей. Его просто… не станет. Словно и не было никогда. Останется только эта… оболочка. Эта кривая, нелепая, страдающая форма.

Монстры снаружи машины не двигались. Они терпеливо ждали, пока процесс завершится. Их неподвижность была страшнее любой агрессии. Казалось, они наблюдают за рождением нового собрата с немым, жутким, почти ритуальным интересом. Словно приветствуя нового члена своего жуткого клуба.

Когда трансформация почти закончилась, когда последние остатки человеческого "я" растворились в холодном небытии, дверь машины со стороны водителя медленно, со скрипом открылась. Сама. Алексей – или то, что теперь занимало его тело – медленно, рывками повернул голову. Движение было дерганым, неестественным, как у сломанной механической куклы.

В темном проеме двери стоял бледный пассажир в своем неизменном старомодном пальто и шляпе. Он выглядел точно так же, как и при первой встрече – холодный, невозмутимый, потусторонний. В руке он держал старинный кожаный саквояж, похожий на те, с которыми раньше ходили земские врачи.

— Пора, — прошелестел он своим безжизненным голосом, лишенным каких-либо эмоций. — Коллекция ждет пополнения. Мастер не любит ждать.

Он протянул свою бледную, тонкую руку, чтобы помочь Алексею – новому экспонату – выбраться из машины. Алексей посмотрел на свою руку – теперь она была покрыта серой, грубой, чешуйчатой кожей, а пальцы удлинились и заканчивались длинными, кривыми черными когтями. Он медленно, неуклюже, спотыкаясь, вылез из ставшего тесным салона Логана.

Монстры вокруг безмолвно расступились, образуя живой, шевелящийся коридор, ведущий от машины к приоткрытым воротам кладбища. Бледный пассажир кивнул в сторону ворот.

— Идем. Мастер ждет.

— М-мастер? — прохрипел Алексей своим новым, искаженным, булькающим голосом. Слово прозвучало чуждо, страшно, незнакомо.

— Тот, кто собирает нас, — ровно ответил пассажир, не оборачиваясь. — Тот, кто дает нам форму. Тот, кто спасает от полного распада и забвения… по-своему. Он наш создатель и хранитель.

Они пошли к воротам. Алексей двигался с трудом, его новое, уродливое, асимметричное тело слушалось плохо, ноги заплетались, кости скрипели. Монстры-химеры безмолвно следовали за ними шаркающей, ковыляющей процессией. Блуждающие болотные огоньки кружили вокруг, освещая им путь между покосившимися, занесенными снегом могилами.

Кладбище за воротами выглядело иначе, чем снаружи. Оно было больше, гораздо больше, чем казалось Алексею сначала. Бесконечное поле крестов, надгробий и обелисков уходило вдаль, теряясь в плотном, клубящемся тумане. Аллеи расходились в разные стороны, образуя сложный лабиринт. Между могилами виднелись полуразрушенные склепы и заброшенные часовни, чернеющие на фоне серого неба. Воздух был тяжелым, спертым, пахло сырой землей, тленом, прелью и… чем-то еще, резким, химическим. Формальдегидом?

Они шли долго, углубляясь все дальше в этот бесконечный некрополь. Алексей перестал понимать, сколько прошло времени. Минуты? Часы? Вечность? Он видел других монстров, еще более причудливых и кошмарных, чем те, что встретились ему на дороге. Некоторые просто лежали у могил неподвижно, как выброшенные сломанные игрушки, другие медленно бродили между надгробий, третьи были подвешены к голым ветвям старых деревьев на каких-то ржавых крюках, покачиваясь на ветру. Коллекция… Огромная, жуткая коллекция неупокоенных останков и искалеченных душ.

Наконец, они подошли к большому, внушительному, хотя и полуразрушенному склепу из темного камня, стоящему на небольшом холме в центре кладбища. Тяжелая каменная дверь была приоткрыта, из щели лился тусклый желтоватый свет и доносился тихий, монотонный, вибрирующий гул, похожий на работу какого-то старого генератора или механизма.

— Мы пришли, — сказал бледный пассажир, останавливаясь у входа. — Дальше ты сам. Мастер не любит, когда ему мешают во время работы.

Он указал своим длинным, костлявым пальцем на вход в склеп. Алексей посмотрел на него с немым, тупым вопросом в своих теперь разномастных глазах.

— Не бойся, — впервые в голосе пассажира прозвучало что-то похожее на эмоцию – холодное, как лед, металлическое подобие сочувствия или понимания. — Больно уже не будет. Ты просто… займешь свое место. В вечности.

Алексей нерешительно, подталкиваемый невидимой силой, шагнул к склепу. Заглянул внутрь. То, что он увидел там, заставило последние остатки его угасающего человеческого сознания содрогнуться от запредельного ужаса и омерзения.

Внутри склеп был похож на кошмарный гибрид старой анатомички, операционной викторианской эпохи и мастерской безумного таксидермиста. По стенам, покрытым кафелем со сколами и темными пятнами, были развешаны блестящие хирургические инструменты – пилы, скальпели разных размеров, зажимы, щипцы, крюки, иглы. На длинных металлических столах, покрытых клеенкой, лежали фрагменты тел – руки, ноги, головы, внутренние органы, – аккуратно рассортированные и помеченные странными бирками с символами. В больших стеклянных колбах и банках, наполненных мутной желтоватой жидкостью, плавали какие-то эмбрионы уродливых форм и недособранные, химерические существа. Воздух был пропитан резким, удушливым запахом химикатов – формальдегида, эфира, и еще чего-то сладковато-тошнотворного. В углу монотонно гудел какой-то старый дизельный генератор, питающий несколько тусклых ламп под потолком, отбрасывающих дрожащие тени.

А в центре этого жуткого помещения, спиной к входу, низко склонившись над операционным столом, стояла фигура. Мастер.

Он был одет в длинный кожаный фартук, весь забрызганный застарелыми темными пятнами, похожими на кровь. Его руки в высоких резиновых перчатках быстро, уверенно и умело орудовали блестящим скальпелем и толстой хирургической иглой с суровой ниткой, что-то сшивая на теле, лежащем на столе. На столе перед ним лежало… новое творение. Очередной уродливый, химерический гибрид из несовместимых частей, пока безжизненный, ожидающий своей искры темной жизни.

Мастер был полностью поглощен своей работой. Он даже тихонько что-то напевал себе под нос – старинную, заунывную колыбельную, которая в этом месте, наполненном смертью и безумием, звучала особенно жутко и кощунственно.

Алексей замер на пороге, не в силах пошевелиться или издать звук. Кто это? Бог? Дьявол? Сумасшедший ученый из старых фильмов ужасов? Или просто еще одно порождение этого проклятого места, самый главный монстр среди монстров?

Мастер закончил шить, аккуратно отложил иглу. Вытер руки ветошью. И медленно, неторопливо повернулся.

Лицо Мастера было… пугающе обычным. Усталое, интеллигентное лицо пожилого мужчины лет шестидесяти пяти, с аккуратной седой бородкой, высоким лбом и в старомодных круглых очках в тонкой металлической оправе. Он чем-то неуловимо напоминал старого университетского профессора или доброго сельского врача. Но его глаза… Глаза за стеклами очков были холодными, внимательными, пронзительными и абсолютно, кристально безумными. В них не было ни добра, ни зла, ни жалости, ни гнева – только ледяной исследовательский интерес и всепоглощающая одержимость своей жуткой работой.

— А, новое поступление, — сказал Мастер спокойным, будничным, даже немного усталым тоном, бесцеремонно разглядывая изуродованное тело Алексея с головы до ног. — Неплохой материал. Весьма… экспрессивный экземпляр. Фактура интересная, да. Давно не было таких… эмоционально насыщенных. Обычно приходят уже совсем апатичные.

Он подошел ближе, обошел Алексея кругом, по-хозяйски оценивающе цокая языком и поправляя очки на носу.
— Да, определенно есть потенциал. Немного доработать здесь… подправить тут… Кое-что убрать, кое-что добавить. Можно будет сделать отличный экспонат для центральной аллеи. Будешь украшением моей коллекции.

Алексей хотел закричать, броситься на него, бежать, но его тело больше не принадлежало ему. Оно было парализовано волей Мастера – или просто собственным всепоглощающим ужасом и остатками шока.

— Не волнуйся, — Мастер ободряюще похлопал его по плечу (которое теперь было покрыто чем-то грубым, похожим на древесную кору). Хлопок отозвался тупой болью. — У меня легкая рука. И большой опыт. Ты почти ничего не почувствуешь. Просто ляжешь на стол, закроешь глазки, отдохнешь… А потом проснешься уже… улучшенным. Совершенным. Частью чего-то большего. Частью вечности. Моей вечности.

Он жестом указал на пустой операционный стол в центре склепа, покрытый чистой (или отмытой?) простыней.
— Прошу. Занимай место. Не будем терять времени. У меня как раз появилось вдохновение для тебя.

Алексей посмотрел на холодный металлический стол, потом на Мастера, на его спокойную, почти добродушную улыбку и абсолютно безумные глаза за стеклами очков. Он понял окончательно и бесповоротно, что это конец. Нет ни выхода, ни спасения, ни надежды. Есть только этот склеп, этот безумный коллекционер душ и тел, и вечность в виде уродливого, страдающего экспоната на заброшенном сибирском кладбище, о котором помнят только легенды и такие же проклятые души.

Последний остаток его воли, его человеческого "я", угас. Он медленно, шатаясь, как сомнамбула, побрел к столу. Монстры снаружи склепа молча наблюдали за этой сценой из темноты. Бледный пассажир удовлетворенно кивнул сам себе и беззвучно растворился в тумане. Его работа была сделана.

Алексей лег на холодный металлический стол. Он был удивительно мягким, почти удобным. Мастер склонился над ним, в его руке в резиновой перчатке блеснул острый, тонкий скальпель.

— Не бойся, — повторил он ласково, почти нежно, как ребенку перед уколом. — Сейчас мы тебя соберем… правильно. Сделаем тебя произведением искусства.

Тусклый свет лампы под потолком ударил в глаза. Последнее, что увидел Алексей перед тем, как сознание окончательно покинуло его, было спокойное, сосредоточенное, почти умиротворенное лицо Мастера, приближающееся к нему. А потом – темнота. И тихий, монотонный, убаюкивающий гул генератора, похожий на колыбельную вечности. Коллекция пополнилась еще одним уникальным экспонатом.