Опавшая листва и голые деревья,
глубокой осени печальная пора.
А я надену из рябины ожерелье
и платье из кленовых листьев - вот игра!
Кружусь я в вихре огненного вальса,
смеясь в лицо унылым городам.
Пусть серость туч на небе разыгралась,
я свой узор из красок им отдам.
Пусть дождь стучит назойливым стаккато,
а ветви бьются в стылом полусне,
я буду самой яркою цитатой
в поэме об ушедшей по весне.
Мой смех летит, как золотая стая,
срывая с веток капельки-хрусталь.
Я эту осень в сердце принимаю,
и мне её пронзительности жаль.
Жаль, что пройдёт, уступит вьюге,
сотрёт багрянец ледяной рукой.
Но я, её последняя подруга,
храню в душе её шальной покой.
Я девушка-осень, мне чужды холода,
я в венах несу не простую воду -
а терпкий сок лесного винограда,
впитавший солнца краткую свободу.
Моя душа - из вереска и мёда,
из пряной горечи остынувшей коры.
Я - гимн последней прихоти природы,
нарушившей законы до поры.
И пусть твердят, что всё предрешено,
что впереди лишь долгий зимний плен,
Моё рябиновое красное вино
горит огнём наперекор взамен.
Пусть ветер рвёт мой лиственный наряд,
и бусы-ягоды рассыплются по мху,
но мой ликующий и непокорный взгляд
Запомнит эту яркую строку.
Всему, что шепчет о забвенье скором,
о тишине под саваном снегов,
я стану осени последним разговором,
Освобождённым от мирских оков.
И даже в ледяном дыханье стужи,
когда зима расстелет свой палас,
во мне продолжит огненная кружить
мелодия, что рождена сейчас.
И в снах моих, под вой метели дикой,
я буду видеть этот рыжий бал,
где осень, словно древняя владыка,
мне свой венец из золота вручал.
И пусть зима готовит наступленье,
свои полки из инея и льда,
во мне горит одно лишь вдохновенье -
сиять ей вопреки. Сиять, как никогда..