Танцы со Зверем. Погружение

- До сих пор не могу понять, зачем ты увязался за нами, - проворчал Жан, мерно покачиваясь в седле своей рыжеухой, идущей иноходью, лошадки. — Толку от тебя, как от воина, мало. И военного азарта я за тобой что-то не замечал. Лучше бы я шлем и кольчугу не тебе, а какому-то опытному наёмнику выдал.

- Так и выдал бы, - хитро улыбнулся смуглый чернобородый мунганец, едущий рядом на своём резвом жеребце южных кровей. - Я ни шлема, ни кольчуги у тебя не просил.

«Однако, если его убьют, Лин мне этого не простит. Нет, зря я, всё таки, согласился взять Низама с собой. Мы же едем не просто на сентуарские поля. - После смотра король поведёт собравшееся войско в поход».

- Ну, правда, сидел бы ты дома, переводил для Элиноры последнюю оставшуюся талосскую книгу… Неужели она такая сложная?

- Сложная, - Низам тяжело вздохнул. — Куда сложнее первых двух.

- Настолько, что ты даже на войну удрать готов, лишь бы с ней не возиться? Мы, может, все два месяца будем в походе.

- Ты не понимаешь, - Низам всплеснул руками: — Это книга на скарском языке. Третье царство. Копия рукописи, приписываемой самому Та Хэту!

- Ну, и?.. Кто такой этот твой… Какой-то древний учёный?

- Древний талосский бог. Та Хэт считался покровителем земледелия. Он тот, чья волшебная сила превращает брошенные в землю зёрна в ростки. А ещё — он считался великим волшебником, покровителем химистов и вообще всех, кто дерзнул от созерцания и рассуждений перейти к превращениям.

- Не слишком ли много для одного бога? Покровитель крестьян, колдунов, учёных…

- Только практикующих учёных и опытных ремесленников. - Тех, кто пытается, опираясь на свои знания, превращать обычные вещи во что-то полезное, - уточнил Низам. — Он покровитель техников, а не теоретиков.

- Ясно… Ну, он, наверное, о чём-то интересном там написал, да? Так почему ты бросил переводить эту Куббатову книгу?

- Навек будь проклято имя Куббата, - буркнул Низам и, свесившись с седла, сплюнул на землю. — Это книга великого Та Хэта. Весьма непочтительно называть её Куббатовой. Хоть Та Хэт и древний языческий бог, он, всё-таки, достоин большего уважения, чем какой-то злобный пустынный демон.

- Какой-то? — Жан удивлённо поднял брови: - Разве не все древние боги в трисианстве считаются слугами Куббата?

Низам оглянулся, проверяя, далеко ли они находятся от других участников похода. — Колонна всадников и повозок тянулась позади. Самые передние бойцы отставали от них шагов на двадцать.

- Снова ты, господин, затеваешь со мной опасные разговоры, - прокряхтел учёный, теребя свою курчавую бородку.

- Что в них опасного? — пожал плечами Жан. - Так все или не все древние боги признаются теперь слугами Куббата?

- Все, да не все. В трисианских странах языческие идолы давно разбиты и низринуты, ритуалы прерваны, жрецы разогнаны. Храмы… по разному. Одни в запустении, в руинах. Другие превращены в трисианские… Но как быть с идеями? Боги это же не просто придуманные существа… Это идеи, это силы природы, представляемые людьми в виде кого-то сильного, разумного, могучего, но, однако, похожего на людей. Силы природы — вот они, и сейчас вокруг нас. Идеи запретить невозможно. Они возникают в головах снова и снова. Так что древние боги, в каком-то смысле, остались. Просто… - Низам снова оглянулся, - они сменили имена. То, что я говорю сейчас, это, чтобы ты знал, опасная ересь. Но она понятно, простыми словами, описывает суть вещей. В древности добро и зло были перемешаны. Одно было трудно отличить от другого. А теперь, хвала Трису, всё плохое признано Куббатовым. А всё хорошее, хоть сколько нибудь полезное людям, теперь — Трисово. И если не лично Трис этим заведует, то какой-то его святой или подвижник. Теперь считается, что всем целителям и лекарям помогает святой Жустин. Раньше целителям в разных странах помогали разные божества. Теперь те их храмы, что уцелели, посвящены святому Жустину… Знаешь, как святого Жустина изображают в Талосе?

- Понятия не имею.

- У талосского Жустина двурогий посох с обвившей его змеёй, как у Картепа, древнего талосского бога лекарей! Нигде кроме Талоса святого Жустина таким не рисуют. В Талосе святой Жустин занял место Картепа. Часто даже храмы остались те же, что и тысячу лет назад.

- В Талосе змеиный яд это лекарство? — уточнил Жан. «Что-то это мне напоминает… Ну да, змея и чаша и у нас — символ аптеки!»

- Змеиный яд — одно из многих лекарств, применяемых в Талосе. Вот только святой Жустин не лечил никого змеиным ядом. Он жил в другом конце Империи, в горах, недалеко от Треветума. Он излечил тысячи людей и пострадал за Трисову веру. У его могилы до сих происходят чудеса исцеления. Паломники со всего света идут в Эбер, в Треветум, на Жустинов источник, поклониться мощам святого. И никаких змей в изображениях эберского лекаря, святого Жустина, нет нигде, кроме талосских храмов… Если внимательно изучать вопрос, то такое слияние Трисовых святых и древних местных богов можно найти в любой стране… Но святые отцы не любят об этом распространяться.

Жан кивнул, улыбнулся:

- И что же, «работу» Та Хэта тоже делает теперь какой-то трисианский святой?

- Можно и так сказать. — Низам ухмыльнулся в ответ: - Работу Та Хэта делает твой святой покровитель.

- Святой Асгарий? — Жан удивлённо вытаращился на Низама.

- Он, - кивнул мунганец. - Только он не всю работу Та Хэта делает. Земледельцам покровительствует победитель змей, святой Жиор, пастухам и охотникам — святой Домин… Асгарий же покровительствует учёным. Не только философам, математикам и прочим теоретикам, но и всем техникам, практикам, а также всем ремесленникам - любому, кто стремится переделывать и превращать…

- Ясно, - Жан вздохнул и с укором посмотрел на выразительное, покрытое морщинами, лицо мунганца. — Так, возвращаясь к тому с чего начали… какого же Куббата ты забросил перевод этой замечательной книги и увязался за мной на войну?

- Да я уже трижды её прочитал! - возмущённо всплеснул руками Низам. — Почти все слова, воде, знакомы… Но общий смысл книги от меня до сих пор ускользает! Я не представляю пока, как это всё адекватно перевести на меданский или на мунганский язык. Даже толком в голове уложить это всё не могу. Это явно какой-то научный трактат, сложная теория…Но каков её контекст? Алхимия? Теология? Ирригация и селекция злаков? Всё сразу?.. Я чего-то важного, главного в этой книге понять не могу. Два месяца бьюсь над ней и… Мне надо развеяться. Заняться чем-то другим. Совсем другим. Тогда, через неделю, или, может быть, через месяц Трис меня осенит.

- Вот теперь понятно, - проворчал Жан. — Зачем тогда ты мне врал про свой интерес к айринскому языку? Только ради того, чтобы я в поход тебя взял?

- Нет, айринский мне тоже интересен. Очень хорошо было бы поговорить с его живыми носителями, понаблюдать их в естественной среде…

- Да, хорошо бы, - кивнул Жан. - И мне, конечно, весьма пригодился бы переводчик с айринского. Но пока ты этого языка не знаешь. И, скорее всего, мой учёный друг, вблизи ты увидишь не живых, а мёртвых айринцев. А в естественной среде… Не дай Трис тебе в естественной среде, вблизи, с ними познакомиться. И не вздумай, я тебя умоляю, без охраны лезть к этим дикарям с попытками пообщаться. Убьют, не поморщатся. Говорят, у них даже женщины — свирепые воины. Судя по слухам, айринцы - народ дикий и беспощадный.

- Про кедонцев, мой господин, я тоже много жуткого слышал. Однако, прожив два года с ними в степях… Да что я рассказываю? Про кедонцев ты и сам прекрасно всё знаешь. Вот и про этих дикарей с Айринских островов… Прежде чем делать выводы, мне надо самому их увидеть.

— Скоро увидишь, - проворчал Жан. «Вот так. Для кого-то эта война, оказывается — то ли отпуск, то ли научно-исследовательская экспедиция. Для большинства она — повод проявить доблесть и безнаказанно пограбить. И только для меня война - сплошная головная боль. Собери всю эту ораву, обеспечь едой, оружием, лошадьми…»

***

Западный имперский тракт, по всей своей протяженности проложенный на небольшом расстоянии от моря, идёт из Медана, как легко догадаться, в целом, на запад. Сперва он идёт на северо-запад, по территории Меданского королевства, от древней имперской столицы через Тицин и Ринт, затем просто на запад - проходит через принадлежащие Гетскому королевству Пейлор и Тарбон, а заканчивается, свернув на юго-запад, в землях Эберского королевства.

Северный имперский тракт начинается на Монготийском перевале и ведёт через Минц и Тамплону в столицу Гетельда — Эймс. Затем он разветвляется на два пути. Один — на северо-восток — в Альдон. Другой — на северо-запад, в Реальт и Укс.

Эти древние тракты, построенные пятьсот лет назад, в период расцвета Меданской империи, до сих пор остаются основными сухопутными артериями, по которым двигаются торговцы и воины. Земли Гетельда, по которым проходит Северный тракт, с древних времён именуются Ареальтом, а южная часть Гетельда, тяготеющая к Западному тракту называется Хальтон.

Основной путь, связывающий эти земли в единую транспортную сеть - Королевская дорога. Она, собственно, проложена не королями Гетельда, а ещё меданскими императорами лет четыреста назад. Ведёт она из Тарбона, через Тагор и Леронт в Тамплону. В отличии от вымощенных камнем имперских трактов, Королевская дорога отсыпана крупным гравием. Правда, при одном из первых гетских королей дорогу попытались вымостить камнем, в честь чего и назвали потом «Королевской». Однако, попытка одеть дорогу в камень, начавшись под стенами Тамплоны, очень скоро заглохла. - У королевства Гетельд, даже в его лучшие годы, не хватило на такое строительство средств.

Вечером двадцатого титара пятьсот восьмого года от Нисхождения Триса по Королевской дороге на северо-восток двигались пятьдесят всадников и девять груженых повозок. Всего шестьдесят восемь человек. - Отряд тагорского графа, спешащий из Тагора в Эймс. Выехав из Тагора утром девятнадцатого титара, к ночи они уже были в столице Хальтона - Леронте. Ранним утром выехав из Леронта, сейчас они, судя по появившейся под копытами каменной отмостке, были уже недалеко от Тамплоны.

Жануар Плуэнт, граф дэ Тагор, барон дэ Буэр ехал впереди отряда на своей рыжеухой лошадке лиирской породы. Вышитая серебряной нитью парадная сине-белая котта, лёгкий тёмно-синий плащ тонкого сукна, бордовая шляпа с синей оторочкой и белым пером, украшенная серебряной застёжкой… Жан тяготился излишней пышностью этого наряда. В походе всё это неизбежно пропылится, намокнет. Яркие краски одежды уже через месяц заметно поблёкнут, а ещё быстрее будут заляпаны грязью, возможно даже кровью. Однако он представлял теперь не только себя, но и всё своё графство - тех, кто был отдан под его власть королём и тех, кто взялся служить ему по собственной воле. Он был теперь владетельным синором, и положение обязывало его выглядеть достойно, хотя бы в первые недели похода.

Двадцать три всадника в его отряде были в полной мере феодальным ополчением. Это были пять подчинённых ему баронов и приведённые ими рыцари. Каждый барон должен был привести четверых конных рыцарей. Четверо баронов выполнили свой долг в полной мере, но один - барон дэ Гуэр, привёл с собой лишь двух конных бойцов. Подавив в себе желание тут же, перед строем, заколоть дэ Гуэра своим острым, как шило, мечом, Жан выслушал Гуэрово нытьё про неурожай и падёж коней, а затем всего лишь высказал нерадивому воину своё неудовольствие. Вечером, чтоб не забыть, он записал в своей, давно уже заведённой папирусной записной книжке:

«Дэ Гуэр — искупит в бою некомплект или гнать как собаку».

Как граф Тагора, Жан был обязан раз в году на два месяца выставлять для службы королю пятьдесят конных бойцов, обеспеченных всем необходимым для войны. Минимальными требованиями к этим бойцам были конь, железный шлем, хотя бы стёганный доспех, щит, топор и копьё. Всего остального у его воинов, теоретически, могло и не быть. Однако, на практике, чем лучше был экипирован боец, тем больше была вероятность, что он вернётся домой живым и с добычей. Каждый из явившихся по призыву Жана баронов имел при себе кольчугу. Один-два рыцаря у каждого из баронов тоже были в кольчугах. Кроме того, многие воины имели мечи, булавы. Шестеро даже имели луки и стрелы. А уж своих собственных наёмников, которых Жан взял в поход, чтобы довести численность конного отряда до пятидесяти бойцов, он, кроме минимального набора, поголовно обеспечил кольчугами, а некоторых и мечами. Кроме того, с каждой повозкой ехало ещё по два его человека. Не все из них были бойцами. Жан взял с собой в поход шорника Римболя, а также лекаря Орста, его ученика Тибо и его добровольного помощника Вильена — монаха из тагорского монастыря святого Жустина.

«Да ещё и этот Низам… Как он вообще планирует изучать язык айринцев, если они, по слухам, в плен не сдаются и сами не оставляют пленных в живых? И это про них говорят не изнеженные горожане Тагора, а такие отморозки, как живущие с айринцами по соседству северные геты!.. Ну не идёт у тебя перевод книги, так отдохни недельку-другую! Надо было послать его с инспекцией в какие-нибудь дальние наши поместья, уточнять число кур, свиней и волов… Вот прирежет Низама в суматохе войны какой-нибудь объект его научного интереса, и что? Где ещё в наших краях я найду для Лин человека, знающего язык Третьего Талоссого царства?.. Лин, солнышко моё, кажется, я уже начинаю по тебе скучать…»

Низам, видя, что синор больше его не слушает, погнал своего скакуна вперёд, а Жан улыбнулся, вспоминая любимую и мысленно уносясь на три месяца назад.

***

- Ну, как ты? Волнуешься? Выспалась?

- Мне тут пришла в голову одна важная мысль… И я всю ночь не спала!

- Твой дядя, епископ Эльдегар, вчера приехал. Ты уже говорила с ним?

Лин кивнула.

- И что?.. Он не возражает против нашего брака? Он согласился нас обвенчать?

- Да. Если епископ Эньен не будет возражать, дядя мог бы…

- Эньен согласен. Я вот сейчас, утром, говорил с ним. И он подтвердил. — Венчание состоится через шесть дней, в центральном соборе… Но если и Эльдегар согласен, то… Что не так-то, радость моя?

- Я не могу с тобой повенчаться, - чуть слышно прошептала Элинора.

- Что?

- Я очень хочу, милый. Правда, - Лин взяла его за руки. Глянула ему в глаза и тут же потупилась: - Но я не могу. Ты ведь… ты говорил мне, что твоя душа только год назад вселилась в это… в твоё тело… Это же правда?

- Ну… да, - кивнул Жан.

- Ну вот… Получается, что твоя душа не прошла обряд Святого Погружения. А раз ты не погружен в истинную Трисову веру, раз душа твоя не погружена, значит ты ещё язычник. Иноверец. А трисианка не может венчаться с иноверцем, понимаешь?

Жан облегчённо вздохнул и прижал Лин к себе:

- Какие глупости… Не забивай себе голову. У нас и серьёзных забот хватает. Скоро король приедет, ещё прорва гостей. Как их разместить? Чем кормить? Где мы…

- Это не глупости, - перебила Лин и снова решительно посмотрела ему в глаза.

- Но ведь этот парень, Жануар Плуэнт, в тело которого я попал… Он же наверняка в своё время прошел этот ваш обряд Погружения… Когда его положено проходить?

- В течении месяца после рождения… Но можно и позже, если вовремя не получилось. Если человек не был погружен в святую воду, не был погружен в нашу праведную веру, он не может считаться трисианином. И душа его после смерти не сможет спастись, не сможет вернуться в Свет, к Эйлю и Трису, понимаешь?

- Понимаю, - вздохнул Жан. — Но ведь больше никто не знает, что я…

- Ты знаешь, - тихо, но твёрдо произнесла она. - И я знаю. Этого довольно… Я хочу выйти замуж за трисианина. Не просто соблюсти все внешние формальности, а на самом деле, понимаешь?.. Прости, милый. Я не могу по-другому.

- Что же мне теперь делать? Я же не могу вернуться в прошлое и там…

- Тебе надо пройти обряд Священного Погружения сейчас. Пройти тайно, чтобы это не вызвало кривотолков. Но пройти. Твоя душа это важно, пойми. Это не просто формальность. Ты и сам почувствуешь, как внутренне преобразишься.

«О, боже! Я же совершено не верю в этот бред! Все эти местные ритуалы… Я и дома-то ни во что подобное не верил, а уж тут… Ну хорошо. Надо сделать так, как хочет Лин, чтобы хотя бы она не терзалась. Для неё-то всё это всерьёз…»

- И кто может тайно провести со мной этот обряд?

- Мой исповедник, отец Ингелий. Я поговорю с ним сегодня же. Или нет… Лучше мы вместе, вдвоём, пойдём к нему и поговорим. Я уверена, что он поймёт. Он поможет тебе пройти Погружение, и тогда не будет больше никаких препятствий, чтобы нам соединиться в священном браке.

- А твоя мама? Она ведь так и не дала нам своего благословения. И до сих пор не приехала, несмотря на те письма, что ты ей писала.

- Когда я рассказывала маме, как сильно тебя люблю, как мечтаю с тобой соединиться, мама внимательно слушала. А потом вздохнула, махнула рукой и сказала - «делай что хочешь». — Я очень надеюсь, что она это сказала не со зла, а от чистого сердца. Если она так и не приедет… Что же, - губы Лин предательски дрогнули. — Тогда даже эти её слова я готова считать благословением, достаточным, раз иного она теперь дать не может, - Лин шмыгнула носом и ткнулась Жану в плечо.

- Ну что ты, милая… Ну, - растеряно пробормотал Жан. Он нежно погладил её по голове. — Всё будет хорошо. Может, она ещё приедет?.. Так, завтра воскресенье. Во всех церквях будут службы, и твой Ингелий наверняка будет занят. Может, сходим к нему прямо сейчас, раз для тебя это так важно?

- У тебя, вроде, какие-то другие дела? В прихожей люди ждут…

- Подождут, - махнул рукой Жан.

***

- То есть ты хочешь убедить меня, что попал в наш подлунный мир только год назад? Что прежде душа твоя жила в мире, называемом «Земля», в стране, называемой «Россия», в совсем ином, далёком мире, в другом физическом теле? — отец Ингелий ещё раз, с сомнением, оглядел Жана с ног до головы.

- Именно это я и хочу сказать, святой отец, - кивнул Жан.

- И удар молнии волшебным образом перенёс твою душу в наш подлунный мир? - Ингелий посмотрел на Лин, вздохнул и покачал головой: - Нет. Это невероятно. Я не могу в это поверить…

- Не хочешь - не верь. — Жан пожал плечами. - Я не настаиваю. Я всего лишь прошу провести надо мной обряд Погружения.

- Погружать прежде уже воцерковлённого трисианина? Второй раз? Прежде я ни разу не сталкивался с подобным… К тому же в Священном Писании сказано, что господь наш Эйль сотворил этот мир для людей. Однако про иные миры, тем более по миры, в которых живут такие же, как мы, люди, там нет ни слова.

- Но ведь ваше Святое Писание утверждает, что Бог всемогущ! А раз так, то он способен сотворить сколько угодно миров, каждый из них заселив людьми и вообще всеми, кем пожелает! — уверенно заявил Жан. Глаза Ингелия округлились от ужаса. — Впрочем, всё это не важно. Я не хочу вести с тобой споров о вере. Я хочу, чтобы ты провёл надо мной обряд. Я хочу по всем вашим правилам стать трисианином и спасти свою душу. Элинора тебя об этом же просит.

- Я с радостью исполнил бы всё, о чём она просит, - отец Ингелий тепло посмотрел на Лин, - но… провести над тобой обряд Святого Погружения мне мешают два обстоятельства. Первое — это твоё совершенно фантастическое, лживое объяснение…

- Хорошо, хорошо — Жан выставил ладони вперёд. — Можешь считать, что я всё выдумал. Это не важно. Просто проведи обряд.

- А второе… гораздо более важное. — Ингелий строго посмотрел на Жана. — Я вижу, что ты снедаем гордыней и относишься к нашей праведной вере без должного смирения и почтения. Как же я могу принять тебя в лоно нашей святой трисианской церкви, если духом ты совершенно чужд основным её установлениям, самой её сути?

- Святой отец! — Лин вскочила со скамьи и кинулась к своему духовнику. — Ты ведь даже иноземцам, совершеннейшим язычникам, не отказывал, когда они желали пройти обряд Погружения! Так почему теперь…

- Дитя моё, - Ингелий взял её за руку и покачал головой, — эти язычники восторгались нашей верой, мечтали к ней приобщиться. Да, не понимали её в полной мере, но подходили к ней с уважением, с трепетом…

- Ладно, - Жан встал. — Пойдём, Лин. Не будем отрывать святого отца от важных дел. Кроме него есть и другие священники. Вряд ли все они столь высокомерны.

- Но я хотела, чтобы именно он… - голос Лин дрожал.

- Разве не видишь - ему наплевать на твоё счастье. И на спасение моей души ему наплевать. Он ждёт от нас уважения, смирения, богатого подношения. Мы должны униженно выпрашивать у него то, что любой священник попроще с радостью сделал бы за пару со.

- Да как ты смеешь, мальчишка?! — Ингелий подскочил к нему, грозно воздев руку.

Жан, схватив за грудки, резко тряхнул Ингелия и прошипел ему в лицо:

- Я же сказал тебе. Я не мальчишка. Я старше тебя, старый дурак. Я знаю и видел такое, о чём ты и помыслить не можешь… Лин говорила мне, что ты умный и добрый, что ты способен понять… А ты отказал ей в самой чистой и искренней просьбе, просто ради того, чтобы проявить свою власть… Отныне у тебя нет над ней власти. А надо мной и не было никогда. Если же ты вздумаешь вдруг говорить про меня или про неё хоть кому-то хоть что-то плохое, я тебя уничтожу. Раздавлю, сотру в порошок. - Отпустив священника, Жан, всё ещё глядя ему в глаза, грозно спросил: - Хорошо ли ты меня понял, старик?

- Ты не можешь… Господь не допустит… - пробормотал Игелий, с ужасом глядя на Жана и пятясь назад.

Жан обернулся к Лин:

— Ну всё. Пойдём отсюда. Пойдём, радость моя. Не плачь.