Рассвет в поместье Первого Советника был творением искусных рук. Не тем, что дарило небо, а тем, что создавали его садовники, слуги и архитекторы. Первые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь разреженный воздух Верхнего города, ловились сложной системой зеркал и призм, установленных на восточных башнях, чтобы затем, смягченные и рассеянные, изливаться в его личные покои, окрашивая мраморные полы в цвет жидкого золота. Воздух, напоенный ароматом ночного жасмина и сандала, был тих и безветрен — никакой случайный сквозняк не смел нарушить утреннюю медитацию хозяина дома.

Цзинь Лун сидел в позе лотоса на простой циновке, его руки покоились на коленях, ладонями вверх, кончики больших и указательных пальцев соединены. Глаза были закрыты, дыхание — медленное и глубокое, будто бездонный колодец. Со стороны он выглядел как древний мудрец, погруженный в созерцание Дао. Но внутри, за этой безупрежной маской, кипела работа. Мысли, точные и безжалостные, как лезвия гильотин, выстраивались в сложные схемы: распределение ресурсов, смещение вассальных семей, тонкое давление на министров, расчет доходов от Садов Удовольствий и поставок черного лотоса. Каждое утро он приводил в порядок свой разум, готовя его к новому дню власти. И плевать, что он сошел с корабля лишь пару часов назад, разум должен быть чист, чтобы принимать правильные решения.

Его медитацию прервал звук шагов. Неслышных для обычного уха, но для Цзинь Луна — громких, как барабанная дробь. Они были не из сада, а из внутренних покоев — быстрые, сбивчивые, прерываемые паузами. Шаги того, кто боится, но не может не идти.

Цзинь Лун не пошевелился, не открыл глаз. Он просто перестал дышать на мгновение, впитывая нарушенную гармонию. Внутри него медленно поднималась волна гнева, всем известно, что нарушать его медитацию можно лишь в самых крайних случаях.

— Ваше Превосходительство... — голос управляющего, старого Ли, был похож на шелест сухих листьев, но сейчас в нем дрожала сталь страха.

— Говори, — Цзинь Лун не изменил позы. Его голос был тих и ровен, как поверхность лесного озера.

— Гонец... от Дневного Мастера... — старик замялся, подбирая слова, которые не разразят гнев. — Вернее... от людей в его поместье. Ночью... случилось непотребство.

Цзинь Лун медленно открыл глаза. Они были темными, как обсидиан, и столь же холодными. Он не повернул головы, глядя прямо перед собой на идеально подстриженную карликовую сосну, символ долголетия и несгибаемой воли.

— Какое «непотребство»? Лянь Шу напился в стельку и опозорился на публике? Или снова увлекся своими... утехами, переступив грань? — в его голосе прозвучало легкое раздражение, словно он говорил о непослушной собаке, а не о своем троюродном брате и ключевом агенте.

Старый Ли сглотнул, и его кадык заплясал на худой шее.

— Хуже, Ваше Превосходительство. Господин Лянь Шу... мертв.

Воздух в комнате застыл. Даже свет, казалось, потускнел. Цзинь Лун не двинулся. Ни один мускул не дрогнул на его лице, высеченном из слоновой кости. Но тишина, что воцарилась после этих слов, была тяжелее любого крика.

— Как? — одно-единственное слово, выдохнутое с ледяной четкостью.

— Его... нашли в его спальне. Он был... — старик задыхался, — он был повешен. На красном шелковом шнуре. Рядом... на кровати... был юноша. Тоже мертвый. Задушен.

Цзинь Лун медленно, с неземным спокойствием, поднялся на ноги. Его движения были плавными, лишенными всякой суеты. Он подошел к краю павильона, за которым простирался его сад — символ абсолютного контроля. Он смотрел на него, но не видел. Он видел другое. Дыру в своей обороне. Оскорбление. Вызов.

— Повешен, — повторил он, и в его голосе впервые послышался отзвук чего-то тяжелого и опасного, как глыба льда, готовая сорваться в пропасть. — В его собственном доме. С охраной на каждом углу. С патрулями. Со всеми мерами предосторожности, которые он сам же и утверждал.

Он повернулся к управляющему. Его лицо все еще оставалось маской невозмутимости, но глаза... Глазы пылали холодным огнем ярости, которую он не выпускал наружу, копя ее, как змея копит яд.

— Охрана? — спросил он коротко.

— Четыре человека в комнате перед спальней... убиты. Тихо, профессионально. Горло, сердце... Никто не поднял тревоги. Охранник у двери... убит. Его тело спрятали. — Старый Ли опустил голову, не в силах выдержать взгляд.

— Никто ничего не видел? Не слышал? — голос Цзинь Луна стал тише, отчего стал лишь страшнее.

— Нет, Ваше Превосходительство. Как будто... как будто призрак прошел.

— Призраки не оставляют трупов, Ли! — рык, наконец, вырвался наружу, короткий и ядовитый, как удар кобры. Цзинь Лун с силой сжал руку на резном деревянном столбе павильона, и его костяшки побелели. — Призраки не вешают Дневных Мастеров Гильдии на их же собственном шелке! Это сделала плоть и кровь! Очень умелая, очень дерзкая плоть и кровь!

Он задышал глубже, пытаясь вернуть контроль над бурей внутри. Его разум, уже выстроенный в боевой порядок, начал перестраиваться, оценивая урон, ища слабые места. Смерть Лянь Шу была не просто потерей родственника или агента. Это был символ. Символ того, что его, Цзинь Луна, можно тронуть. Что чья-то тень протянулась через стены его владений и нанесла удар в самое сердце его сети.

— Кто? — это был уже не вопрос, а требование, обращенное к вселенной. — Кто посмел? Конкуренты? Новая фракция при дворе? Или... — его взгляд стал острым, как отточенный клинок, — кто-то, мстящий за старые грехи?

Он резко повернулся к управляющему.

— Поднять всех. Каждого шпиона, каждую падаль из Гильдии, каждого информатора в Нижнем городе. Я хочу знать каждую шепоток, каждый слушок, каждое странное движение за последний месяц. Кто задавал вопросы о Лянь Шу? Кто интересовался его связями? Кто недавно появился в городе с репутацией призрака? Я хочу имя! И я хочу его до заката!

Старый Ли, дрожа, повалился в поклоне.

— Слушаюсь, Ваше Превосходительство!

— ВЫЙДИ! — громоподобный рев сотряс стены павильона. Управляющий, не поднимая головы, пополз задом, как рак, и исчез в глубине дома.

Цзинь Лун остался один. Его спокойствие испарилось. Он заходил по мраморному полу, его длинные шелковые одежды развевались за ним, как крылья разгневанного духа. Ярость, которую он так тщательно сдерживал, вырвалась на свободу. Он смахнул со столика драгоценный фарфоровый сервиз для чая — чашки и пиалы разлетелись с звонким хрустом, подобным костям. Он ударил кулаком по столбу — мраморная крошка посыпалась на пол.

«Бесполезный, похотливый старый дурак! — мысли крутились в его голове, жгучие и ядовитые. — Я предупреждал его! Предупреждал, что его низменные привычки станут его могилой! Но нет, он не мог удержаться! Он продолжал таскать в свою постель этих юных падальщиков, пока кто-то не воспользовался его слабостью!»

Но разум тут же отверг это простое объяснение. Это была не случайность. Это был расчет. Проникновение, бесшумное устранение охраны, символическая казнь... Это была работа профессионала высочайшего класса. Это было послание.

И он это послание получил.

Он подошел к краю террасы, глядя вниз, на просыпающийся город. С высоты балкона Облачный город выглядел как шахматная доска, а люди — как пешки. Он годами двигал этими пешками, строил комбинации, устранял угрозы. И вот теперь кто-то взял и перевернул саму доску.

Кто? Первой мелькнула мысль о старом ублюдке, который почти сумел перехватить контроль над гильдией воров, но о он был устранен по его приказу. Поэтому мысль мелькнула, но он тут же отбросил ее. Старик был мертв, а его труп развеяли над гаванью. Его люди, культисты Лиан Жуя, подтвердили это. Разве что... Разве что у старика был ученик. Тот самый мальчишка, который уже неоднократно влазил в его дела и умудрялся остаться живым. Но этот выродок ставший драконорожденным сейчас зализывает раны после дуэли с наследником Цуев. Так что он не опаснее уличной шпаны.

Но шпана не оставляет за собой такие следы.

Он глубоко выдохнул, пытаясь вновь обрести равновесие, о котором вечно твердили жрецы пяти великих драконов. Ту точку невозмутимого спокойствия, из которой он всегда действовал. Ярость была роскошью, которую он не мог себе позволить. Ему нужен был хладнокровный расчет. Только так такая как он "пустышка" может контролировать третий по значимости город в Империи Заката.

Он хлопнул в ладоши. Из тени за колонной вышел другой человек, одетый в простые, темные одежды. Его лицо было настолько обычным, что забывалось буквально через пару мгновений как его увидишь. Глаза этого человека были пустыми и безжизненными, словно у мертвой рыбы. Это был Цинь, его личный курьер и убийца, человек без прошлого и без эмоций.

— Цинь, — голос Цзинь Луна вновь обрел стальную гладкость. — Ты отправишься в Храм Забвенных Шепотов. Ты найдешь Лиан Жуя. Передай ему, что его услуги требуются вновь. Скажи, что мышь, которую мы считали раздавленной, оказалась змеей. И что эта змея укусила нас за самое больное место. Он получит тройную плачу за голову того, кто это сделал. И двойную — за информацию, которая приведет нас к нему. Подчеркни — речь идет не только о деньгах. Речь идет о сохранении проекта, в который он вложил столько сил. Обещай ему все, что он захочет, но добейся его согласия.

Цинь молча кивнул, его лицо не выразило ни малейшего удивления.

— И второе, — Цзинь Лун понизил голос, хотя кроме них никого не было. — Свяжись с Островитянином. Используй канал «Морская Волна». Передай, что погода меняется. Шторм приближается быстрее, чем мы ожидали. Если они хотят, чтобы их груз был доставлен в целости и сохранности, им требуется ускориться. Скажи, что мы активируем протокол «Багровых Парусов» на семь циклов раньше. Они должны быть готовы.

Двойной кивок. Никаких вопросов. Цинь ждал, не шелохнувшись.


— Иди. И не возвращайся без ответа.

Курьер исчез так же бесшумно, как и появился, растворившись в утренних тенях.

Цинь Лун снова остался один. Но теперь он был не разгневанным титаном, а снова стратегом. Он мысленно составлял списки: кого можно заставить бояться еще сильнее, чтобы заткнуть возможные прорехи; кого нужно поощрить, чтобы укрепить лояльность; какие активы нужно срочно переместить; какие договоры пересмотреть.

Смерть Лянь Шу была катастрофой, но не фатальной. Это был удар по его репутации, по его иллюзии неуязвимости. Но его империя, построенная на наркотиках, пороке и страхе, стояла на более глубоком фундаменте. На фундаменте человеческой алчности и слабости.

Он посмотрел на осколки фарфора на полу. Беспорядок. Хаос. Он ненавидел хаос. Но иногда хаос был необходим, чтобы выкурить скрытых врагов из их нор.

«Игра начинается заново, — подумал он, и на его губах впервые за это утро появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Холодную, безжизненную, как лед на могильной плите. — Ты убил моего брата, призрак. Ты показал свою силу. Но теперь я знаю, что ты существуешь. И я не буду тебя недооценивать. Я сделаю тебя главным приоритетом. Я превращу твою жизнь в ад, прежде чем отнять ее. Я вырву у тебя все, что ты любишь, и заставлю тебя смотреть, как я уничтожаю это. Ты стал моей тенью? Хорошо. Тогда я стану огнем, который испепелит все тени в этом городе».

Он позвал слугу.

— Прибери это, — он указал на осколки. — И принеси мне отчеты по доходам от Садов за последнюю неделю. И досье на всех, кто имел неосторожность высказаться против меня при дворе за последний год. Даже в шутку.

Слуга, бледный как полотно, бросился исполнять приказ.

Цзинь Лун подошел к столу, где уже лежали свитки с государственными делами. Он развернул первый. Его рука не дрожала. Его разум был ясен. Утренняя медитация была безнадежно испорчена, но день только начинался. И этот день будет наполнен кровью, интригами и местью.

Где-то там, в огромном городе, пряталась тень, бросившая ему вызов. И теперь эта тень стала центром его вселенной. Целью. Навязчивой идеей.

Он смотрел на иероглифы официального документа, но видел лишь образ — тело своего брата, качающееся на красном шелковом шнуре в лунном свете. И этот образ больше не вызывал ярости. Он вызывал холодную, безжалостную решимость.

Охота началась.

От автора

Загрузка...