Танец под дождем

Он забрался на крышу своего пятиэтажного дома в самый разгар необычайно теплых сумерек. Не потому, что был отчаянным руфером или романтиком. Просто впервые за сорок лет размеренной жизни ему вдруг страшно захотелось увидеть целое. Не кусок улицы из окна кухни, а весь свой мир, собранный в одну панораму.

Сверху город был не нагромождением бетона, а живым организмом. Теплый свет окон был его кровью, ровный гул — дыханием. И в каждом из этих окон кипела жизнь, такая же сложная и уникальная, как его собственная. Он закрыл глаза, и в голове сами собой поплыли обрывки воспоминаний. Не абстрактные, а самые что ни на есть личные. Этот незабываемый запах бабушкиных пирогов, от которого текли слюнки. Первый забитый мяч в пыльном дворовом матче, когда все кричали и хлопали тебя по спине. Тревожный, но такой родной голос матери, звавший вечером домой. Стыд за двойку в дневнике и восторг от первой влюбленности. Простая, но такая важная истина осенила его: всё самое главное — доброта, умение радоваться мелочам, доверие — всему этому мы учимся не во взрослой гонке, а там, в детстве. Мы не живём надеждой на далёкое когда-нибудь, мы учимся «танцевать» здесь и сейчас, даже если за окном льёт дождь.

«У каждого из нас свой набор этих картин, — подумал он. — Свой уникальный код счастья и боли. Но суть-то одна. Все мы родом из детства, где нас любили».

Крыша вдруг перестала быть его личной территорией. Соседка из третьего подъезда, Марья Ивановна, всегда суровая и вечно всем недовольная, присела на парапет рядом и молча протянула ему термос с чаем. Ее глаза были спокойны. Потом подтянулся вечно спешащий куда-то айтишник Серега, со своей женой. Никто не говорил ни слова. Они просто сидели вчетвером, глядя на родной город, и в этой тишине не было неловкости. Было понимание.

А потом пришло известие. Не по телевизору, не по радио, не через сирену — оно просто витало в воздухе. Час. Всего час.

Он вспомнил первые недели после объявления. Как лихорадочно работали все правительства мира, объединившись как никогда. Запускали ракеты, был попытки отклонить траекторию полета лазерами, и еще много чего. Не вышло. Наука, технологии, вся мощь цивилизации — всё оказалось бессильно перед слепой космической случайностью. И тогда, когда планы по спасению рассыпались в прах, человечество не просто сдалось. Оно смирилось. И в этом смирении нашло невероятную силу.

Помню, в первые дни после объявления об астероиде мир погрузился в хаос. Это был ад. Магазины были разграблены, улицы стали полем боя за бензин и консервы, а по телевизору говорили пустые, обезумевшие от страха люди. Казалось, человечество покажет свою самую уродливую суть в последние мгновения своего существования. Но это был краткий, яростный хаос. Все быстро прошло, словно болезнь, и мы выздоровели. Отчаяние, оказалось, не может длиться вечно. Когда ты понимаешь, что завтра не будет, исчезает смысл копить, бороться, ненавидеть. Исчезает будущее, в котором можно быть богатым, могущественным, правым. Остается только настоящее. И люди в этом настоящем.

Он оглядел лица на крыше. Они улыбались. Спокойными, немного усталыми улыбками. Внизу, на улицах, не было машин. Были люди. Они обнимались, разговаривали, пели тихие песни. Дети играли, и их смех был самым чистым звуком на свете. Кто-то раздавал прохожим шоколад — запасы, которые уже некому было есть. И в этом не было жертвенности, это было естественно, как дышать. Вот она, та самая доброта, то самое сочувствие, что делает нас людьми, а не просто высокоразвитыми животными. В конце концов, именно это и есть наша главная сила.

«Вот он, наш главный инстинкт, — думал он. — Не выживать любой ценой, а быть вместе. Объединяться. Любить. Мы потратили тысячи лет на то, чтобы строить стены, делить ресурсы и придумывать врагов. А наш главный враг и наш главный спаситель оказался одним и тем же — мы сами. И только в конце мы это поняли».

Он взял за руку Марью Ивановну. Ее ладонь была теплой и живой. Серега положил ему на плечо свою руку. Они стояли так, маленькая группа на крыше, часть огромного человеческого организма, который наконец-то перестал бороться с самим собой и просто... жил.

Над горизонтом зажглась новая, ослепительная звезда. Небо озарилось светом, в тысячи раз более ярким, чем самый ясный день. Свет был чистым, всепоглощающим и безболезненным.

И в его сиянии не было ни капли страха. Только тихая, всеобщая благодарность.