Там чудеса...

В тридевятом царстве, не помню, в каком государстве… Трудно вспомнить, если не знаешь, да ещё забыл. Давно это было, люди тогда считать ещё не умели. В общем, жил да был Иван. Не царевич, титулов тогда тоже не было. Просто Иван. Даже Иоанн. Говорю же, давно это было. И ещё жила там Марья. Может и не Марья. Может, её как-то по-другому звали. Этого мы никогда не узнаем. Кто их, женщин, разберёт.

А ещё там жила одна красавица. Имени её никто не знает. Старики говорят, что звали её Агафья, а если ласково, то Агаша или Агуша. Но это не точно, достоверных сведений нет. Да неважно, она нужна только для того, чтобы любовный треугольник образовался. Какая же история без любовного треугольника. Это не быль, а сказка получится.

Так вот. Жили они, не тужили, пока не нагрянула она ― любовь. Не сразу, конечно. Сначала все трое достигли определённого возраста. Ну, это когда начинаешь замечать, что кто-то другой от тебя чем-то сильно отличается. И от этих отличий кровь кипеть начинает, голова работать перестаёт, а кое-что ― наоборот. Это я про сердце. А ещё птички поют, цветочки цветут, луна лунит, то есть светит. Ну и всё такое.

Всё бы хорошо. Раз время пришло, то ― пожалуйста. Надо сказать, что люди тогда были простые, беззлобные и без комплексов там разных. Ну, почти. Жили без затей, одной большой и дружной семьёй. Понравилась девка парню ― так он прямо ей об этом и говорит. Если он не кривой и не рябой, то и девице тоже чего же отказываться. Отошли в сторонку, чтобы людей от работы не отвлекать, да и потешились. Ну а деток потом все вместе растили. Какая разница, где чей.

Марья-то девушкой совестливой была. Без дела не сидела, всё в работе, в заботах домашних. О красоте особо и не думала, да и некогда ей было. Вот и обходили её парни стороной. Агафья же с малолетства себе на уме. Мало того что красотой выдалась ― и стройна, и черноброва ― так ещё и целыми днями только и делала, что прихорашивалась.

Понятно, что полдеревни за ней ухлёстывало. Бывало: идут с работы, а глядь ― слева домик приветный. Ну и свернут, заглянут на огонёк. А Агаша только глазками стреляла, да пальчиком указывала ― ты дров наруби, а ты воды принеси.

Однако, настал и Марьин день. Заприметил её Иван, когда она на речке купалась. Ну и закипела кровь молодая, пришёл он к девице с предложением. А Марье и самой-то надо, давно уж созрела, а только дел много, некогда. Иван же не из тех был, кто от своих желаний отказывается. Взялся за дела, да и переделал их все. «Ну, ― говорит ― теперь согласна»? Куда было девице деваться. Хоть и боязно, а охота пуще неволи.

В общем, сладилось у них. И так это Ивану понравилось, что стал он часто к Марье наведываться. Заметила это Агафья. Поклонников-то у неё убавилось, а Иван парнем был видным. Встретила она как-то его, и говорит: «Что-то ты давно не заглядывал. Всё к Марье бегаешь. Приходи ко мне. То, что она тебе даёт, я в два раза больше дам». «Да куда мне столько ― отвечает Иван ― мне и этого не снесть». Агафья глазками постреляла: «А ты приходи, заранее не отказывайся».

Узнала об этом Марья. Да, Иван сам ей рассказал. Говорю же, люди тогда бесхитростные были. Испугалась она ― уйдёт парень, она опять одна останется, опять на неё никто не посмотрит, не приласкает. Вот тогда она и сказала: «То, что тебе Агашка предлагает, у всех от неё есть, а от меня ты получаешь то, чего от меня нет ни у кого». Задумался Иван: «А ведь верно. Жар обжигает, а тепло согревает». Подумал он, подумал, и остался. Никуда не пошёл.

Ох и разозлилась Агафья. Стала всем говорить, что, мол, отбиваются Иван с Марьей от народа, хотят сами жить, хотят уйти из деревни и своё хозяйство индивидуальное предпринять. Общество их кормило, растило, а долги отдавать они не собираются. Своей семьёй им, видите ли, жить захотелось.

Дошло до того, что пришёл к Ивану старый мудрый Волк. Забыл сказать, что звери тогда вместе с людьми жили и на одном языке говорили. Долго они разговаривали. И про то, что предки все так жили. И про то, что веник прочнее, чем один прутик. Даже про то, что если все так будут делать, то трудно будет встречаться новым парам, и, в конце концов, всё живое вымрет. Да только не договорились.

Пришлось общее собрание созывать. Ох, что там началось. Поначалу Иван говорил, что никто уходить не собирается. Имеет ли право Марья другим мужикам, кроме него самого, отказывать? Имеет. А может ли Иван больше никому предложений не делать? Тоже может. Так в чём же дело? А в том ― отвечали ему ― что нельзя постоянно пренебрегать интересами коллектива. Другим тоже хочется. Пусть и не ответит Марья никому больше взаимностью, но возможность-то должна быть. Хоть номинальная, но быть должна.

Долго спорили. Почти уговорил Иван селян, что ничего особенного не произошло, но тут опять Агафья со своими трудоднями влезла. Мужики, понятно, ей в рот смотрят. Всё, что не скажет, сразу подхватывают. Ну а бабы так наоборот ― она им тоже, как Марье, поперёк горла встала. И ещё. Очень им понравилось то, что Марья придумала. Ведь так детки их всё время с ними будут, потому как они сами их воспитывать станут, а не общество.

Марья-то особо в спор не лезла, пока Агашка не высунулась. Тут уж гордость девичья взыграла. Уж кому-кому, да только не Агашке про вклад в общину говорить. Сама-то она много ли наработала? А Агафья на то отвечает, что, мол, у каждого своя роль. Вон лохматые и четырёхлапые тоже не больно-то себя работой утомляют. Больше лежат на солнышке, пузо греют. Ну и звери её, конечно, поддержали. Тоже считали, что не работа главное.

И пошло-поехало. Три дня и три ночи спорили и ругались, чуть не подрались. Раз уж бабы начали горшки считать, тут добра не жди. Кончилось тем, что обиделись звери на людей. Сильно обиделись. Так сильно, что решили уйти от них в лес и больше с людьми никогда не разговаривать. Сказано ― сделано.

Только без человеческого языка одичали они в лесу быстро. Стали даже друг на друга охотится. Некоторые не вытерпели, и опять к людям вернулись, но обещание своё ― не разговаривать ― держат до сих пор. Многие из тех, кто в лесу остался, через некоторое время всё равно стали по двое жить и детишек сами растить, но, как-то не у всех это получалось. Дикие ведь уже.

А люди с тех пор стали семьями жить. Хотя некоторые до сих пор всё налево сворачивают. Агафьи там уже давно нет, а вот тянет их туда. Да, чуть не забыл, главное-то! Красавица Агашка, которая всё это затеяла, тогда вместе со зверями тоже в лес ушла. Стала жить на болоте и людям всячески вредить.

За это полным именем её называть перестали. Просто Ага ― и всё. И такой она ядовитой язвой стала, что однажды какой-то острослов её Ягой назвал. Так и прилипло. Потом ещё прозвище Костяная Нога добавилось, но это уже другая история.