Танец пред тишиной

Иногда один вечер значит больше, чем целая жизнь…

***

Смерть стоит того, чтобы жить.

А любовь стоит того, чтобы ждать…

Музыка волн, музыка ветра…

Виктор Цой

Вечернюю тишину парка разрывали жгучие ритмы.

Звуки разносились далеко вокруг, заполняя собой воздух, стремясь неизвестно куда. Назойливые, навязчивые. Словно непрерывный поток острых искр. В их гуле терялся первоосенний ветер, боязливо, еще как-то по-летнему робко колыхавший листья деревьев. Листья, шурша, шелестели в ответ. Но их никто не слышал.

Молодежь постепенно подтягивалась к источнику музыки. То тут, то там стояли, сидели, переминались с ноги на ногу, — словом готовились как минимум к нескучному, а для некоторых буйному и полному приключений вечеру, — все, кому не лень. Кто-то, сбившись стайкой со своей компанией, оживленно разговаривал, перебирая темы и поджидая опаздывающих. Кто-то, никуда не спеша, потягивал пивко. Те, кто готовился к полному улету, глушили энергетики. А кто-то молча глазел из темноты на площадку, огороженную металлическим решетчатым забором, освещенную редкими фонарями. На небольшое возвышение-сцену под навесом, где располагался диджейский пункт. Громоздкие колонки извергали очередной шедевр в жанре «техно», от которого гудело в головах, вибрировало в животе и хотелось движа. А невдалеке от сердца дискотеки уже веселился народ. Самые ранние.

Молчаливые наблюдатели, вполне возможно, скоро отправятся отсюда куда-нибудь подальше, чтобы в спокойной обстановке прогулять этот субботний вечер. А может, чисто по-русски, перемахнут через забор, и, как ни в чем не бывало, начнут отрываться на танцполе. А что, нафига платить за вход, если и так можно?

Или…

Ритмы разбивали тоску повседневности. Будто что-то обещая взамен, они манили, звали.

И народ прибывал.

Алена кое-как уговорила его, этого странного парня по имени Никита, прийти сюда. Если бы кто-нибудь знал, чего стоило ей это согласие!

Познакомились они недавно, еще в начале лета. В этом же парке, среди живых аллей.

Ник переехал в этот небольшой провинциальный городок совсем недавно, вместе с родителями и младшим братом аж из Новосибирска. Зачем понадобилось проделывать такой путь, история слишком долгая и, как поняла Алена, не особо интересная, так как Никита об этом не распространялся, говорил общими фразами. Вообще он был молчалив, и в кругу друзей старался не выделяться. Однако, когда нужно, становился интересным собеседником. Это Алена поняла в тот же вечер. Что заставило ее тогда обратить на него внимание? Непонятно. Провидение? Судьба? Интуиция?

— Ты, наверное, любишь музыку, — невпопад сказал он.

— Ну да, — улыбнулась она, удивляясь сама себе: где-то внутри заиграла робость. — Хорошую музыку все любят.

Он немного помолчал. Небрежно посмотрел куда-то в сумерки. Ей тогда показалось, что он тоже немного смущен. Она невольно, тоже украдкой, взглянула на темно-алое небо за его спиной, проглядывающее сквозь молодые кусты сирени. Красивый закат.

— Нет, не совсем. Я немного не так выразился. Ты любишь настоящую музыку.

Никита сказал это вполголоса, спокойно. Но с какой-то четкой уверенностью.

— Почему ты так думаешь? — удивилась Алена.

— Не знаю, — признался Никита. — Просто мне так показалось. Ты не пугайся, у меня иногда такое бывает — видишь человека в первый раз и… — в нем вдруг что-то изменилось, серьезность скрылась, будто спряталась в надежное укрытие. Ник усмехнулся. — Болтаешь ему глупости.

— А я поняла, о чем ты. Может быть, ты прав.

— Прав.

Усмешка не пропала, но в пристальном, внимательном взгляде промелькнуло что-то. Что-то, притягивающее, как магнит.

Позже она много размышляла, пытаясь понять, что же это было. В конце концов решила, что неважно. Главное, она поняла. Это было не просто случайное знакомство, каких бывает десятки. А нечто совершенно другое. Особенное.

Подружились они быстро. Легко нашли общий язык. Встречались почти каждый вечер. Гуляли. И каждый вечер чувствовалась это самое нечто. Магнетическое. Романтика. Не та временная, непостоянная, напускная атмосфера, которая возникает, когда молодые, совсем еще юные, играют в любовь. И даже не та полумистическая тайна, сопровождающая игры, зашедшие слишком далеко. Нет. Просто хотелось видеться. Каждый день.

Дискотеки Никита не любил. Говорил, что не танцует. Алена пыталась подколоть: мол, что не умеешь? На что Никита отвечал, что ноги не из того места растут. И просто так, немного грустно, улыбался.

Никита любил жизнь. Толком не мог объяснить даже сам себе, за что. Вот так вот искренне, по-простому. Иногда, будто все-таки отвечая на этот вопрос, говорил стихами. Это произошло всего два раза. И стихи были всего лишь обрывками в две строки. Удивительно, но как-то вечерком, вернувшись домой, Алена вдруг вспомнила их. И получилось четверостишие. Само собой, случайно.

Иногда любовь к жизни виделась в самом поведении, без слов. Но любовь была заразительная. Рядом с ним тоже хотелось жить — по-настоящему, наслаждаясь каждым мигом, каждой минутой, каждым прожитым днем. И быть оптимистом.

Чтобы убедить Никиту прийти сюда, был придуман целый план. Алена предусмотрела все возможные повороты событий. Пришлось пойти на хитрость. Они даже поспорили из-за этого. В итоге Никита уступил. Не из-за того, что сдался. Алена поняла, что он что-то задумал. Но виду не подала.

Они остановились неподалеку от входа. Ритмы техно смолкли. Несколько секунд длилась неполноценная тишина. Слышались разбросанные голоса. Потом толпа ликующе зашумела, приветствуя знакомые звуки. Пару раз свистнули разгоряченные фанаты. Ритмично прогремели басы вступления. И грянул молодежный хит. Один из тысяч. Те, что выходят чуть ли не каждую неделю, звучат, гремят, завоевывают чарты, а потом сгорают в потоке нового. Большего от таких хитов и не требуется.

У входа стояли два атлетически сложенных парня и девушка. Вход на огороженную территорию был платный, билеты продавались тут же. Дискач был прямо под открытым небом, что в такую погоду было и вдохновенно, и классно, и просто.

— Ну, пойдем! — позвала Алена.

— Пошли, — как ни в чем не бывало отозвался Никита.

Почти в центре площадки, на свободном пространстве, зажигали две девушки-студентки. Девчонки явно увлеклись. То ли дискотека сама по себе была пьянящей, то ли помогло кое-что «для храбрости», а может, и то и другое, но вели они себя смело. Смелее, чем обычно. Двигаясь в такт и одновременно сохраняя пластичность и особую, скользящую ритмику восточного танца, они вскоре уже были в центре внимания. Получалось с огоньком. Жгучесть придавал и тот факт, что одеты обе были по-летнему коротко.

— Эй, не туда смотришь! — Легкий игривый шлепок по щеке. Какая-то ревнивая молодая особа решила спустить с небес на землю своего кавалера. И утащить на другие небеса. Парочка быстрым шагом обогнала Алену и Никиту и вошла за ограду.

А те подошли к открытым решетчатым воротам. Заплатив за вход, прошли вглубь. За оградой уже собралось достаточно народа. Шум, веселье. Все круто! По привычке Алена бросила взгляд на диджей-пункт. Как раз в поле зрения, неподалеку. Ага, знакомая физиономия. Плотно-черные джинсы, темная футболка-безрукавка, светлая вьющаяся шевелюра, странноватый властно-сосредоточенный вид. Да, это точно он — Стэллс.

Стэллс тут же заметил Аленку, приветливо кивнул. Аленка махнула рукой в ответ. Быстро подумала про себя, что все будет отлично. Диджей что надо. Стэллс по натуре рокер, причем рокер в хорошем смысле. Не тупой фанат тяжелой, одуряющей музыки. Конечно же, отпетую попсу он долго крутить не станет ни за что. Не его стиль. Для начала, как вступление, включит что-нибудь модное и общепринятое. А потом, выждав момент, вдарит любимой темой. Выберет что-нибудь душевное, захватывающее, драйвовое и со смыслом.

— Знакомый? — спросил Никита, пытаясь пробиться через шум и бьющие ритмы.

— Да. Клевый парнишка, — отозвалась Алена. — Все лето пропадал где-то, только сегодня объявился. Нам повезло.

— Понятно.

Уже минут через пятнадцать-двадцать Стэллс перешел в свое русло. Тихо, мелодично и грустно полились аккорды. «Би-2», «Серебро». Потом грянул «Исполнитель желаний» группы «Nightwish». The Cranberries — «Ode To My Family». Потом снова нечто ритмично-дискотечное. Так, чтобы закачало.

Когда снова зазвучали гитарные аккорды — ритм музыки стал заметно плавнее, атмосфера немного поутихла. В несколько циклов прозвучал проигрыш, и особый, грубовато-проникновенный голос Виктора Цоя донес тревожный вопрос:

Песен, еще не написанных, сколько?

Скажи, кукушка, пропой.

В городе мне жить или на выселках,

Камнем лежать или гореть звездой?

Звездой…

— Звездой, — тихо шепнула Алена. И положила руку на плечо Никиты.

Она знала, что он услышал этот шепот. Он умеет слушать.

Этим вечером романтика тоже будет настоящей…

***

Возвращались, когда уже близился рассвет.

Ночной ветерок тихо и ласково трепал листву. Листва, как и ранее, трепетно что-то отвечала.

Они вышли из парка. И тихо, неспеша, брели по пустынной улице. Вокруг безлюдно. Никого. И это воспринималось, как знак свыше. Только они вдвоем. И больше никого, никого не надо.

— А ты любишь Есенина? — вдруг ни с того ни с сего спросил Никита.

— Раньше, — ответила Алена. — Еще в школе. Когда была маленькой и прочитала про белую березку под моим окном.

— Ну, это все любят.

— А если ты про то, как с бродягами жарить спирт… Грубовато. По-хулигански. Весело. Прикольно. Но, мне кажется, об этом не стоит писать стихи. Талант не для этого дается.

— Думаешь?

— Уверена.

— Каждый сам распоряжается тем, что ему дано… — философски изрек Никита. И добавил: — Сказал бездарь, который… — И интригующе осекся.

— Который что? — не вытерпела Аленка.

— Даже не пишет «в стол». Так, ерунда всякая порой в голове рифмуется.

— Расскажи?

— Нет, Алён, не сейчас.

— Почему?

— Да потому, что это ерунда.

— Да ты просто боишься!

Ник беспечно рассмеялся.

— Ты знаешь… да, врать не стану. Ерунду можно чесать тому, кто для тебя ничего не значит.

Она глянула на него пристально. Сжала крепче руку. Непроизвольно.

— И как это понимать?

— Хм… ты правда это хочешь услышать?

— Ну да.

— Тогда давай я подготовлюсь. Чтобы ерунда не была ерундой. Хорошо? Так лажануться перед тобой я пока не готов.

— А зачем про Есенина спросил?

— Да просто вспомнил кое-что. По-настоящему красивое.

— Что?

Никита остановился, повернулся к ней. Заглянул в глаза. Просто, открыто — и одновременно загадочно. Произнес проникновенно, спокойно, без драматизма и пафоса — именно так, как говорится то, что идет от сердца, из глубины души:

В бури, в грозы,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым —

Само высшее в мире искусство…

И добавил смущенно:

— Как-то так…

— Да, — Алена перевела дыхание. — Реально… красиво.

— Ага. Сам тащусь.

Расхохотались.

А потом их лица сблизились. Это, наверно, ненормально, когда от поцелуя все тело будто бьет горячим током, ноги становятся ватными, а за спиной вырастают крылья, и ты летишь, растворяясь в прохладном осеннем воздухе, прозрачном чистом предрассветном небе, где тускло, будто прячась, мерцают тающие звездочки…

***

Темные подворотни, увы, встречаются на жизненном пути чаще, чем хотелось бы. Они как раз завернули в такое место. Маленький глухой дворик. И вплотную к нему полузаброшенный гаражный комплекс доисторических времен. Они ходили тут уже несколько раз, забредали без особых причин.

Вот и сегодня причин не было. Они просто гуляли. Место тихое и спокойное. Слева густые, буйно разросшиеся кусты и деревца. Чуть впереди — бетонный фонарный столб с фонарем, который никогда не работал. Густота и тень делали так, что тут рассвет и не ощущался. Властвовали темные сумерки.

— Слушай, а…

Алена не договорила.

Ветки дернулись, кусты затрещали и зашуршали, и оттуда показался подозрительный типок. Невысокий, сутулый. Но наглый и уверенный. Направился прямо на Никиту с Аленой.

— Эй, парниша, закурить есть?

Подошел ближе.

— Не курю, — ответил Никита спокойно.

— А чо так? — Типок сплюнул чуть ли не под ноги. Нарисовал наглую ухмылку. Правую руку он держал в кармане толстовки, явно что-то сжимая.

Никита услышал позади тихие шаги. Оборачиваться назад не стал, просто встал вполоборота, прикрывая Алену спиной. Третий типок выскочил откуда-то со стороны дворика, пустынного и заброшенного, там, где ютились коробки гаражей.

Трое. В безлюдном месте. Просят закурить. Понятное дело, что подкатили они не для того, чтобы стрельнуть сигаретку. И потому Никита ответил без заковырок:

— Просто не курю.

Что будет происходить дальше, предугадать несложно.

— А чо, не угостишь хороших людей? — с наездом выговорил первый. Рука в кармане напряглась.

— Я не курю.

— Все курят, а ты нет, — процедил подошедший со стороны гаражей, дылда с незажженной сигаретой в зубах. Третий пока молчал. Старался держаться сзади. Никита смотрел в глаза тому, кто начала диалог, а теперь быковал. Цели этой компашки очевидны. Хотят драки. Заодно грабануть. При себе у Ника был старенький телефон и немного налички, с которыми расставаться не жалко. Беда в том, что, скорее всего, эти ушлепки попытаются обидеть Алену. А это уже не позволительно.

Да и вообще, на самом деле ушлепкам нужны не драка, не телефоны и не наличка. Им нужен урок от жизни. Что ж…

— Вредно для здоровья, — будто бы беспечно парировал Никита. Реакция была именно та, на которую рассчитывал:

— Для чьего здоровья? — завелся еще больше сутулый.

— Вредно, говорит, — поддакнул дылда с сигой.

— Да он борзый, по ходу. Угрожает, — встрял тот, что держался позади. Тряхнул правой рукой, опущенной вниз. Из просторного рукава ветровки выскользнуло нечто черное и тяжелое на вид. Арматурина. Шутить ушлепки не собираются.

— Точняк! — дылда сделал шаг в сторону, чтобы уйти из поля зрения. В полутьме что-то блеснуло металлом. Нож.

— Ты чо, пиздюк, проблем ищешь? — Сутулый оброс щетиной, блеклые, холодные глаза были полны нехорошей решимости. Выглядел он действительно постарше.

— Никаких проблем, — холодно проговорил Никита. Пока идет болтовня, можно болтать. Но не отвлекаться. И держать все под контролем. Получалось плоховато, потому что ушлепки умудрились окружить. Аленка спряталась у него за спиной. И хорошо. Не прижимается вплотную. Тоже хорошо. Потому что танцев на дискотеке не было. Они начнутся сейчас.

— Айда поговорим, — предложил сутулый. Чувствовалось, что вести мирные переговоры он и не попытается. Это последние секунды отвлекающего маневра. Следующий шаг — либо ножом в печень. Либо арматуриной по башке.

— Никита, не надо… — дрожащим голосом сказала Алена.

— А ты заткнись, овца, тебе слово не дава… — рявкнул сутулый. И получил затрещину сбоку по уху. Не особо сильную, без размаха, но взрывную и неожиданную. Пошатнулся, запнулся, чуть не упал.

— Ай! Ты чо… — снова не договорил. Никита поддал ему ногой под зад, так, что тот плюхнулся на землю. Отскочил в сторону, едва увернувшись от коварного удара ножом. Дылда бил коротко, незаметно, пытаясь подойти вплотную. Не вышло. Пролетел мимо. Но не просто так — запнулся об поставленную подножку. Тут же пришлось увернуться от арматурины. Больно прошлась по плечу, хотя должна была по затылку. И тогда — аривидерчи. Но такого исхода сегодня точно не будет.

— Уёб… А! — напавший выдохнул, получив прошибной удар по солнечному сплетению. Крутить пируэты, как в кино про каратэ, Ник не умел. Поэтому, не разрывая дистанцию, жестко, твердо ударил в основание стопы, вдавил. Слегка пожалел, что сейчас на ногах спортивные кроссовки, а не ботинки с тяжелой подошвой. И уж тем более не берцы.

Однако, только слегка.

Умудрился перехватить и вывернуть правую руку. Арматурина выпала и с лязгом грохнулась на тротуар.

— Не-не-не! Ты чо, парниш, мы же пошути… Оххх… — Резкий рывок. Подножка. Нажим. Тело ушлепка грохнулось наземь.

— Лежать.

Никита подскочил к первому, сутулому, который при падении чуть не выронил то, что было у него в руках, и сейчас пытался подняться. А было там немного не то, что ожидалось. Нож, кастет, камень в конце концов… Сутулый пытался пустить это в ход. Не получилось — Никита наступил ему на ладонь. Резко, хорошо, от души.

— Ах ты ссу… ууууу… — застонал сутулый. И получил кулаком по челюсти сбоку. Повалился окончательно. Вырубился. Никита отопнул подальше валявшийся пистолет. Аккуратно. Но подальше. Скорее всего, это травмат, не боевое оружие. Но кто его знает? Лучше подстраховаться.

Глянул на ушлепка с ножом. Тот стоял неподалеку. Растерянный. Таращил глаза на валяющегося сутулого. На тяжело дышащего коварного типа, потерявшего арматуру. И на Алену. Растрепанная, решительная, она держала в вытянутой руке перцовый баллончик. И нацелила его прямо в испуганную морду гопника.

— Лежать, — повторил Никита ледяным голосом.

— Все, понял. Лежу. — Ушлепок отшвырнул нож в сторону. Аккуратно опустился на колени, потом на четвереньки. Глянул умоляюще-вопросительным взглядом.

— Пойдем отсюда, — предложил Никита. Алена с предложением была полностью согласна.

***

Ветер играл почти оголенными ветками тальника. Временами он будто срывался, мчался неистово куда-то. Вдаль. И тогда жалобно, трескуче отзывались заросли, скрипели беззащитные под мощным напором деревца. Вместе с ветром срывался из-под ног сыпучий ковер из пожухлых листьев, отлетал и осыпался невдалеке.

Все вокруг предчувствовало близкую зиму. Суровое небо затянуто сплошными низкими тучами. В нем — пусто. Даже вездесущее воронье и галки подевались куда-то.

Пусто и одиноко.

Алена стояла на берегу одна.

Ветер давно разворошил длинные волосы. Теребил полы осеннего плаща. Вот он снова затих, приостановил буйный полет… И возобновил обманчивую игру с уставшими ветками, будто лаская в последний раз еще не опавшую листву, чтобы через миг безжалостно сорвать ее и унести, закружив в бешеном танце…

Алена смотрела вдаль.

Глаза не искали ничего, никуда не всматривались. Это было не нужно.

Она смотрела вдаль. На песчано-земляной берег по ту сторону реки, на кроны стройных елей, сосен, на случайные, редкие березы, тополя. На серый горизонт над ними. На бесконечность, которую он открывал. И казалось, что бесконечность понимает ее взгляд.

А еще она смотрела на волны. Ровно, друг за другом, они спокойно и властно накатывались на берег. Невольно возникало чувство, что лишь они не повинуются непостоянству ветра. Как и бесконечность, вдруг остро, пронзительно заглянувшая в душу… И стало больно. Невыразимо больно.

Только память удержала ее от слез. Добрая, чистая, светлая память. Память о том, что было. Светлая искорка, ожившая где-то внутри. Она помогла не сломаться. Остаться собой. Эта искра загорелась давно, еще тогда, два года назад. До того рокового дня…

Когда не стало Никиты.

***

Никита ушел в армию прошлой весной. А зимой, в феврале, был заброшен в числе первых на фронт. Он не говорил и не намекал, где находится. Просто на время прекратил звонить. Теперь Алена понимала, почему. Когда он позвонил в последний раз, то на вопрос: «Где ты сейчас?» — ответил просто. «Я всегда рядом с тобой. А ты со мной».

А месяц назад его привезли. В цинковом гробу…

Вот только недавно, совсем недавно он был живее всех живых. Она слышала его голос. Ждала его. Он даже писал ей письма. Сейчас почти никто не пишет писем. Простых, обычных писем. На бумаге. Тех, что написаны от руки. И приходят в конверте. Последнее письмо Никита написал карандашом. Смешно. Еще смешнее, что письмо было в стихах. И с подписью — «Твой бездарь. Наконец-то записал эту ерунду, но все равно не готов сказать про нее вслух»…

На похоронах собралось много народа. Вместе с Никитой хоронили его нескольких сослуживцев.

Гробы были закрытые.

И были горячие, искренние слова. Не особо много. «Эти мальчишки положили свои жизни за Родину. За Отечество. За то, чтобы люди нашей страны и братский народ жили в мире и процветании. За то, чтобы приблизить победу.»

И были горькие слезы…

***

Ветер внезапно затих. Совсем. Беспросветная пелена туч вдруг прорвалась, и с неба беззаботно, как ни в чем не бывало, упал тонкий лучик. А волны катились плавно к берегу, растекаясь по пологой поверхности и убегая назад, в пучину. Их шум зачаровывал, напоминал, возвращая то солнечное утро. Утро, которое запомнилось навсегда…

***

Тогда игривая река гладила песчаный берег. Западнее, метрах в пятнадцати, берег переходил в обрывистый откос, полоса песка сменялась каменистой поверхностью, потом начиналась земля — влажная и темная после недавнего летнего ливня. Было свежо и тепло. К западу обрыв становился все круче, и волны подкатывали к его глинистому подножию, тщетно пытаясь добраться ближе.

Над обрывом росли тополя — высокие, стройные. Под их листвой царила густая тень. И хотя солнце пока не припекало, здесь было как-то приятнее. Побыть вдвоем, тихо задумавшись ни о чем, и просто наслаждаясь бытием.

Сегодня они снова скрылись от мира. Здесь, в тихой роще на берегу, временами сильно напоминала о себе надоедливая мошкара. В забытьи замер небольшой затон, спрятанный за деревьями. И вокруг ни души. Лишь пересвистываются о чем-то незаметные пташки.

Наверное, рай именно такой. Простой. Диковатый. Без излишеств, песнопений, совершенных и безупречных ангелов, и без вычурных садов. В этом и кроется настоящее чудо. В том, что рядом с тобой. В том, что ты можешь этим наслаждаться. В том, что здесь и сейчас, вот прямо сейчас, с тобой тот единственный человек, с которым каждый миг наполнен смыслом и вдохновением, дышится легко, и с этим человеком хочешь быть целую вечность. Всегда. При любых обстоятельствах. И в радости, и в печали. Ведь достаточно одного слова, одного взгляда, одной улыбки, чтобы любая печаль показалась смешной, глупой и нелепой, и с позором отступила. Вот так вот просто.

Чудеса, они такие — незаметные. Простые. Чтобы их видели только те, кто хочет. Кому они нужны на самом деле. А все остальные говорили, что чудес не бывает…

Аленка сидела на траве, прислонившись спиной к стволу. Никита лежал, положив голову ей на колени. Его глаза были закрыты. Аленкина рука играла в его волосах…

— Послушай, Ник… — сказала она шепотом. — Я уже много раз тебя спрашивала. Но ты не отвечал. Может быть, сейчас скажешь… Почему ты не танцуешь?

Никита усмехнулся.

— Честно? Я не могу это объяснить. — Он помолчал. — Прислушайся. Ты слышишь ее?

Почему-то Алена сразу поняла, что он имел в виду. Она кивнула.

— Просто под эту, настоящую музыку, не нужны движения. Когда слушаешь, танцует душа. Сама.

29 10 06 10:40

25.04.2025