Тамплиеры. Гильом де Боже и Жак де Моле.

Гильом де Боже

В апреле 1291 года мусульмане подступили к Акре. Магистр Ордена тамплиеров Гильом де Боже собрал большой совет во дворце Марии Антиохийской. Я не являлся приближенным к командору, а потому сидел не по правую или левую его руку, а среди общей массы военачальников среднего звена.

– Гарнизон крепости насчитывает чуть больше пятнадцати тысяч человек, – де Боже говорил спокойным, бесстрастным, несколько приглушенным голосом, однако все его хорошо слышали, вероятно потому, что в зале стояла мертвая тишина, и даже собаки вечно снующие туда сюда в надежде получить кость или кусок мяса, легли на каменный пол, положили свои морды на вытянутые передние лапы и замерли в томительном ожидании, – из них послушников Ордена тамплиеров и госпитальеров всего девятьсот человек. Врагов многократно больше, только мамлюков — отборных гвардейцев султана, представляющих собой одно из самых боеспособных войсковых формирований, насчитывается по донесениям наших разведчиков до двадцати пяти тысяч. Все они были еще в детстве куплены на невольничьих рынках и специально обучены военному ремеслу. Это совершенные машины для убийства, в которых бесстрастность фанатиков сочетается с ярым темпераментом Востока. Правда, мы надеемся что к нам подоспеет помощь от короля Генриха II Кипрского во главе с ним самим, но это то ли будет, то ли нет.

– Надеяться надо, прежде всего на себя, – грубо перебил Магистр ордена госпитальеров Жан де Вильер, – придет помощь или нет, но сражаться придется все равно, если не за спасение гроба Господня, то за собственную жизнь! В городе около тридцати пяти тысяч мирных жителей, а воины султана не пощадят никого!

За столом поднялся ропот. Гильом де Боже поднял руку, снова воцарилась тишина.

– Малек аль-Эссераф прислал нам письмо, в котором он недвусмысленно сообщает о своем прибытии и его цели. Послушайте, что нам пишут.

Магистр развернул свиток и все тем же слегка приглушенным голосом зачитал текст:

«Султан султанов, царь царей, повелитель повелителей, Малек аль-Эссераф; могущественный, грозный, каратель мятежников, победитель франков, и татар, и армян, вырывающий крепости из рук неверных вам, Магистру, благородному магистру Ордена Храма, истинному и мудрому, привет и наша добрая воля. Поскольку вы – настоящий муж, мы посылаем вам послания о нашей воле и доводим до вас, что мы идем на ваши отряды, чтобы возместить нанесенный нам ущерб, отчего мы не желаем, чтобы власти Акры посылали нам ни письма, ни подарки, ибо мы их больше не примем».

– Может, стоит все-таки послать парламентеров к султану? – главный госпитальер вид имел хоть и лихой, но какой-то растерянный, – Выиграем время до подхода киприотов, а может, и договоримся о перемирии – худой мир лучше доброй ссоры.

– Ты плохо слышал зачитанное мною послание сарацин, Жан де Вильер, – храмовник поморщился, – нам ясно дали понять, что диалог между нами невозможен. Рыцарям храма надлежит делать то, что записано в уставе, куда сведены воедино основные законы ордена, в частности и тот, что предписывает нам выполнять военную защиты государств, созданных крестоносцами на Востоке, и не забывать о первичной цели, декларированной при учреждении тамплиерства – защите паломников, идущих или уже находящихся в Святой земле. Сейчас Акра – это место, где собрались воедино все истинно верующие христиане, и наша главная и единственная задача – защитить их, и не важно, с королем кипрским или без оного.

– Если я все правильно понимаю, – подал голос один из крестоносцев, – то с сегодняшнего дня город находится в осаде.

Магистр кивнул.

– А хватит ли нам провизии, чтобы достаточно долго выдерживать ее? Если король кипрский не поспешит, решать проблемы придется исключительно самим, и вовсе не факт, что это решение будет быстрым и положительным.

– Мы успели подготовиться, – Гильом де Боже довольно улыбнулся, – еды и воды у нас достаточно, во всяком случае, дней на пятьдесят; за это время все должно решиться: либо войско Аль-Эссерафа отступит, либо мы все погибнем, а мертвым еда не нужна.

– Веселая перспективка, – прошептал мне на ухо рыцарь, сидевший справа, – но лучше уж погибнуть в бою, чем подохнуть от голода.

– А еще лучше победить и продолжать жить, – ответил я и отвернулся, дискутировать не хотелось.

И все-таки, в бессилии предпринять что-нибудь другое, и не смотря на письмо султана, отцы города не нашли ничего более подходящего, как направить посольство к своему врагу. Я каким-то чудом избежал участи стать парламентером – в последний момент меня заменили знатным рыцарем Генрихом Бульонским. Но султан даже не стал их слушать – приказал обезглавить, а головы выставить на высоких шестах на всеобщее обозрение и так, чтобы их было видно из осажденной крепости. Помимо этой жутковатой картины, мы могли наблюдать всю равнину Акры, покрытую шатрами, поставленными веревка к веревке. Свой шатер, называемый "дехлиз", султан приказал поставить на высоком пригорке, там, где была красивая башня, сад и виноградники Ордена Храма.

Восемь дней прошли спокойно, видимо, шла подготовка к штурму; потом сарацины начали обстреливать город тяжелыми камнями, которые швыряли четыре поистине огромные камнемета. Здоровенная глыба весом килограмм в пятьсот, угодила в бойницу стены, через которую я в тот момент наблюдал за происходящим на равнине, разбила ее вдребезги, и только чудо спасло меня от веером разлетевшихся осколков. Спустился вниз, промыл глаза от пыли и мелких каменных крошек, вытряс их из-за ворота и из капюшона, и решил больше без особой нужды не проявлять любопытства – разве что по приказу или когда заставит военная необходимость.

Одна из камнеметательных машин, называемая Хавебен, что в переводе означало Гневная, находилась непосредственно перед постом тамплиеров; другой онагр, обстреливающий пост пизанцев, называлась Мансур, то есть Победоносный; третья, швыряла камни в пост госпитальеров; а четвертая машина избрала для себя целью большую, называемую Проклятой башню, которая располагалась на второй стене.

Разрушения от этой артиллерийской подготовки были достаточно большими, но не фатальными, и сарацины прекрасно понимали, что штурма не избежать. По прошествии нескольких дней, они изготовили большие щиты из деревянных прутьев и, прикрываясь ими, подошли к водяному рву. Шли, естественно, пешими, а из оружия при себе имели только луки, и укрепленные за спинами изогнутые ятаганы. Около рва возвели стену из толстых поленьев, чтобы защитить свои легкие машины, которые сарацины называли «карабоги». Они обладали поразительной для тринадцатого века скорострельностью, и причиняли куда больший урон, чем большие онагры. Если «каборги» сосредотачивали огонь на каком-то определенном месте города, туда было невозможно пройти – риск быть убитым или покалеченным приближался к ста процентам.

Конечно, мы не сидели сложа руки, но пока осажденные не начали штурм стен, нам оставалось только отстреливаться из луков. Несколько раз по приказу Гильома де Боже предпринимались вылазки: Сен-Антуанские ворота открывались и три – четыре десятка рыцарей неожиданно для сарацинов нападали на них. Я хорошо помню полные ужаса глаза воинов султана, когда мы обрушили на них мощь наших мечей и копий. Я убил двоих, а всего врагов полегло душ с пятнадцать. Но и мы несли потери в каждой такой атаке, а с учетом подавляющего численного превосходства противника, оправданными такие вылазки могли быть только в том случае, если бы за каждого нашего павшего воина, с их стороны умирало бы не меньше десятка. Так, понятно не получалось. Например, за те пятнадцать убитых сарацин, мы заплатили жизнями четверых рыцарей ордена храма и это было ощутимой утратой. Мусульмане же даже не заметили столь незначительной потери воинов в своих рядах. В конце концов, великий магистр распорядился прекратить эти бессмысленные контратаки, никак не влияющие на мощь осаждающих.

Прикрытые высокой стеной из поленьев, вражеские воины, набранные из простолюдинов, начали делать подкоп под Проклятую башню – она больше других подходила для этого, так как далеко выдавалась вперед. Несколько дней продолжалась эта работа, за которой мы могли лишь только наблюдать, не имея возможности как-то повлиять на ее исход – пятнадцать тысяч мамлюков, людей и лошадей, закованных в железо, стоящих под самыми стенами Акры, не давали ни единого шанса на то, что можно как-то помешать врагу. А сколько их было в раскинувшемся на несколько полетов стрелы лагере – шатры заполняли собой все обозримое пространство.

В конце концов, башня рухнула, образовав солидную брешь в первом кольце укреплений.

С наступлением дня, магистр тамплиеров собрал очередной совет. Мессир Жан де Грансон держал слово:

– Учитывая критическое положение, в которым мы оказались после обрушения Проклятой башни, и катастрофическую нехватку времени, предлагаю выйти со всех концов, откуда это еще возможно сделать, пешими и на лошадях и сжечь их деревянное прикрытие. Это даст нам возможность более или менее свободно расстреливать осаждающих из луков и арбалетов.

Совет единогласно поддержал предложение.

Ночью, рыцари ведомые Гильомом де Боже и Жаном де Грансоном подошли к Ладрским воротам. Великий Магистр приказал провансальцу, виконту де Борта из Акры, поджечь деревянное сооружение сарацинов. Но в последний момент тот испугался и так неловко бросил факел, что он не долетел до цели. Де Боже выругался.

– В атаку! – Скомандовал он и первым бросился на позиции сарацинов.

Надо сказать, что эта вылазка была весьма удачной – не ожидавшие нападения мусульмане, даже не пытались защищаться, и половина их была изрублена прямо под стенами города. Остальные попытались убежать, но конные рыцари быстро настигали их и приканчивали ударом копья или меча. Ух, и захватывающее это дело, ух и азартное – догонять убегающих в ужасе врагов и обрывать их ненавистные жизни. Убили всех сарацин, сосредоточившихся у башни, и конных, и пеших, но так увлеклись атакой, что не заметили, как оказались уже в их лагере. Между палаток были растянуты веревки, благодаря которым те и держались. Шатры стояли настолько плотно друг к другу, что растяжки представляли из себя настоящую паутину. Лошади рыцарей запутались, стали спотыкаться, даже падать.

– Назад, рыцари храма! Назад!! – Призывал Магистр – на этот раз его голос был подобен иерихонской трубе.

Но было поздно – оправившиеся от неожиданности, осаждающие быстро разобрались, что к чему, и в свою очередь напали на беспомощных рыцарей. Кому-то повезло, и он смог унести ноги, но два десятка – и это по самым скромным подсчетам – наших воинов так и остались лежать на холодной земле с широко распахнутыми глазами, смотрящими в звездное небо, но не видящими его.

Луна светила как-то по-особенному ярко, и было светло, как днем. Султан Хамы, отвечавший за этот сектор осадного фронта, очень быстро собрал две тысячи всадников мамлюков, перед которыми небольшому отряду из трехсот рыцарей тамплиеров и мирян, окружавшему Магистра Ордена Храма, пришлось отступить за городские стены и отстреливаться оттуда из луков. А что касается вылазок, которые предлагалось осуществить через другие ворота города, то они не состоялись, так как сарацины на удивление были кем-то предупреждены и подготовились к защите. Неужели среди нас есть предатель?

В начале мая король Кипра высадился с подкреплением в порту Акры. Малек аль-Эссераф не имел возможности блокировать порт, и войско короля беспрепятственно проникло в крепость.

Город находился в тяжелом положении: пояс укреплений был подкопан и рухнул, Проклятая башня давно лежала в руинах. Но прибытие Генриха II, принесло некоторую, пусть и призрачную надежду на благоприятный для нас исход осады.

Генрих Лузиньян принял единственно возможное решение – начать переговоры с султаном; последний предлагал оставить христианам жизнь и добро в обмен на сдачу города, но посланцы короля отвергли его предложение, им не хотелось прослыть предателями в наших глазах. Мне же, такие условия представлялись весьма разумными: что еще мог предложить султан? Осада возобновилась.

В середине мая фасад Новой, или как ее еще называли королевской, башни рухнул в ров – подкопы сыграли свою роль; сарацины заполнили обвалы мешками с песком, чтобы соорудить из них дамбу, преодолели водяные рвы и захватили остатки башни.

Пора было подумать об эвакуации хотя бы гражданского населения – воинский контингент Акры, новоприбывшие королевские ратники и рыцари храмовники отступать никуда не собирались. Пользуясь тем, что выход к морю не был заблокирован мусульманами, нам удалось посадить на галеры практически всех, кто не являлся воином по убеждению или по приказу, и направить их на Кипр. С ними были отправлены и несколько наиболее обличенных доверием рыцарей ордена храма, которым надлежало вывести и надежно спрятать казну ордена. В ходе этой операции погиб патриарх Иерусалимский Николай – царствия небесного служителю Господа – его лодка, перегруженная спасавшимися людьми, перевернулась, и он вместе с еще несколькими людьми утонул.

Чтобы дать гражданскому контингенту возможность относительно спокойно отплыть в безопасные места, Гильом де Боже вместе с Великим Магистром госпитальеров Жаном де Вильер под вечер организовали контратаку. Сарацины разделились на два потока, одни пошли к Сен-Ромену и пизанскому посту, другие – к Сен-Антуанским воротам. Именно у ворот мы и встретили их. Ох, доложу я вам, это была и рубка! С нашей стороны город защищало более десяти тысяч человек, осаждающих же было невозможно сосчитать, но огромное их количество не могло обрушиться на нас всем численным составом, потому что это не позволял не слишком широкий проход в стене.

Я сражался рядом с Великим Магистром и – здесь не хвастаюсь, а просто излагаю факты – трижды закрывал его собою от вражеских мечей и стрел. Мамлюки были хорошие воины, но с рыцарями ордена храма им было не сравниться: каждый из нас стоил пяти сарацин. Но тамплиеров было очень мало, а воинов султана многократно больше – место каждого убитого турка тут же занимало трое единоверцев.

Сарацины сумели-таки войти в город. Наш гарнизон таял на глазах. В ходе боя уже внутри крепости пали около трехсот храмовников, остальным удалось укрыться в Тампле под предводительством маршала тамплиеров Пьера де Севри. Там же укрылись жители Акры, не успевшие эвакуироваться на Кипр. Видя неминуемое поражение, около четверти гарнизона, в основном киприоты вместе с королём Генрихом II Кипрским и своим братом Амори, начали эвакуацию на корабли и бежали на остров Кипр. А вскоре и рыцари покинули укрытие, но не бежали, а снова вступили в бой с врагом.

Рядом с Великим Магистром, прикрывая его со всех сторон, помимо меня сражалось порядка двадцати надежных рыцарей, и все-таки даже такая охрана не смогла уберечь Гильома де Боже от случайного выстрела. Дело в том, что готовясь к контратаке, Магистр, не имея достаточного количества времени, вооружался наспех и успел надеть только легкие латы, соединения которых не закрывали хорошо боков. Главный тамплиер поднял руку, указывая в каком направлении надлежит сосредоточить основные силы для атаки, и в этот момент шальная стрела ударила его подмышку. Поначалу никто не заметил, что он ранен, но неожиданно для всех крестоносец повернул коня вспять, и направил его вглубь города.

– Что с вами, сир? – Я был ближе других к де Боже, – Вам нельзя оставлять поле боя, только ваше присутствие поддерживает в рыцарях боевой дух.

– Ах, это вы, Георг, – голос храмовника был слаб, а лицо по бледности могло сравниться только с полной луной в ночную пору, – я ранен и, похоже, смертельно.

Он поднял руку, и я увидел торчащую в левом боку стрелу. Просто чудо, что она не попала в самое сердце, и Гильом де Боже не умер сразу. Подскакали еще несколько рыцарей и очень вовремя – Магистр уткнулся головой в конскую гриву, и стал заваливаться на правый бок. Его подхватили, выровняли в седле, я взял лошадь за поводья, и мы, сопровождаемые двумя десятками крестоносцев, направились к дворцу Марии Антиохийской. В этот момент Великий Магистр очнулся и неожиданно громким голосом возгласил:

– Сеньоры, оставьте меня, я больше не в состоянии сражаться, ибо уже мертв, видите удар без меня… Бейтесь до полной победы или умрите с честью!

При этих словах он выронил дротик, который до этого продолжал сжимать в кулаке, на землю, поник головой и снова стал падать с лошади, но свита поддержала его, сняла с коня, и положила на кем-то брошенный щит, очень большой и длинный. Слуги пронесли его в город по мостику, через водяные рвы и потайной ход, что вели во дворец Марии. Здесь они сняли с него доспехи, разрезав ремни лат на плечах, затем завернули его в одеяло и отнесли на берег. Так как море оставалось слишком бурным, и ни одна лодка не могла пристать или отчалить, свита перенесла Магистра в Орденскую резиденцию, протащив носилки через пролом в стене.

Пока достойный рыцарь умирал, город погибал в жестокой резне. Сарацины теснили наши порядки, и каждую минуту кто-нибудь из воинов гарнизона падал, пронзенный стрелой, либо получив смертельный удар мечем. Это было ужасно видеть: дамы и горожанки, монахини и прочий мелкий люд бежали по улицам с детьми на руках, плачущие и растерянные. Они убегали к морю, надеясь спастись от смерти. Сарацины настигали их и либо пленили, либо убивали на месте. Я видел, как женщину волокли по земле, приторочив конец веревки, которой связали ей руки, к луке седла, а ее вырывающегося ребенка, совсем еще юного подростка, бросили на землю, и затоптали лошадьми. Я был слишком далеко и не мог прийти им на помощь, к тому же в тот момент отбивался сразу от трех мамлюков, и честно сказать, не надеялся в этом противостоянии выйти победителем. Мне повезло больше, чем несчастному мальчику – отделался легким проникающим ранением плеча.

Но вот весть о ранении Гильома де Боже молнией разнеслась по рядам рыцарей. И она вызвала такой приступ ярости, что за час с небольшим сарацинов было повержено больше, чем за все время боя до этого. И Малек аль-Эссераф дрогнул! Он снова предложил тамплиерам почетные условия капитуляции – выход в гавань с оружием в руках. На этот раз, учитывая обстановку, условия были приняты защитниками Акры. Море несколько утихло, и в гавань смогли войти галеры. Итак, гражданское население города в сопровождении рыцарей покинуло Тампль. Знаком капитуляции служило вывешенное над башней знамя ислама.

Все шло хорошо, но тут, как это часто случается, вмешался случай. Один из эмиров, который рыскал по городу в поисках поживы, увидев флаг и не зная о его назначении, решил, что это знак, не почетной капитуляции по взаимному согласию сторон, а падения крепости. Он, вместе со своими воинами напал на беженцев. Я в тот момент находился рядом с так и не пришедшим в себя Гильомом де Боже, потом мне рассказали, что подвергшиеся нападению миряне и сопровождающий их контингент рыцарей, применили в ответ оружие и снова заперлись в крепости.

В самом конце мая де Севри с двумя тамплиерами отправился на переговоры к султану. Но аль-Эссераф счел крестоносцев нарушителями клятвы, отказался выслушать парламентёров, и приказал отрубить им головы. По-моему, такое уже случалось три недели назад – нельзя договориться о мире с тем, кто считает твое стремление к переговорам за слабость.

К тому моменту Великий Магистр скончался. Он был похоронен перед своим алтарем, то есть престолом, где обычно пели мессу. Оставшиеся в живых защитники города, как и не сумевшее эвакуироваться гражданское население, забаррикадировались в Магистерской башне. В общей сложности там укрылось больше десяти тысяч человек. Они все еще надеялись на благоприятный исход переговоров делегации под водительством Пьера де Севри. Но узнав о их тяжкой участи, все, кто мог обращаться с оружием, заняли оборону.

Сарацины начали подкапывать башню, надеясь обрушить ее, как ранее обрушили Проклятую. Они рыли вглубь, и ставили подпорки из толстых бревен. Наконец защитники, поняв, что если они продолжат сопротивление, их неминуемо ждет смерть, сдались на милость победителям.

К тому моменту я настолько устал, что сел в угол «каменного мешка», прислонился спиной к стене, закрыл глаза и несмотря на то, что именно сейчас должна была решиться судьба защитников города, провалился в глубокий сон. Мне было все равно, что будет дальше. В своих воплощениях в более позднем времени, я не удосужился прочесть что-нибудь про историю тамплиерства, знал лишь, что орден был основан на Святой земле в 1119-м году небольшой группой рыцарей во главе с неким Гуго де Пейном, а окончательно прекратил свое существование, кажется, в 1314-м году. Все, на этом мои знания кончались. Теперь я знаю про осаду Акры, и не просто знаю – сам участвовал в ее защите. Если Богу будет угодно продолжить цепь моих перевоплощений, то надо обязательно будет изучить историю Ордена тамплиеров. А может, я снова стану участником какого-нибудь сражения в качестве рыцаря крестоносца. Было какое-то предчувствие этого.

Когда внутрь помещения с капитулировавшими защитниками вошли сарацины, подпорки, поддерживающие ее, ослабли, и Магистерская башня накренилась и стала медленно заваливаться на улицу города, где находилось множество воинов султана Малика. Никто так и не понял – почему? То ли опоры были слишком слабы, то ли огромное количество людей в замкнутом пространстве своей массой подломило бревна – как бы там ни было, но башня рухнула, погребая под собой и людей Ордена Храма и сарацин. Рядом со мной упало несколько огромных каменных фрагментов стены, один из которых раздробил мне кисть левой руки. Острая боль мгновенно выдула из меня всю усталость и сонливость, и я каким-то чудом умудрился выскочить на улицу.

Но осевшее строение, уже ставшее надгробием для многих тысяч человек, вдруг опрокинулось на бок, и раздавило все, кто находился на улице перед входом в Магистерскую башню. Предсмертные хрипы, крики и стоны раненных наполнили пространство вокруг. Здесь погибло больше народу, чем за сорок четыре дня осады Акры.

А для меня чудеса продолжались – рядом падали тяжеленные балки, деревянные перекрытия и камни, придавливая к земле и разбивая головы и тела как осаждающих, так и осажденных, а я оставался невредимым, если не считать пострадавшую ранее руку. Густое облако пыли окутало площадь, дышать стало практически невозможно, и те, кто был лишь ранен, но не имел возможности быстро покинуть место трагедии, задыхались и умирали. Я ничем не мог помочь несчастным, а потому, помочившись на полу своего плаща, прижал ее к лицу, и дыша через этот импровизированный фильтр, стал выбираться из густого песочно-пылевого тумана.

В порту одинокая галера собиралась отправляться на Кипр. Народу на веслах хватало и без меня, и едва я успел заскочить в нее, а гребцы налечь на весла, как от усталости и недосыпа последних дней, я то ли заснул, то ли потерял сознание.

Жак де Моле

Вот и сбылось мое предчувствие, что я в образе Георга де Мальваузена вновь окажусь во времени, где тамплиеры были элитой общества. Правда, именно, что были. Хорошо, что при штурме Акры меня не подстрелили из лука или арбалета, хорошо, что не раздавило рухнувшей Магистерской башней, что я не утонул в перегруженной галере при бегстве на Кипр – иначе меня бы сюда больше не занесло, и очень плохо, что не успел до конца ознакомиться с историей ордена. Но кое-что, даже весьма многое, я все же узнал, и в целом был готов к этому повторному воплощению.

Погибшего в бою от шальной стрелы Гильома де Боже на посту командора тамплиеров сменил некий Тибо Годен, который в свою очередь уже в апреле 1292 года неожиданно скончался, как предполагают от чрезмерного напряжения сил, уступив, таким образом, место Великого Магистра Жаку де Моле, человеку амбициозному, резкому, прямолинейному и не сдержанному на язык. Хотя, как утверждали его соратники, трудно было найти лучшего кандидата на должность Магистра, чем Моле, именно его сопротивление объединению с орденом госпитальеров, на котором давно настаивал папа Климент V, стало одной из предпосылок роспуска тамплиеров.

Я попал в самую конечную фазу расправы над Орденом рыцарей храма, и избежал ареста только потому, что материализовался в Португалии, где тамплиеров не преследовали, и вообще не считали ни в чем виновными. Более того, в благодарность за услуги, оказанные храмовниками в борьбе с сарацинами, король Диниш I через несколько лет создаст новый Орден Христа, а папа Иоанн XXII утвердит его в 1318 году, как продолжение рыцарского союза, изначально основанного еще в двенадцатом веке.

Итак, я собрался ехать во Францию. Так как знал Великого Магистра лично и даже имел основания претендовать на его дружбу, мне очень хотелось повидаться с ним, поддержать и укрепить его дух. Прежде всего, переоделся рыцарем мирянином: напоминаю – только-только начался 1314 год, и гонения на тамплиеров хоть и подходили к концу, но вовсе не становились слабее – близилась окончательная развязка. Вот уже семь лет, как их арестовывали, пытали, выбивая показания против самих себя, сажали в тюрьмы и сжигали на кострах, но командор ордена, как и наиболее приближенные к нему соратники, все еще оставался живым.

Из истории известно, что два неких рыцаря Ордена храма Скина де Флориана и Ноффо Деи, донесли на своих товарищей по оружию и вере, и король Франции Филипп IV Красивый, приказал без шума допросить нескольких тамплиеров, что и было проделано в подвалах королевской тюрьмы. Под пытками храмовники дали самообличающие показания, что и послужило основанием для Филиппа начать переговоры с папой Климентом V о проведении расследования. Папа был не в восторге от инициативы Филиппа, но, в конце концов, ему пришлось согласился – тот, кто стоял над Орденом не рискнул возражать решительно настроенному французскому королю.

В конце сентября 1307 года Королевский совет принял решение об аресте всех тамплиеров на территории Франции. Три недели в обстановке строжайшей секретности шла серьезная подготовка к этой операции. Никто из светской и власти, равно как и представители инквизиции, ничего не знали о том, что им предстояло совершить. Конверты с приказами вскрыли перед самым началом реализации утвержденных на самом высочайшем уровне планов. На удивление, все прошло «как по маслу», тамплиеры были захвачены врасплох и, думая, что произошла какая-то ошибка, сопротивления не оказывали.

Допрос вели совместно инквизиторы и королевские слуги, при этом – это было повсеместной практикой тех лет, и считалось целесообразным и законным – применялись жестокие пытки, в результате которых следственные органы добивалось нужных признаний, большинство из которых было ими же сформулировано заранее. Уже в мае 1308 года Филипп IV созвал Генеральные штаты, и при их поддержке отверг все притязания папы, который хоть как-то пытался защитить своих подопечных, хотя это тоже было лукавство с его стороны: ведь только формально спор с Римом вёлся о том, кто будет вершить суд над Орденом, по существу же решался вопрос, кто завладеет его казной и имуществом.

Непомерные богатства Ордена давно вызывали зависть французского короля Филиппа IV Красивого, который сам был крупным должником крестоносцев. Никто не любит отдавать долги, а тут можно было не просто остаться при своих, но и прибрать к рукам сокровища Ордена. А подсудность тамплиеров лишь папе Римскому и освобождение от церковных налогов – вызывали недоброжелательство со стороны церковного клира. Храмовников обложили со всех сторон, и уже семь лет светская и духовная власти, методично уничтожали истинных приверженцев веры, вменяя им абсолютно надуманные обвинения.

Арестованным тамплиерам приписывались тяжкие преступления против религии и морали: богохульство, отречение от Христа, культ Дьявола, распутство, мужеложество и скотоложество. Были и другие сколь странные, столь и неправдоподобные наветы и оговоры.

Жак де Моле, последний Великий Магистр Ордена Христа, томился в заточении с октября 1307 года. Следствие велось уже седьмой год; под жесточайшими пытками главный тамплиер несколько раз менял свои показания – он то признавал себя и Орден в целом, виновными в отречении от Христа, оплевывании распятия, поклонении идолу Бафомету и прочей подобной бредятине, то брал свои слова назад, заявляя о том, что оговорил себя, дабы избежать мучений. Как бы там ни было, но следственные действия подходили к концу.

В конце февраля мне, используя знакомства и связи, коими обзавелся, пока еще Орден был в силе, удалось добиться свидания с опальным Магистром. Меня провели темными тюремными коридорами прямо в камеру к де Моле.

– У вас есть тридцать минут, – тюремщик запер дверь снаружи и удалился – большая любезность с его стороны: разговаривать в его присутствии было бы затруднительно.

– Видите, – услышал я приглушённый голос и вздрогнул от неожиданности, – в каких условиях живет уже семь лет некогда самый могущественный и богатый человек Европы?

Мои глаза еще не привыкли к сумраку, царившему в этом сыром каменном мешке, но я все же различил силуэт, поднявшегося из угла каземата человека. Привидение сделало несколько шагов, приблизившись ко мне вплотную, и я, хоть и не без труда, признал в нем Командора Ордена храма.

– Жак! – Я протянул руки к бывшему Магистру, – ты ли это, Жак де Моле?!

– Увы, – он в свою очередь положил мне ладони на плечи, и я заметил, как неестественно вывернуты его пальцы – вероятно, результат пыток: в этих застенках устранять последствия нанесения увечий, было не принято, – я и сам не знаю, кто я теперь.

Мы обнялись. Он тяжело вздохнул и, разжав объятия, опустил руки вниз.

– Семь лет, – он горько усмехнулся, – семь долгих лет я не видел голубого неба, не вдыхал полной грудью чистого степного воздуха, не подставлял лицо ветру, не спал с женщинами. Лучше бы меня казнили в том злополучном тысяча триста седьмом году, положившему начало расправы над крестоносцами. Сколько раз под пытками я отрекался от своих убеждений и верований, сколько раз предавал братьев во Христе – нет мне прощения!

– Но я слышал, что вы отказались от всех этих показаний, и заявили, что тамплиеры не виновны в том, в чем их обвиняет инквизиция и светская власть.

– Разве? – Де Моле казался удивленным, – впрочем, может и так, ведь за годы, проведенные в застенках, это повторялось не один раз. Совсем скоро будет новое слушание, и если я буду упорствовать в отрицании вины, жители Парижа увидят интереснейшее аутодафе. Если же я признаю себя виновным, есть некоторый шанс, что меня оставят в живых. Правда, лишения сана и пожизненного заключения мне не избежать.

У меня возникло чувство державю – в своих пространственно-временных странствиях, нечто подобное уже происходило. Я напряг память – вспомнил! Подобный диалог у меня состоялся с Филиппо Бруно. Тогда философ и астроном кончил очень плохо. Впрочем, я точно знал, что Великого Магистра сожгут, но не помнил ни года, ни, тем более, даты, когда это должно произойти. И тут я ничего не мог поделать – это так ужасно, находясь в прошлом, знать, что будет в будущем.

– Вы должны бороться до конца, – не очень искренне сказал я, – сломаетесь – и навсегда останетесь виноватым в глазах потомков, будете тверды – история расставит все по своим местам, а Господь наш найдет способ покарать лживых гонителей.

– Вы вселяете в меня надежду, и ваши речи придают мне сил.

– Верьте мне, Жак, если кто из нас действительно колдун – то это я, и мне дано знать, что ждет каждого впереди.

– А вот сейчас, вы меня пугаете, Георг.

– Оставим это. А вы знаете, что еще весной 1310-го года почти шестьсот тамплиеров пришли к решению защищать орден, полностью отрицая вырванные у них признания, сделанные перед инквизиторами?

– Откуда я могу это знать? – Моле поднял брови. – Я вообще не знаю, что происходит на воле.

– Крепитесь, – я взял его за искалеченную руку, – кажется, пятьдесят четыре человека тогда признали виновными, как повторно впавших в ересь, и приговорили к смерти. Но за семь лет следствия было сожжено всего семьдесят человек! Я понимаю всю трагедию близких им людей, но подумайте – семьдесят человек из двух десятков тысяч рыцарей-храмовников!

– Вряд ли мне удастся избежать участи взойти на костер, – Магистр опустился на грубый деревянный чурбан, заменявший ему стул, – а что происходит с Орденом?

Я задумался, как помягче сообщить узнику про Буллу 1312-го года «Vox in excelso», ознаменовавшую роспуск Ордена, а так же о булле «Ad providam», вышедшей двумя месяцами позже, по которой вся собственность тамплиеров передавалась их соперникам госпитальерам. Но не найдя слов, которые могут смягчить смысл передаваемой информации, выложил все, как есть.

К чести де Моле, он отреагировал на это известие спокойно. Не знаю, что творилось у него в душе, но внешне командор оставался бесстрастен. Некоторое время он молчал, потом задал всего один вопрос:

– И как госпитальеры? Довольны?

– Вряд ли, – я улыбнулся, надеясь следующим сообщением несколько подсластить пилюлю, только что «проглоченную» Жаком, – Филипп четвертый довольно скоро изъял у них почти всю сумму наследованных денег, якобы, в качестве судебной компенсации.

На какое-то время в камере воцарилась тишина – я не знал, что следует говорить, а крестоносец, похоже, просто устал. Но силы на последний вопрос он нашел:

– Георг, – тихо проговорил он, – если ты и колдун, то надеюсь, что добрый… И как оракул, можешь рассказать мне, что будет после моей смерти?

Похоже, де Моле понимал, что умрет не в своей постели и точно не от старости.

– Чуть более чем через месяц после того, как вас не станет, – таким же тихим голосом начал я, – после инцидента на охоте умрет Папа Климент V, а в ноябре этого же года от инсульта скончается упавший с коня на охоте Филипп Красивый.

Судьбу своего отца разделят и три его сына, которых в народе окрестили «проклятыми королями». На протяжении полутора десятка лет они будут гибнуть один за другим при загадочных обстоятельствах, и не оставив наследников. Со смертью Карла IV, последнего из них, династия Капетингов прервется.

Но на этом дело не кончится. Уже на первых представителей новой династии Валуа, родственной Капетингам, посыплются неслыханные бедствия. Разразится так называемая Столетняя война, в ходе которой один из Валуа, Жан Добрый, умрет в плену у англичан, другой, Карл VI, сойдет с ума, и Валуа, как и Капетинги, кончат полным вырождением. Они…

– Хватит, – неожиданно твердым голосом оборвал мои энциклопедические откровения Жак де Моле, – теперь я верю, что ты действительно колдун и ясновидящий. У меня остался всего один вопрос…

Он замолчал, казалось, что Магистр взвешивает на весах целесообразности, надо его задавать или нет. Наконец, крестоносец принял решение.

– Когда я умру? – Что-то подобное я и ожидал услышать.

– Не помню… э-э, не знаю, – ответил честно.

– Ты можешь не бояться открыть мне правду, – в камере было темно, но я видел, как светились глаза тамплиера, – я смирился со своей участью, и даже если мне пообещают оставить жизнь, даже если посулят свободу – я не отрекусь от Ордена.

– Но я действительно не знаю этого, – развел руки в стороны и помотал головой в отрицательном жесте.

Он оперся локтями о колени, опустил голову вниз, и молчал несколько минут. Я терпеливо ждал, не нарушая его раздумий.

– Ладно, – сказал наконец, – мне надо помолиться, я хочу остаться один. Оставь меня и прости, если что было не так.

– Прощай, друг мой, – я сделал шаг вперед, но де Моле не шелохнулся, даже не поднял головы.

Через несколько минут молчаливый охранник уже закрывал за мной тяжелые тюремные двери. После душного каземата морозный февральский воздух казался восхитительным, даже здесь, в Париже, где помои и отходы продуктов жизнедеятельности выплескивали прямо на улицы, которые порой превращались в скверно воняющие ручьи.

Я снял две комнаты на втором этаже гостиницы на окраине города – как раз по карману. Не зная, сколько мне здесь предстоит еще оставаться, решил никуда не уезжать и дождаться (если получится) развязки событий. А пока она не наступила, посвятил свое свободное время записям моих перемещений, коих за последние месяцы я испытал достаточно. Но то, что казалось мне интересным, пока я держал это в голове, в изложенном на бумаге виде, выглядело скучным и банальным. Я разорвал написанное, оставив лишь одну историю, а клочки бумаги сжег.

Три недели тянулись томительно долго, но любое ожидание чем-нибудь, да заканчивается. В середине марта глашатаи объявили на всех площадях и людных местах города, что на последнем слушании Жак де Моле отрекся от всех ранее данных признательных показаний и заявил, что Орден тамплиеров ни в чем не виновен. Помимо Великого Магистра судили и других рыцарей. Тех, кто не признал своей вины, заточали в монастыри, где потом они до самого конца влачили жалкое существование. Предводители были приговорены к пожизненному заключению в тюрьмах. Гуго де Пейро, генеральный визитатор ордена, и Жоффруа де Гонневиль, приор Аквитании, выслушали приговор молча, однако Великий Магистр Жак де Моле и приор Нормандии Жоффруа де Шарнэ громко протестовали, отвергая обвинения, и утверждая, что Святой Орден чист перед Богом и людьми. Король потребовал их осуждения как впавших в ересь повторно. В тот же вечер приговоренных переправили на один из небольших островков Сены, где при большом скоплении народа привязали к деревянному столбу, под которым были сложены большие и малые поленья, а также вязанки хвороста и соломы, зачитали приговор светской власти и провели положенные религиозные церемонии. От публичного покаяния осужденные еретики отказались.

Жак де Моле, взойдя на костёр, вызвал на Божий суд Филиппа IV, хранителя печати Ногаре и Климента V и проклял их род до тринадцатого колена. Впрочем, я не был тому свидетелем, так как, памятуя, что со мной случилось во время сожжения Джордано Бруно, смотреть на ужасную смерть друга не пошел.

Потом много говорили о том, что вроде бы сломленный морально и физически Великий Магистр рыцарей Ордена храма, когда уже языки пламени лизали ему ноги, неожиданно громким голосом, так, чтобы слышал народ, произнес:

— Справедливость требует, чтобы в этот ужасный день, в последние минуты моей жизни я разоблачил всю низость лжи и дал восторжествовать истине. Итак, заявляю перед лицом Земли и Неба, утверждаю, хотя и к вечному моему стыду: я действительно совершил величайшее преступление, но заключается оно в том, что я признал себя виновным в злодеяниях, которые с таким вероломством приписывают нашему ордену. Я говорю, и говорить это вынуждает меня истина: Орден невиновен; если я и утверждал обратное, то только для прекращения чрезмерных страданий, вызванных пыткой, и умилостивления тех, кто заставлял меня все это терпеть. Я знаю, каким мучениям подвергли рыцарей, имевших мужество отказаться от своих признаний, но ужасное зрелище, которое мы сейчас видим, не может заставить меня подтвердить новой ложью старую ложь. Жизнь, предлагаемая мне на этих условиях, столь жалка, что я добровольно отказываюсь от сделки.

Говорил он это на самом деле или нет, я не знаю. Пусть в мире будет одной красивой легендой больше.

А через день я уже был совсем в другом месте и времени, и у меня появились новые заботы, напрочь вытеснившие из головы печальную кончину Жака де Моле – последнего Великого Магистра рыцарей храмовников.