Тайна дома у пруда

Дом в деревне Деревлёво достался Зюзиным по наследству от дальней родственницы отца — настолько дальней, что глава семейства почувствовал стыд: он даже не знал, что у его покойного папы где-то в глуши жила одинокая троюродная сестра Зиновия. Он долго вертел в руках письмо с незнакомым адресом и прикидывал, не розыгрыш ли это.

Писала соседка Зиновии Прасковья Барабанова. Крупным, похожим на детский почерком она сообщала, что его тётка «преставилась», была «похоронена и помянута честь по чести» на скопленные «гробовые», а после обнаружилось ее завещание, в котором единственным наследником объявлен Николай Зюзин, сын покойного троюродного брата. «Так что уж вы приезжайте, дом посмотрите. Может, понравится. Места у нас хорошие, грибы, ягоды в избытке. А не понравится — продадите. Про этот дом городские часто спрашивают», — писала незнакомая Прасковья, и заинтригованные Зюзины решили: в ближайшие выходные едем в Деревлёво!

Деревня и впрямь была как с картинки: среди полей и перелесков вокруг живописного холма разбросано два десятка деревянных домиков — все аккуратные, с белыми резными наличниками, цветущими палисадниками. Оказалось, половина жителей — местные и проживают постоянно, три дома бесхозные, в остальных летом живут дачники.

Дом тетки Зиновии действительно стоял на самой вершине пригорка. От него вниз мимо соседских огородов шла тропинка к небольшому пруду, утопающему в ивах. Прасковья Барабанова, румяная пожилая женщина, встретила Зюзиных радушно. Накормила блинами с деревенской сметаной, напоила душистым травяным чаем и показала теткин дом.

Добротная рубленая изба хорошо сохранилась. Конечно, не было городских удобств, мебель требовала обновления, баньку стоило поправить, но это же мелочи по сравнению с прозрачным воздухом, пейзажем за окном и непривычной тишиной, которую нарушал только отдаленный скрип колодезного журавля да перебранка воробьев в палисаднике. Этот звук, кстати, оценил четвероногий друг Зюзиных — Пушок, беспородный, но очень умный пес, отчаянно скучавший в обществе людей.

— А что, вполне приличная дачка! — с удовольствием заметил Зюзин-старший, мысленно уже представляя себя с удочкой на берегу пруда. Жена и двое детей — тринадцатилетняя Лера и десятилетний Макар — энергично закивали.

— Да вы оставайтесь! — улыбалась Прасковья. — У нас вечера такие прекрасные! Зорька, звезды, вода в пруду теплая-претеплая, хоть чай заваривай!

И Зюзины остались. Впереди были выходные.

Пока взрослые разбирали вещи и знакомились с соседями, Лера и Макар исследовали дом. Для них все было непривычно: высокий чердак с кучей непонятных старых вещей, покрытых паутиной, двор, заваленный дровами, начинающий зарастать сад (отцова тетка на склоне лет болела и уже не могла ухаживать за грядками). Особенно повеселил их уличный туалет с ямой и дырой в досках вместо унитаза.

Незаметно приближался вечер. В окнах зажигались огни, во дворах пыхтели самовары — жители деревни чтили традиции. За озером полыхала летняя зорька, в ивах лениво переговаривались о чем-то своем полусонные птицы.

— Мам, пап, можно мы погуляем? — переглянувшись, спросили дети.

Мама тревожно посмотрела на отца:

— Я думаю, не стоит. Место незнакомое, мало ли…

— А почему бы и нет? — весело отозвался Зюзин-старший. — Я в их годы один по всему лесу шлялся. Деревня — не город, тут все свои. Уж поверь, безопаснее, чем в городе. Да и время еще детское. Даю полчаса на осмотр и разграбление окрестностей! И Пушка с собой возьмите.

— И телефон! — напомнила мама.

— Урааа! — закричали дети и вприпрыжку помчались к задней калитке, от которой дорожка шла к пруду. Впереди со звонким лаем летел Пушок.

За калиткой энтузиазм ребят несколько поубавился. Здесь было совсем тихо и как-то неуютно. Внизу темнел пруд, с одного края дороги тянулись огороды, с другого серебрился под луной луг с высокой травой. Молча Лера и Макар прошли мимо огорода Прасковьи Барабановой, потом мимо огорода еще одного соседа, дальше под горой было два нежилых дома, окруженных буйно разросшимся девичьим виноградом. Окна их были темны и слепы, а сквозь щели в ставнях, казалось, подглядывала сама тишина.

— Стой, Лера! Я дальше не хочу идти, — тихо сказал Макар.

— Почему? — прищурилась сестра. — Боишься?

Мальчик молчал. Он и сам не понимал, почему ему вдруг сделалось зябко и тревожно. Остановился и Пушок. Он осторожно принюхался, неуверенно шагнул к изгороди, потом шерсть на его загривке стала дыбом, и он попятился в направлении дома, жалобно поскуливая.

— Пушок, ко мне! — позвал Макар, но того и след простыл. — Лера, давай завтра тут погуляем. Пожалуйста.

— Боишься! Боишься! Макарка-трусишка! Штанишки намочил! — кривлялась Лера.

— Пойдем домой, — не обращая внимания на дразнилки сестры, упрямо настаивал мальчик. — Мне холодно.

— Ладно уж, пойдем, и правда холодает, — Лера поежилась от сырости и повернула к дому. — Макар, ты чего?

Брат не отрываясь смотрел на что-то за ее спиной и беззвучно шевелил губами. Быстро обернувшись, Лера тоже застыла. Прямо из густой изгороди на дорогу, залитую лунным светом, вышел высокий мужчина. Он был бос, а его тело не отбрасывало тени. Дети отчетливо видели, что он был одет только в легкие брюки, словно собирался купаться, но тело его как будто подсвечивалось изнутри, отчего фигура казалась голубоватой и прозрачной, как дымка. Он посмотрел на ребят прозрачными мерцающими глазами и бесшумно заскользил по направлению к пруду, не оставляя следов на мокрой земле.

— Бежим! — опомнившись, крикнула Лера, и ребята кинулись было к дому, но тут мимо них со звонким лаем пронесся Пушок.

— Пушок! Стой! — крикнула Лера, бросаясь за ним. — Ко мне!

— Лера, подожди, я с тобой! — закричал Макар, срываясь с места. Оставаться одному на тропинке было страшнее, чем бежать в темноту за сестрой, собакой и призраком.

Метров за двадцать до пруда Пушок свернул в поле и зашуршал в высокой траве. Дети кружили рядом, стараясь выманить его оттуда, когда раздался телефонный звонок:

— Лера, где вы? Полчаса прошло! — строго сказала мама.

— Мам, мы на поле, Пушка ловим! — запыхавшимся голосом ответила Лера.

— Не выдумывай! Пушок давно дома. Возвращайтесь немедленно! — мама отключилась.

— Что? — только и смогла вымолвить Лера, недоуменно глядя на экран телефона.

Словно в ответ на ее вопрос из травы весело выкатился Пушок и помчался вверх по тропинке. Возле изгороди, из которой ранее вышел светящийся мужчина, он вдруг будто споткнулся о лунную дорожку, тень его метнулась в сторону и застыла, приняв другой, человеческий облик. На его месте появилась маленькая девочка в светлом нарядном платьице. Ее фигура была окутана тем же синеватым сиянием. Она подняла руку в знак приветствия и растворилась в белесой дымке. Откуда-то издалека чуть слышно прозвенел детский смех…

Темнела изгородь, шелестел ветер в высокой траве, со дворов доносились разговоры и лай собак…

О призрачных фигурах того вечера Лера и Макар родителям не сказали ни слова. Они переглянулись, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять: говорить о призраках бессмысленно. Взрослые найдут логичное объяснение, посмеются или, того хуже, запретят гулять совсем. Но больше они никогда не ходили за огороды в темноте. Улучив момент, в гостях у Прасковьи Барабановой они как бы между прочим спросили, кто жил в заброшенном доме в конце улицы у пруда.

— Дачники жили, — охотно ответила та. — Хорошая семья, городские оба. Дочка у них была, Аллочка…

— А сейчас где они?

— Да нету уж их, лет десять как нет! Однажды они на пруд пошли с друзьями отмечать дочкин День рождения. Пока взрослые шашлыки жарили, выпивали — не без этого, девочка, никому не сказавшись, решила в воду залезть: уж не знаю, то ли кувшинку красивую увидела, то ли искупаться захотела. И прямо на глазах родителей стала тонуть. Отец бросился ее спасать, да в холодной воде с сердцем у него плохо сделалось… Одним словом, трагедия была большая: сразу двоих хоронили… Мать девочки уехала потом и не была здесь ни разу больше. Дом-то зарос весь, жалко…

Каждое лето Зюзины приезжали в Деревлёво. Никто больше не вспоминал о трагедии, хранимой домом у пруда. Забвение густым мхом проросло на его стенах. И только Лера с Макаром, проходя мимо в сумерках, замечали в окнах неясное, трепетное сияние. И иногда, замирая на тропинке, они слышали знакомый серебристый смех, запутавшийся в листве ив и уносимый ветром над темной водой…