Тайна королевы

Дождь лил весь день. К вечеру потеплело, и улицы Кембриджа скрыл плотный туман. Он принес с собой аромат речной тины и далёких костров. Город притих, затаился, будто готовясь к самой тёмной ночи в году — ночи накануне Хэллоуина.

Этим вечером должна была состояться самая громкая вечеринка месяца — бал кураторов. Костюмированный, загадочный, почти масонский по своей сути. Всё, как они любят: тайны, символы, старинные традиции. Говорили, что некоторые кураторы хранили коллекции, о которых не знал даже университет. И, как всегда, организация и расходы были за ними. От гостей требовалось только выбрать наряд и раствориться в ночи.

С костюмом я справилась заранее. Эпоха Тюдоров была моей академической темой и страстью. И, разумеется, костюм для меня мог быть только один: Анна Болейн. Реплика её наряда со знаменитого, хоть и недостоверного, портрета. Я долго и тщательно подбирала материалы и ткани, узоры и фактуру. Ради этого платья я урезала свой студенческий бюджет. Вышивка вышла кривоватой, обувь была выбрана не по эпохе, а от французского чепца я отказалась вовсе. Вместо него я задумала драматичную, почти вызывающую прическу, в духе женщины, чья страсть однажды изменила религию целого королевства.

Я сидела на своей крошечной кухне. Блестящий бок чайника отражал небогатую обстановку. Из кухни я могла обозревать и свою гостиную, которая служила мне и спальней, и кабинетом, и библиотекой. Заваленная книгами, уставленная кружками, которые мне вечно некогда убрать. А теперь еще и ставшая приютом костюму обезглавленной королевы…

Кинув взгляд на часы, я поняла, что пора собираться. Но я никак не могла пропустить особый вечерний ритуал. Сидеть у окна с кружкой в руках, смотреть на закат и размышлять о том, как прошел день меня научила та, кого студенты звали «Старая Бесс». Именно она, куратор и хранитель библиотеки Паркера, воспитала меня, библиотечного подкидыша.

Не знаю, как так вышло, но меня нашли в красном клетчатом пледе у двери этой старой библиотеки Кембриджа. Со мной была только гравюра: лицо женщины в старинной одежде, почти истёртое, но подвеска в виде алой буквы «А» была различима даже сквозь века.

Я вздохнула, в сотый, наверное, раз пытаясь понять мотивы моих родителей и заварила чай. Обхватила замерзшими пальцами кружку. Надпись на ее боку призывала меня искать волшебство в каждом дне. Я снова глянула на золотистые буквы и усмехнувшись, уселась на подоконник. Ничего такого из ряда вон выходящего не предвиделось в моей размеренной жизни. Я глубоко вздохнула.

Мысли, как всегда в такие вечера, потекли сами собой. И, абсолютно против моей воли, о моем кураторе — Оуэне Дюбуа.

Высокий, властный, с холодной статью и чем-то… скрытым, тайным где-то в глубине серо-голубых глаз. Его костюмы сидели на нём безупречно. И было в его жестах нечто королевское — как он открывал передо мной дверь, как расправлял широкие плечи в пылу спора, как будто знал цену власти и одиночества. Я не испытывала к нему типичного обожания, как многие его студентки. Меня завораживали наши разговоры, о Тюдорах, Анне Болейн, обречённой любви и тирании страсти. Он знал слишком много. Иногда казалось, что он не просто учёный.

Накануне мы спорили до хрипоты о таинственном незнакомце, который каждый год приносит алую розу на могилу Анны в день её казни. Я была уверена: это потомок одного из бастардов Генриха. Но когда я особо рьяно взялась доказывать свою правоту, Оуэн вдруг замолчал. На миг в его глазах промелькнула такая боль — или вина? — что мне стало не по себе. Он сменил тему, но я не забыла этого взгляда.

Когда я показала ему кроваво красную бархатную ленту — финальный штрих к костюму обезглавленной королевы — он побледнел. Настоящая реакция, не отрешенная, нет. Он отвёл глаза. Не стал даже шутить, как обычно. Я хотела верить, что он просто впечатлён, но где-то глубоко пробежал холодок.

Гравюра, с которой меня нашли — я много раз смотрела на неё. Когда была ребёнком, мне казалось, что женщина на ней улыбается. Когда подростком — что плачет. А потом лицо будто стёрлось. Но подвеска осталась — алая буква «А», расшитая жемчугом.

От всех этих мыслей меня оторвал настойчивый стук в дверь. За ней меня ожидал мальчишка-курьер, замотанный в шарф почти до бровей.

Я провела пальцами по бусинам — и вздрогнула. Холод. Настоящий, жутко пробирающий до костей. Курьер закашлялся — и чары рассеялись. Я расплатилась и принялась облачаться в костюм.

У зеркала я вдруг почувствовала, как кружится голова. Я зажмурилась. Перед глазами пронеслись вспышки — корона, кровь, зал суда… И черные глаза, полные ужаса, осознания и любви. Я открыла глаза и предсказуемо всё исчезло. Но сердце грохотало так, будто я бежала.

Из зеркала на меня смотрела не я. На меня смотрела она. Анна. Я. Мы обе. Никогда раньше я не была красива. Тусклые каштановые волосы, карие глаза, совсем обычные. Но в тот момент… Я выглядела так, как будто могу приказать любому мужчине лечь к моим ногам. И он бы подчинился. Я провела руками по юбке, корсажу. Плотная, расшитая ткань, хоть и не исторически верная, зато прекрасно оттенявшая мою бледную кожу. Немного торчащие по шву нитки и совсем не тот оттенок вышитых роз… Но все эти неудачи нивелировала лента с подвеской. На ней я не стала экономить. И, хотя, в оригинале была латинская буква «В», я не решилась так шутить, не в эту ночь. Я и так немного превзошла все свои самые смелые ожидания, выглядя как некая фанатская, улучшенная версия Анны Болейн. И мне уже и этого было достаточно.

— Невероятно, — прошептала я, повязывая подвеску на шею. Лента обвила ее, как змея. Я почувствовала лёгкий укол под кожей.

Краем глаза я заметила рябь по стеклу. Как будто зеркало вздрогнуло.

— Ерунда, — сказала я вслух.

Мой взгляд упал на тот самый клетчатый плед. Из тумана за окном донёсся колокольный бой — торжественный, зловещий. Потом — три гулких удара. Шаги? Или сердце?

Я прижала к груди подвеску, закрыла глаза.

— Просто Хэллоуин. Просто костюм. Просто ночь… — прошептала я, не веря сама себе.

Элизабет Грей, двадцать два года, сирота, студентка и страстный исследователь Тюдоров, была готова окунуться в эту ночь.

И ночь, тёмная, как сама история, была готова поглотить ту, что примерила на себя роль жены короля.