Танго Тишины

После трёх дней мир не рухнул.

Это было, пожалуй, самым странным.

Люди вышли на работу, дети пошли в школу, в новостях снова зазвучали привычные темы.
Только между строк теперь всё время слышалось другое:
«это всё было или нам показалось?»

Антон жил в этом «между».

Голова продолжала гудеть на новом, более низком уровне.
Сигнал А вёл себя спокойнее, но время от времени в его паттерне появлялись мелкие, нервные дрожания – будто «там» до конца не оправились от удара.

Лапшин присылал короткие, честные письма:

«Сегодня двое пришли с фразой: „я уже не уверен, было ли вообще что-то или это коллективный психоз“.
Отвечаю: „было. И вы это выдержали“.
Они плачут и смеются сразу.
Мне тоже иногда хочется сказать, что „ничего не было“. Было бы легче.
Но тогда мы сами сотрём единственное, что у нас есть – опыт.»

Марина жила между протоколами и совестью.

– Они уже делают вид, что всё под контролем, – сказала она как‑то вечером в лаборатории, кидая на стол папку с грифом. – И одновременно требуют „усилить фильтрацию по нестабильным“.

Она скривилась:

– Как будто то, что случилось, – это просто очередная «аномалия поведения граждан», а не общая встряска.

Антон молчал. Внутри у него после смерти парня из палаты до сих пор зияла тихая дыра.

– Я вчера опять перечитывал его записку, – признался он. – „Мир слишком громкий и слишком тихий“.

Пожал плечами:

– И понимаю, что в чём‑то он был прав. Мы всё ещё не умеем жить ни с громкостью, ни с тишиной.

Марина смотрела на него внимательно:

– Поэтому ты не имеешь права уходить в „мне надоело“, – сказала она. – Ты для слишком многих стал тем, кто говорит: „да, страшно, но я с тобой“.

Она усмехнулась краешком губ:

– И, кстати, не только здесь.

– В смысле? не понял он.

– В прямом, – она развернула к нему экран.

На почте висело новое письмо по закрытому международному каналу.

Тема: «Южный коридор. Приглашение».

«Антон,

мы видели ваши выступления – и внутренние, и те, что утекли наружу.
Слышали ваши слова про честность и то, что „поле общее“.

Мы – один из южных узлов сети, которую вы называете „Те, кто не хочет войны с небом“.
Буэнос‑Айрес, Аргентина.

Через два месяца южное полушарие войдёт в свой сильный коридор.
По нашим данным, пик придётся на широты, где мы живём.
Поле уже ведёт себя немного иначе, чем у вас: ритм другой, звенит иначе.

Мы хотим сделать здесь небольшую, но важную встречу:

– учёные, которые работают с полем;
– врачи и психиатры, которые видят его в людях;
– несколько „слишком рано слышащих“;
– и вы – как тот, кто умеет говорить обо всём этом человеческим языком.

Неофициально – это будет попытка увидеть Переход не только „с севера“, но и „с юга“.
Официально – научный семинар по аномалиям в южном полушарии.

Мы понимаем, что вам будет непросто вырваться.
Но верим, что ваш голос здесь важен так же, как был важен у вас.

P.S. У нас есть музыканты и танцоры танго, которые давно „слышат“ поле как ритм.
Возможно, это поможет вам взглянуть на всё с другой стороны.

Abrazo,
Хавьер (физик, Буэнос‑Айрес)»

Антон перечитал дважды. Потом поднял взгляд на Марину.

– Танго, – сказал он. – Это уже почти издевательство.

– По‑моему, это почти забота, – возразила она. – Ты столько времени живёшь в голове, что тебе давно пора почувствовать этот мир ногами.

– Ты сейчас как Лапшин говоришь, – заметил он.

– Надеюсь, – сказала она. – В наших краях людям вроде него сейчас доверяю больше, чем некоторым генералам.

***

Разговор с начальником был предсказуем.

– Аргентина, – протянул тот, глядя в письмо. – Ну конечно. Сначала Женева, теперь Буэнос-Айрес. Чего сразу на Марс не слетать?

– На Марс ещё не зовут, – спокойно ответил Антон. – В отличие от Аргентины.

Начальник устало потер лоб:

– Формально – это научная поездка. Обмен данными, семинар, совместные наблюдения.
Не формально – вы поедете к одной из точек сети, которая действует вне государств.

– Да, – кивнул Антон. – К тем самым, кому мы обещали: „не будем молчать, если кто-то начнёт делать глупости“.

Начальник посмотрел на Марину:

– И что вы думаете, Марина?

– Думаю, – она не стала юлить, – что им там нужен кто‑то, кто умеет держать человеческую линию.
И что если мы хотим, чтобы кто‑то на другом конце света потом вспоминал не только о том, как по ним били, но и о том, как с ними пытались говорить, – лучше, чтобы это был Антон, а не очередной военный физик.

– Вы понимаете, – сухо сказал начальник, – что это будет воспринято как неофициальная «вторая Женева»? Только теперь без Швейцарии и без флагов.

– Тем лучше, – отозвалась Марина. – Женева в прошлый раз так и не случилась.

Он вздохнул:

– Ладно.

Помолчал:

– По линии ведомства это, конечно, вызовет вопросы. Придётся оформить как „участие в международном научном семинаре по геофизике“.

Он посмотрел прямо на Антона:

– У меня к вам две просьбы.

Загибал пальцы:

– Первая: не вляпаться ни в какие открытые политические игры.
– Вторая: не связываться там с теми, кто захочет использовать вас как „говорящую голову“ против нашей стороны.

Антон усмехнулся:

– Я не собираюсь быть ни «говорящей головой», ни «полезным идиотом». Я еду говорить о поле и людях. Не о флагах.

Начальник перевёл взгляд на Марину:

– Вы поедете с ним?

Она покачала головой:

– Мне, к сожалению, никто не даст так легко выехать к неформальной сети.
Поедут наши „официальные“ люди – по линии МИДа и науки.

Добавила уже мягче:

– Но по моей части мы сделаем всё, чтобы Антона там не использовали втемную. У нас есть свои каналы.

Начальник кивнул:

– Тогда оформляем.

Посмотрел на Антона:

– И помните: вы едете туда не как „свободный художник“, а как человек, от чьих слов зависят и здесь, и там.

Ухмыльнулся:

– И всё‑таки… если там будут танцы – попробуйте не только считать удары, но и хоть раз их прожить.

***

Вечером, уже без начальства, Марина зашла к Антону в лабораторию.

– Тебе страшно? спросила она прямо.

– Поехать на другой конец мира, где поле ведёт себя иначе, а я ещё ни разу не заворачивал влево при правостороннем движении? попытался пошутить он. – Конечно, нет.

Она прищурилась:

– Сарказм – признак страха.

Села на край стола:

– Смотри. Ты уже однажды выбрал «не поехать» – в Женеву. И тогда это было правильно: ты ещё не был готов, мир ещё не был готов.

Помолчала:

– Сейчас – другое. Южное полушарие войдёт в свой коридор, они уже держат своих „слишком рано слышащих“. Им нужен не очередной отчёт, им нужен кто‑то, кто покажет, что в другой стране есть такие же живые люди, а не только род войск.

Антон кивнул.

– Я понимаю, – сказал он. – Страшно всё равно. Не в смысле самолёта. В смысле… ответственности.

Улыбнулся:

– И танго.

– Танго – это как Переход, – пожала плечами Марина. – Импровизация в общем ритме.
Встанешь в абразо – поймёшь.

Он посмотрел на неё:

– Хочешь, привезу тебе из Буэнос‑Айреса что-нибудь?

Она на секунду задумалась.

– Привези… одну фразу, – сказала. – Которую ты там услышишь и поймёшь, что она – про нас. Про этот мир, про Переход.

Улыбнулась:

– Только не из протокола. Из танго.