Танцы со злом

АРКА ПЛЕНЕННОГО ВЕТРА

1. Плененный ветер

Он осмыслил ласковое прикосновение смерти и с усталым блаженством опустился в ее теплые объятия.

Не было больше ни горечи, ни сомнений – ничто не тревожило душу героя, сорванную словно цветок и отпущенную в темные воды забвения.

С последним выдохом бремя долга спало с усталых плеч, и на немеющих устах расцвела улыбка облегчения. Он победил полубезумного Мастера и забрал последний, но такой желанный трофей: жизнь сильнейшего из его учеников, в тот день прекрасного и печального. Ветра ласкали тонкие пряди волос и ткани одеяний, на губах едва тлела последняя улыбка, а неподвижный взгляд манил сквозь тысячи сражающихся заклинателей.

От пролитой крови трава под ногами потеряла свой цвет, а бродящий по полям туман окрасился алым. Герой прорывался сквозь ряды, не сводя взгляда с человека в черном. Он рвался к нему изо всех сил, до тех под пока лезвие золотого меча не пронзило грудь врага насквозь. Удар был такой силы, что меч вошел по самую рукоять, опрокинув темного заклинателя и пригвоздив его к земле.

Но вслед за поверженным врагом упал и тот, кто держал этот золотой меч.

О, каким же удовольствием было упасть лицом на грудь врага и с последним вдохом вобрать его запах: аромат дождя в хвойном лесу. Каким же блаженством было умереть, слыша этот запах, вместо смрада поля брани, в котором смешались металл и кровь, земля и содержимое человеческих тел. Какой же радостью было чувствовать последние удары сердца ученика Мастера и гаснущее тепло его тела.

В подступающей тишине забвения гасли ликующие возгласы победителей и стоны побежденных – герой засыпал. Больше не осталось неоконченных дел, и оттого не было причин поднимать с пропитанной кровью земли свое измученное тело и снова совершать невозможное, раз за разом кидая себя в бой на этой страшной войне. Не осталось неоплаченных долгов и уз – он сполна рассчитался со всеми, убив того, кто всегда так искренне улыбался, едва завидев его. Теперь же пришло время отдохнуть, вкушая подобно вину аромат хвойного леса.

Что-то коснулось спины легким скользящим ударом и замерло на стыке доспехов, но уже не имело значения – павший герой все глубже погружался в столь желанное забвение и тишину, в которой таяли, растворяясь, горечь и печаль.

Смерть была благосклонна.

Она избавила от желаний и сожалений. Она подняла в ладонях душу человека, уставшего быть сильным, и подарила ее ветрам. Они подхватили ее, сливаясь воедино, и понеслись над полем брани, поднимаясь в небо, в потоки золотого солнечного света. А когда тепло распахнутых небес наскучило, ветра скользнули вниз и заструились над изгибами рек, выискивая душистую тень благоухающих хвоей ветвей.

О, как много тайн и красот было известно этим ветрам! Сверкающие золотом пылинки в солнечных лучах и кружева морской пены, скользящей на темных волнах. Взмах крыла бабочки и узор прожилок на опадающем листе клена. Безупречная красота снежинки и сверкающий на солнце обледеневший снег. Тонкие искры лучистых паутинок в душистых ветвях елей и россыпи бриллиантовой росы. Первые капли крадущегося дождя и восторженный всполох хохочущей грозы, расписывающей сверкающим узором небеса цвета туши. Вскинутые к жемчужным облакам голые ветви, покрывающиеся почками, и сладостный аромат первых листьев, поднимающиеся из прелой листвы травинки и осторожные шаги птиц, благоухание первых цветов и сияние городов, наполненных подобно винной пиале музыкой и радостью. Бурное цветение опьяненного леса и летний жар, вновь и вновь сменяющийся осенними пожарами и прекрасными бело-голубыми зимами.

Не обремененный даже тенью воспоминаний, ветер скользил по миру, не осознавая ни времени, ни пространства, наслаждаясь свободой и зная лишь одно – прекраснее всего тишь хвойного леса.

Жадная и злая боль скрутила так внезапно, что ветер испуганно заметался, но что-то тяжелое сковало его, причиняя муку и страдания. Жуткий хрип сотрясал судорогами, а воздух грубыми глотками прорывался внутрь, разрывая нутро раскаленной сталью. Ветер испуганно метался, содрогаясь и пытаясь спастись, но не мог… Боль, хрип, тиски холодных рук и грубые голоса, так не похожие на звуки леса и ласковую песню солнечного света.

– Легкие раскрылись.

– Мозг запущен.

– Нервный узел запущен.

– Источник раскрылся.

– Что с почками? Уважаемые одаренные, будьте внимательнее.

– Я внимателен, это кто-то кровь плохо контролирует!

– Я делаю все по инструкции, – моментально окрысился уличенный «кто-то», – если вы не в состо…

– Уважаемые одаренные, напоминаю: мы не одни, – оборвал обмен любезностями неизвестный.

Голоса уважаемых одаренных сконфуженно затихли. В воздухе разносилось хриплое дыхание пойманного ветра, равномерные щелчки неизвестного аппарата и приближающиеся шаги, оказавшиеся еще более неотвратимыми, чем сама Смерть. От этих шагов веяло тяжестью долга, старыми ранами, грохотом оружия и стонами умирающих… своих умирающих… В той страшной войне по обе стороны были свои и нутро ветра леденело от приближения этих шагов и шелеста золотых тканей.

Голос зазвучал в тишине подобно металлу, из которого отливали колокола – полный силы, власти и величия:

– Его Высочество понимает наши слова?

– Полагаю, что да. – Мягкий и ласковый голос ответившего отчего-то казался неприятным и еще больше пугал трепещущий ветер. – Его Высочество уже может обрабатывать информацию, но для восстановления полноценной работы мозга потребуется время, Ваше Императорское Величество.

– Сколько?

– Около дюжины часов. Однако то, что мы сделали, неестественно по природе своей, и возвращенные к жизни, назовем их так, еще помнят смрадное дыхание смерти, – незнакомец говорил медленно и тихо. – Лишь от них самих зависит, захотят ли они вернуться к существованию среди живых. Ситуация осложнена тем, что Его Высочество погиб так давно – целых десять лет тому назад. Кто знает, где скиталась его душа. Возможно, призвав ее, мы оборвали чью-то жизнь и это…

– Чью-то жизнь… – император издал смешок и склонился над хрипящим и задыхающимся телом, ставшим ловушкой для ветра. – Что такое одна жизнь, в сравнении с благом Империи Инея? Почему он так дышит? Ему больно? Вы можете что-то сделать?

– Нет необходимости. Его Высочество уже вспоминает, как дышать.

Раздался еще один странный звук, похожий на проглоченный смешок и возвращенный к подобию жизни почувствовал теплую волну воздуха, коснувшуюся его лица.

– Что ж… Доставьте Его Высочество в подготовленные покои. – Мужчина замер над худым задыхающимся телом, с улыбкой всматриваясь в перекошенное от боли и непонимания лицо. – Набирайся сил, наше дорогое Солнце, сейчас ты как никогда нужен империи!

Всю ночь ветер встревожено вслушивался в дыхание. Оно его пугало. Ощущение скользящего внутри воздуха казалось чуждым и непривычным.

Он вспоминал, как слышать и что-то, что отныне было его частью, нашептывало – у всего есть имя. Они всему дают имена, чтобы владеть и обладать, ведь по их законам нельзя присвоить то, у чего нет имени. Имена дают власть.

И ему они тоже дали имя – чтобы владеть им.

О, ему дали очень много имен! И каждое из них подобно железной цепи удерживало его во власти чужих надежд и ожиданий. И как бы он ни рвался, сколько бы ни искал выход из лабиринта уз и обязанностей – он нашел всего один способ сбросить цепи.

Но и смерть не стала спасением.

Долг.

Огромный и неотвратимый.

За каждое из имен, которых он не желал.

От Долга ни спрятаться, ни скрыться, а в качестве награды останутся лишь ноющие раны, тяжелые, неотвратимые шаги за спиной, и понимание, что скоро вновь придется поднимать измученное тело и волочь его в бой: в запах металла, гари и крови. Убивать и жертвовать, изо всех сил стремиться к последней цели, лишь для того, чтобы пронзить ее мечом, хотя даже думать об этом так больно, что кажется проще пронзить собственное сердце… вот только Долг велит убить врага.

Долг, Долг, Долг – всегда должен. Империи, брату, людям… слишком тяжело, слишком много имен и титулов, слишком много ожиданий, слишком много власти над одним человеком…

Темнота спальни истончалась и серела, оголяя комнату. В центре стояла одинокая кровать, окруженная полупрозрачным муслином. Поверхность одеял бороздили складки тканей, собравшихся вокруг тяжелого болезненного тела. Это тело уже научилось видеть и видело лишь скованное оконными решетками небо. Плененный ветер хотел бежать – от неотвратимых шагов и тяжести неумолимого Долга, но был надежно скован телом, а тело заточено в комнату-коробку, в которую «возвращенного к жизни» убрали, как это делают с еще нужными вещами и игрушками.

Потому ветру только и оставалось, что смотреть сквозь прутья оконной решетки в небо, медленно сменяющее одеяния. Роскошный алый шелк заката, прозрачные розоватые шали сумерек, десяток оттенков сиренево-голубой парчи, переходящих в глубокий темно-синий бархат ночи, и легкие шифоновые шали утренней зари…

Когда комнату осветило бледное золото рассвета, тишина наполнилась шорохом шагов и шелестом струящихся тканей.

Впереди торжественно ступал император – необычайно высокий и худой человек с надменно-горьким взглядом и улыбкой, натянутой как струна. На черных волосах угнездилась сложная конструкция из короны и множества украшений из золота и самоцветов, а на талии сверкал тяжелый пояс, свитый из золотых шнуров и украшенный узлами и драгоценностями.

Темные глаза гостя скользнули по пустой комнате и остановились на теле в кровати, подмечая ровное дыхание.

Разрубленный решеткой свет падал сияющими прямоугольниками на одеяла, под складками которых угадывалось тело высокого и широкоплечего мужчины. Лежащие поверх тканей руки тревожили взгляд худобой, но было легко представить: пройдет немного времени и загоревшая кожа цвета меда обтянет наполнившиеся силой мышцы. Движения обретут былую уверенность, а величественная стать и гордая осанка молодого ястреба украсят этого человека больше, чем красят короны, самоцветы и драгоценные шелка. Лицо с чуждыми и непривычными для инейцев чертами озарит мягкая доброжелательная улыбка, а ясные карие глаза наполнятся силой дара Иррита и засияют подобно янтарю, пронзенному солнечным светом.

В империи Инея не любили чужаков, их сторонились и называли демонами, но принц, рожденный золотоволосой чужестранкой, вызывал у инейцев самое искреннее обожание. Он казался слишком чуждым для пороков земного мира, неподвластным грязи, недосягаемым и возвышенным – как сверкающее в небе солнце. Стремительный и сильный, страстный и гордый. О его подвигах слагали песни, в нем видели олицетворение справедливости и прекрасного будущего, предреченного пророчеством. Никто даже не сомневался, что этот восхитительный человек приведет Империю к процветанию, снимет оковы и освободит мир от зла и проклятий!

Каково же было отчаяние подданных, когда их сверкающее солнце нашло закат на поле боя, навек угаснув в какой-то нелепой и неправильной войне.

Император глубоко вдохнул.

Понадобились годы, чтобы вернуть подданным их прекрасную надежду.

Он приблизился к кровати, ступая медленно и величественно.

Воскрешение солнца империи, еще при жизни воспетого в легендах, казалось уже свершившимся чудом, но стоило отвести тонкий муслин полога, как взгляду открывалось лицо – бледное, безучастное, равнодушное. Погасшие глаза цвета темного янтаря, не отрываясь, смотрели сквозь прутья оконных решеток, а на бледных губах не было и следа улыбки, за которую поданные так искренне любили своего героя. Происхождение, подвиги и пророчество вызывали у людей восхищение, но любили принца за теплый участливый взгляд и добрую улыбку, от которой даже у случайных прохожих на душе становилось легко и весело - будто все им по плечу.

Но глядя на героя сейчас… Император с трудом сдержал тяжелый вздох, поскольку Солнце Империи вызывало лишь жалость и слабую надежду на благоприятный исход. Будто не человек, а безвольная кукла из костей и сероватой плоти, а ведь когда именно он вел за собой войска и именно его меч сразил и полубезумного от горя Мастера и его своенравного ученика, доставившего куда больше хлопот, чем все войско вместе с мятежным предводителем!

– Этот Достопочтенный, Эшинит Морозов, приветствует Солнце Империи, – громко произнес император, и, не ожидая ответа от полумертвого, обратился к свите: – Почему здесь так пусто? Принесите цветы, много цветов. И подайте кресло, а на ту стену – картину с маковым полем, что висит в малой зале медитаций.

Поданные кинулись выполнять приказы, а мужчина склонился над возвращенным к жизни, рассматривая сухую и тонкую кожу лица. Под глазами лежали тени, а волосы топорщились витками поблекшего золота.

– Дорогой брат, скажи хоть что-нибудь. Узнаешь ли ты меня?

Погасший взгляд сместился с окна на говорившего. Бледные губы едва заметно дрогнули, и правый уголок приподнялся в чем-то, что можно было принять за тень улыбки.

– Замечательно. – Император тоже улыбнулся, а его темные глаза довольно сузились. – Как же я рад видеть тебя снова! Совершенствующиеся и лекари быстро поставят тебя на ноги, а пока поговорим. Полагаю, у тебя много вопросов, – однако он ошибался – у ветра не было вопросов. Ветер хотел на свободу: пасти облака и греться в солнечном свете; не помнить и не знать, только чувствовать.

Эшинит величественно опустился в поданное кресло и тщательно расправил складки золотого одеяния, настолько обильно украшенного узорами и драгоценностями, что очертания фигуры терялись среди линий и блеска. Из тканей выглядывали лишь кисти рук с длинными тонкими пальцами и усталое узкое лицо, заточенное выступающими скулами и небольшой клинообразной бородкой. Император обвел взглядом помещение и снова посмотрел на тело в кровати.

– Навевает воспоминания, не правда ли? Ты не редко попадал в неприятности, но тебе всегда везло, и ты возвращался домой живым. Однажды тебя принесли горожане, израненного с головы до ног, с пятью стрелами в ребрах и изуродованными руками. – Император посмотрел на свои ладони и задумчиво сжал длинные худые пальцы. – Тяжелые были дни: война еще не началась, но мы уже так многих потеряли: Мастер убил нашего батюшку и братьев, погибли Эра, Снежна…

Лежащий в кровати человек выдохнул с такой силой, словно его душа стремилась вырваться из тела вместе с воздухом.

– Впрочем… – Эшинит смущенно кашлянул, осознав, что начал песнь не с самой лучшей ноты. – Поговорить о столь печальных событиях мы еще успеем. Помнишь ли ты наше детство, дорогой брат? Мы провели его во дворце Хрустальных Слез. Я, ты и наша прекрасная сестрица Радость Морозов. Наш батюшка, Его Императорское Величество Гнев Морозов, возложил надежды на наших старших братьев и готовил их к престолонаследию, нас же оставили вместе с наложницами. Полагаю, оно и к лучшему: в отличие от братьев у нас было время на игры и забавы. Летние вечера мы проводили в садах или искали потайные комнаты и лазы во дворце, а иногда сбегали в город и бродили по улицам, – мужчина мечтательно улыбнулся, перебирая драгоценные воспоминания.

– Чтобы скрыть волосы, цвет которых ты унаследовал от своей удивительной матушки, ты повязывал на голову шаль, но как только она сбивалась, тебя сразу узнавали. Что тогда начиналось… – он опустил взгляд на собеседника, едва узнавая в изможденном теле полутрупа веселого и чудаковатого мальчишку, неподвластного печалям. Тогда с его губ не сходила искренняя улыбка, выделенная ямками. Любой, кто видел эту улыбку, тут же улыбался в ответ. Эшинит удивительно ясно помнил эту лучезарную улыбку, и оттого лежащий перед ним человек казался еще более чуждым и мертвым. Возвращенный к жизни молчал, не сводя погасших глаз с решетки, а во взгляде его стыла тоска пойманной птицы с перебитыми крыльями. – Тебя приветствовали, задаривали конфетами и лакомствами. Однажды мы встретили заклинателей ордена Золотых Вихрей и они весь вечер развлекали нас, показывая фокусы. Мы мечтали, что вырастем и тоже станем совершенствующимися. Вступим в орден, обзаведемся братьями по духу и лепестками цвета охры, будем уничтожать искаженных и сражаться с темными заклинателями, побеждать чудовищ и демонов, отправимся путешествовать в неисследованные земли и превзойдем лучших заклинателей мира.

Ветер вспомнил, как звали не по возрасту серьезного темноглазого ребенка, пожирающего взглядом красующихся заклинателей – Эшинит. Как оказалось, принц, названный в честь редкого черного камня, не унаследовал источник силы и потому его не приняли на обучение в орден заклинателей. Воспоминания обретали краски – мальчик с сердито надутыми губами, подросток всеми силами пытающийся изжить эту привычку и потому сжимающий губы в нитку, юноша с надменным взором и поджатыми губами, мужчина, научившийся отправлять на казнь сотни людей одним движением плотно сжатых губ. За прошедшее время его волосы украсили тонкие нити ранней седины, но Эшинит не изменил привычке сжимать губы, и потому даже сейчас улыбка на его лице напоминала натянутую струну.

Увидев, что лицо друга смягчилось, император испытал облегчение – Солнце понимает его слова и вспоминает детство. Врачеватели предупреждали о возможных неблагоприятных исходах, но судьба вновь оказалась благосклонна к герою. Впрочем, она всегда его любила – веселого и чудаковатого, слишком чуждого для пороков этого мира.

– Брат, ты вспомнил меня? – Эшинит осторожно взял едва теплую худую руку и с нарастающей надеждой воззрился в лицо, озаренное слабой улыбкой. Он оказался вознагражден – веки героя дрогнули и с губ упали первые слова, возвращенного к жизни Солнца Империи, героя еще при жизни воспетого в легендах!

– Да… брат… – он говорил тихо и слабо, а голос походил на шелест опавшей листвы. Как же этот едва уловимый шорох отличался от громкого и уверенного голоса героя, за которым шли армии! Но ничего, нужно лишь немного времени: небожители и лучшие лекари столицы вернут ему былую силу! Темный янтарь глаз вновь озарится светом, а волосы засверкают червонным золотом, затмевающим блеск монет и самоцветов! Солнце Империи вновь засияет!

Эшинит с восторгом смотрел на брата, предвкушая это. Губы полумертвого дрогнули и в тишине вновь раздался слабый голос:

– Брат… отпусти меня.

– Что? – лицо императора замерло. Улыбка продолжала висеть рваной струной, а в глазах застыло какое-то странное и растерянное выражение, похожее на страх. – Куда?

– Убей меня… Отпусти. – Прошелестел полумертвый, бессильно закрывая глаза. Эшинит отшатнулся как от удара, и худая изможденная рука упала на простыни. Затихла даже листва за окном – ветра замерли, встревожено вслушиваясь в шелест слов.

Несколько минут прошло в тяжелой зловещей тишине.

Присутствовавшая прислуга старалась даже не дышать, чтобы не навлечь на себя гнев императора.

Наконец тишину прорезал холодный металлический голос:

– Твоя жизнь слишком дорого обошлась всем нам. Ты надежда народа, Солнце Империи, герой из пророчества, сын золотой демоницы и императора Гнева, возлюбленное дитя Иррита, бог на земле! Тебе много дано, но и спрос с тебя куда больше!

– Я уже умер… хватит… нельзя…

– Ты не имеешь права на смерть! – отчеканил голос, напоминающий звон колоколов. Дверь оглушительно хлопнула, и за стеной зазвучали удаляющиеся шаги.

В замках заскрежетали ключи, замыкая комнату-коробку с еще нужной вещью.

Полумертвый с трудом поднял руку, словно пытаясь ухватить непослушными пальцами золотые одеяния, и повторил:

– Убей меня… отпусти… брат… не хочу больше… только не снова…

Кровать, слабость от ран и боль – все это было так знакомо и возвращало в прошлое, к долгам еще более неумолимым, чем смерть, чем поступь Эшинита! Ветер не хотел погружаться в эти воспоминания, не хотел знать и помнить насколько разной бывает боль – только не это, только не снова! Боль, отчаяние, бледное лицо и холодная рука, ползущая по пылающей груди к шее, изящные пальцы, сжимающие горло… И снова и снова вопросы и раскаленное железо, рисующее узоры на коже. И запах хвойного леса и глаза, столь черные, что сердце замирает, будто смотришь в бездну, а она глядит в тебя…

Как же просто было струиться в тени хвойных ветвей, наслаждаясь прохладой и запахами, и как сложно помнить человека с насмешливой улыбкой и грустными глазами. Почему, ну почему ценой свободы от Долга стала именно его жизнь?..

*Одаренные – люди, рожденные с источником силы. Одаренных, состоящих в светлых орденах, называют совершенствующимися и почитают, но обучение в подобных элитарных фракциях практически недоступно для обычных людей, а любые неофициальные фракции называют темными и тщательно уничтожают. Темные заклинатели часто невольно становятся источниками бед, оттого их не пускают в города и истребляют. Они изгои.

Разговорчики за кадром:

Целитель предупреждает Эшинита, что возрожденному можно рассказывать только хорошее, чтобы пробудить его волю к жизни. Только позитив, никаких напоминаний о страданиях и потерях!

Эшинит, глядя на едва живого брата:

– Хммм. Навевает воспоминания, как ты едва выжил после пыток и плена у Вечера, правда?

– … . Убейте меня.