Тайна Мыса Смерти

Часть 1

После того как темной осенней ночью Асхильд ушла в посмертие вместе с его нерождённым ребёнком, Гаутрек всё время пропадал в корабельном сарае. Ивар Сундук, несколько лет назад обосновавшийся в Альдейгьюборге*, звал как-то Гаутрека в поход на восток, в Миклагард**. Когда готовишься к счастью, а приходит двойное горе, восточный поход может оказаться тем самым лекарем, который исцелит душу. Так подумал Гаутрек и согласился на предложение побратима.

***

Июльское утро выдалось не по-летнему прохладным даже для карельского Приладожья. И Оля, кутаясь в теплую шерстяную кофту, пожалела, что не надела куртку. К счастью, от бабушкиного дома, стоявшего на окраине районного центра, до «Сканди-Марины» было не так далеко.

После успешной сдачи летней сессии Оля решила провести два летних месяца у бабушки. А когда выяснилось, что на расположенной неподалёку базе отдыха до конца летнего сезона требуется администратор, Оля решила, что неплохо совместить приятное с полезным. И вот она уже спешит на свою третью смену в «Сканди-Марине».

Приятное заключалось не только в бабушкиной заботе и невообразимой красоте Ладожских Шхер. В начале летнего сезона на базу отдыха заселились участники археологической экспедиции, которая проводила раскопки на берегу озера. И вот уже четыре ночи голубые глаза одного молодого человека по имени Олег не дают Оле спокойно спать по ночам.

Надо сказать, что в личной жизни Оле не везло. Первая, ещё школьная, любовь завяла, как помидоры, побитые сентябрьскими заморозками, сразу после выпускного. Вторая лопнула как мыльный пузырь, стоило Оле на денёк снять розовые очки. А третья попытка до звания любви вообще не дотянула.

Некоторых потенциальных возлюбленных отпугивал Олин интеллектуальный вид, а других отвергала она сама, слишком высоко поднимая планку требований к соискателям этого звания. Так и случилось, что к моменту появления на Олином горизонте светловолосого археолога её сердце было свободно, как птица в полёте.

А началось всё просто. В самую первую Олину смену, прямо с утра. Неловкое движение, и ручка свалилась на пол. И в тот момент, когда Оля выползала из-под стола, послышались шаги, — кто-то пришёл по её душу. И, взметая над столешницей свою разлохматившуюся голову, Оля упёрлась во взгляд небесно-голубых глаз.

– Доброе утро. Извините, у вас запасного чайника не найдётся? Я из шестого коттеджа. Наш почему-то не включается. А кофе хочется заварить.

Обладатель лучезарных глаз был похож на какого-то скандинавского актёра. Норвежского или шведского. Нет, всё-таки на норвежского, но Оля никак не могла вспомнить его имя.

– Доброе. Да, сейчас принесу.

И она направилась в хозяйственное помещение, на ходу радуясь, что надела именно эти светло-голубые джинсы, которые выгодно подчёркивают нижнюю часть её точёной фигуры.

– Вот, держите, – сказала она, через минуту возвращаясь с беленьким образцом китайской электробытовой техники.

– Спасибо. А нерабочий я вам принесу через полчаса, когда буду уходить, – проговорил мужчина. – Вы новенькая? – добавил он.

– Да, сегодня моя первая смена. Я – ваш дежурный администратор. Меня зовут Ольга. – И Оля ткнула пальчиком в бейджик на белой блузке.

– А я Олег, – ответил похожий на норвежскую кинозвезду блондин и улыбнулся.

Следующие полчаса Оля была занята с компанией, выезжающей из коттеджа №2, и чуть было не пропустила повторное появление Олега. К этому времени в фойе уже собралась группа таких же слегка бородатых мужчин, ожидающих микроавтобуса. Оля решила, что это археологи, о которых она слышала от начальника базы отдыха.

– Хорошего дня, – услышала Оля уже знакомый голос. – И до вечера.

Олег поставил на стойку чайник с обмотанным вокруг белого корпуса проводом, а рядом положил ключи со старомодной деревянной «грушей».

От мысли, что вечером обладатель небесных глаз вернётся, Олино настроение резко улучшилось, и она решила, что в свободную минуту всё-таки узнает имя скандинавского «близнеца» этого археолога из шестого коттеджа.

***

С наступлением светлых дней душевная боль Гаутрека понемногу утихла, и чувство утраты стало не таким острым. Он даже попытался найти утешение в объятиях молодой вдовушки с соседнего хутора. Но если тело его отозвалось на женскую ласку, то сердце так и осталось запертым на замок.

В поход вышли поздней весной на трёх кораблях. В Альдейгьюборге к Гаутреку и его товарищам присоединился Ивар Сундук со своими людьми на нескольких ладьях. После снежной зимы выдалось дождливое лето, реки были полноводными. До Миклагарда добрались к середине осени, и не сказать, чтобы с большими трудностями. Куниц и другую мягкую рухлядь сбыли с большой прибылью, и насчёт воска сторговались с местными купцами. Там и перезимовали, а по весне загрузились шелками, дорогим оружием, посудой и пряностями и отправились в обратный путь. Не всё прошло так гладко, как хотелось бы, но когда лето перевалило через свою макушку, корабли вернулись в Альдейгьюборг, где побратимы и расстались, а Гаутрек со своим людьми пошёл дальше на север в Кирьялаботнар***.

Альдейгья встретила Гаутрека и его товарищей неласково. Ветер свежел по мере того, как корабли отходили от устья реки, и через некоторое время начался шторм. Горизонт заволокло тяжелыми тучами. Небо, до того серо-голубое, приобрело более густой, тёмный оттенок. Почернело и озеро. Разразилась гроза. Молнии били одна за другой. Лангскипы, как щепки, то подкидывало вверх, то опускало в бездну. Корабли уже даже не скрипели, а как будто выли.

Но к вечеру ветер утих. Гаутрек видел, что шторм сильно потрепал его «Стрелу Одина», и что вскоре придётся искать место для починки судна. Его кормчий Ингольф Скамья, уже ходивший этим путём, сказал, что неподалёку есть свейский гард, где живёт хороший мастер.

Вскоре корабли пристали к берегу. И плотник действительно нашёлся. Неразговорчивый мужчина средних лет тщательно осмотрел Гаутреково судно, что-то прикинул в уме, и о цене сговорились быстро. Однако починка требовала времени. Да и к двум другим кораблям требовалось приложить руку.

Пришедших северян разместили в гарде. Тем временем люди Гаутрека подстрелили несколько уток, разожгли костры, и вскоре в котлах забулькала похлёбка. Гаутрек же нашёл тёплый приём в доме местного херсира.

Ульв Суровый обосновался со своими людьми на берегу Альдейгьи два десятка лет назад. Выстроил гард, обложил данью племя корел и взял в жёны дочь их вождя. В гарде останавливались свеи, идущие Восточным путём через Кирьялботнар. И херсир, берущий с местных жителей изрядное количество пушнины в виде дани и некоторую мзду со свейских купцов, имел большой богатый дом, в котором на следующий вечер устроили пышный пир по случаю прибытия Гаутрека и его товарищей.

И посреди застолья и песен скальдов показалось Гаутреку, что в колеблющемся свете факелов промелькнуло женское лицо, от которого вновь ожила утихшая было печаль. Ведь почти два лета миновало, как покинула его Асхильд.

Но вот светловолосая дева уже стоит перед ним и протягивает ему рог с мёдом. Невысокая, но ладная. Белая льняная рубаха украшена шёлковыми лентам. Хангерок**** из ярко-синей шерсти не скрывает стройность стана. На груди нитка бус светится. А в светлых голубых очах девы будто искорки вспыхивают.

– Назови своё имя, прекрасная дева, – обращается к ней Гаутрек. А сам глаз от неё оторвать не может.

– Я Хельга, дочь Ульва херсира, – говорит ему дева и тоже взгляда не отводит.

И после весь вечер ищет Гаутрек глазами Ульвову дочь. А как встречаются их взгляды, так пьянит Гаутрека тепло Хельгиных очей сильнее мёда.

Вышла дева из бражного зала, а Гаутрек — за ней. Настиг её у кладовки, прижал к двери и давай целовать. А дева, хоть и вырвалась не сразу, стукнула его по плечу бражным рогом в серебряной оправе и говорит:

– Даже имени своего не назвал, а целоваться лезешь.

– А назову, дашь еще разок себя поцеловать?

– Слишком скорый ты, свейский гость. – А сама на мужчину так и посматривает.

– Моё имя Гаутрек сын Хастейна, ярла из Медельпада.

Гаутрек решил, что раз имя названо, это даёт ему какие-то права. И снова вознамерился заключить Хельгу в объятия. Но то ли хмельной мёд слишком сильно ударил ему в голову, то ли дева больше не захотела терпеть его вольности, но вырвалась она и убежала. Лишь обронила:

– Завтра после вечерней трапезы буду ждать тебя у колодца, Гаутрек сын Хастейна.

***

Часть 2

День в «Сканди-Марине» выдался суматошный. Гости выезжали, приезжали, кто-то заказывал экскурсии, кто-то решал вопросы с арендой плавсредств. Оля в этой суете и не заметила, как настал вечер. И только гости разбрелись готовить ужин, как в фойе вмиг стало шумно – вернулись археологи. Утреннего «норвежца» Оля заметила сразу, но Олег явно не торопился взять свой ключ и подошел к стойке администратора последним, видимо, не желая делить Олино внимание с кем-то ещё.

– Добрый вечер. Как прошёл первый рабочий день? – спросил мужчина с улыбкой.

– Добрый вечер. Привыкаю. Честно говоря, сложновато пока. А у вас как успехи?

– Сегодня есть чем похвастаться. Металлоискатель снова запищал, хоть и не совсем там, где мы ожидали. И это радует. Должно быть, ещё что-то интересное в земле скрывается. Надеемся, что нетронутое «чёрными копателями». А вы завтра вечером что делаете? – неожиданно сменил тему Олег. – Нам местные рыбаки копчёной рыбки привезут – и форели, и сигов. Приходите на ужин часиков в восемь. В беседку возле шестого коттеджа. А если картошечки варёной прихватите, вообще хорошо будет. Но это необязательно.

И Олег вопросительно посмотрел на Олю.

– Ладно. У бабушки в парнике ещё и зелень найдется.

– А вот это совсем замечательно. Тогда до завтра.

И Олег направился в сторону коттеджа №6.

Выспавшись после суточного дежурства, Оля с нетерпением ожидала вечера. Буквально порхая по дому, она вытерла пыль и помыла полы, хотя уборка никогда не входила в число её любимых занятий. Потом сварила целую кастрюлю картошки, которая в избытке хранилась в бабушкиных закромах, и нащипала свежей зелени – лучка, укропа и петрушки.

Как девочка воспитанная и пунктуальная, Оля подошла к беседке коттеджа №6 ровно в двадцать часов. Почти всё население домика было в сборе – Олег и ещё пятеро мужчин разной степени небритости, в глазах которых просвечивал незамутнённый интеллект, что Олю чрезвычайно обрадовало. В таких компаниях она чувствовала себя уверенно и даже вольготно.

Свежевыловленная и свежезакопчёная рыба с тепленькой ещё картошкой и зеленью под холодненькое светлое пивко пошла на ура. И, естественно, когда за столом собирается более двух представителей одного рода деятельности, разговор – рано или поздно – скатывается на профессиональные темы. Но Оле беседа скучной не показалась, и она попросила Олега рассказать о результатах предыдущей экспедиции, которую археологи несколько раз упомянули.

– Мы тогда нашли одиночное захоронение викинга конца девятого века. Причем располагалось оно здесь неподалёку – на Мысе Смерти, – поведал девушке Олег.

– А откуда вы узнали, что это был викинг? – прикинулась «шлангом» Оля.

Она, конечно, понимала, что все находки были тщательно изучены, обработаны и подверглись всяческому анализу. И, исходя из этого, учёные пришли к определенным выводам. Но слушать Олега было приятно. И пока он говорил, Оля могла без смущения смотреть ему прямо в глаза.

– Погребение было совершено по обряду кремации на стороне. Говоря по-человечески, тело где-то сожгли на погребальном костре, а на место захоронения перенесли прах умершего. Судя по найденным железным заклепкам, над погребением была поставлена деревянная ладья длиной примерно семь метров. Там же было найдено оружие, характерное для эпохи викингов в девятом веке – наконечник копья, два боевых топора и ещё кое-что. Всё это подтверждает, что на Мысе Смерти похоронили скандинава или, если уж быть совсем точным, носителя скандинавской традиции.

– Короче говоря, какой-то … хм… статусный викинг умер по дороге? И его здесь похоронили? – подвела итог Оля.

– Да, может, и так было. Но интереснее всего, что в том же мужском захоронении мы нашли … три бусины. Две стеклянные – одна из жёлтого стекла с вкраплениями синего и красного, другая тоже стеклянная, но светлая и прозрачная, а третья – сердоликовая. И все эти бусины явно побывали в погребальном костре. Но, к сожалению, их тайна так и осталась неразгаданной.

– Как интересно! Может, он их какой-то девушке в подарок вез, или любимая дала ему амулет на счастье, – у Оли в голове зароились самые романтичные предположения.

– Мы этого уже никогда не узнаем, – ответил Олег и улыбнулся.

А ночью Оле приснился сон.

Молодой человек шёл по лесу, вероятно, на охоту. К перевязи, идущей через плечо, у него был прикреплён лук в кожаном налучье, а в правой руке он держал копьё с железным наконечником. Одежда мужчины совсем не походила на современную – белая рубаха из тонкого льна, перепоясанная сыромятным ремнём, тёмно-коричневые штаны необычного покроя, мягкие ботинки, сшитые из одного куска кожи. Лица викинга — а Оля откуда-то знала, что это был именно викинг — она не видела. Но глядя на широкий разворот плеч, стройный стан и сильные прямые ноги мужчины, Оля решила, что он, должно быть, и лицом хорош.

Тропинка, петляющая меж сосен, привела охотника к скале, нависающей над озером, которую Оля тотчас же узнала. А ведь в нехорошее место направляется этот человек! В Медвежий Овраг, куда люди до сих пор ходят с опаской. Оля вспомнила бабушкины рассказы о духе медведя-людоеда, который, по поверьям, живёт в этой лощине. И если кто повстречается в лесу с этим духом, обратно уже не возвращается.

И Оле захотелось остановить светловолосого охотника.

– Стой! Не ходи туда! – закричала она.

Викинг обернулся, обратив на неё невидящий взгляд.

Он действительно оказался хорош собой. Светлые волосы, заплетённые в две косы, глаза чистого голубого цвета, высокий лоб, прямой нос, короткая светло-русая бородка… Но это же … Олег! Что он делает в лесу с луком и копьём? Где он нашёл такую странную одежду? И почему он не понимает Олю?

А викинг с лицом Олега, так и не заметив Олю, повернулся к ней спиной и вновь энергично зашагал в сторону Медвежьего Оврага.

– Эй! Остановись! Да остановись же! – изо всех сил крикнула Оля.

И проснулась.

***

На следующий день после вечерней трапезы поспешил Гаутрек к колодцу. И так торопился, что самому пришлось помаяться в ожидании. Но Хельга пришла, не обманула.

Смотрит Гаутрек на неё и чувствует, что по сердцу ему дочь Ульва херсира.

– А скажи, Хельга, просватана ли ты уже?

Спросил, а сам думает, что вопрос его — глупый. Ведь если б Ульвова дочь была просватана, не позволила бы вчера так жарко себя целовать.

– Двое сватались ко мне. Но Армод Лошадиный Зуб хоть и лучший воин в хирде, но совсем не мил мне. А Сигбьёрну Весельчаку отец сам отказал — решил, что он меня не достоин.

– А если я к тебе посватаюсь, что скажешь?

Подняла дева свои светлые очи, посмотрела Гаутреку в глаза, и стал для него тёмный вечер светлее белого дня.

– Скажу, что рада хозяйкой в твой дом войти и быть матерью твоих детей, Гаутрек сын Хастейна – сказала Хельга тихо.

На следующий день посватался Гаутрек к Хельге, и Ульв херсир ему не отказал. Спросил лишь дочь свою, по нраву ли ей свейский гость.

– Отец, Гаутрек мне мил, и я согласна с твоим решением, – ответила Хельга, не поднимая глаз.

А после того, как мужчины окончательно договорились об условиях, стала Хельга дочь Ульва херсира наречённой невестой сына ярла из Медельпада.

И вечером после трапезы говорит Гаутрек Хельге:

– Совсем скоро мы уходим в Бьёркё*****, а осенью я вернусь и увезу тебя в Медельпад.

Хельгин взор затуманился облачком грусти, сердце её сжалось на мгновение, но она ответила Гаутреку так:

– Хорошо, так тому и быть. Я буду ждать тебя. Ни на одного мужчину даже не взгляну.

– Взгляни на меня сейчас, Хельга.

И снимает Гаутрек свой серебряный браслет с позолотой, и надевает его на руку девы, да сжимает так, чтоб сомкнулся он на тонком Хельгином запястье.

А Хельга развязывает витой шнур, что обвивает её руку. И в шнур этот вплетены три бусины. Две из них стеклянные – одна драгоценная, жёлтая, как солнышко, с пятнышками стекла синего, как воды Альдейгьи в ясный день, и ещё кроваво-красного. Другая бусина тоже стеклянная, но светлая и прозрачная. А третья – сердоликовая. И оборачивает Хельга этот шнур вокруг левого запястья Гаутрека, и завязывает тугим узлом.

Обнимает Гаутрек невесту свою и увлекает её прочь из дома. Идут они на берег Альдейгьи, но вдруг ветер приносит тяжелые, наполненные влагой тучи, и начинается ливень. И негде от него укрыться, кроме как в корабельном сарае, где пахнет свежим деревом и смолой.

Темно в корабельном сарае, но этим двоим свет не нужен. Их губы сливаются в поцелуе, поначалу лёгком и нежном. Но им этого мало, и и их ласки постепенно наливаются сладостью и страстью. И страсть эта становится настолько нестерпимой, что сильные руки Гаутрека подхватывают Хельгу, а дева, лишившись опоры, обвивает Гаутрека, словно повилика стебель льна. И тела их сливаются в единое целое.

А наутро в доме Ульва херсира началась подготовка к обручальному пиру.

Взял Гаутрек лук и копьё, и отправился на охоту. Тропинка, петляющая меж сосен, привела охотника к скале, нависающей над озером. А под скалой — большой овраг, заросший дикой малиной. И в том малиннике видит Гаутрек белоголового корельского мальчонку с туесом.

– Мууста! Мууста! – звонко кричит паренёк, подзывая сестру.

– Тойво! Тойво! – отвечает ему тонкий девичий голос.

И вдруг видит Гаутрек, как над малинником вздымается голова огромного бурого медведя, и трещат заросли под тяжёлой поступью зверя. А парнишка ни жив, ни мёртв от страха, выпустил берестяной короб со спелой ягодой из рук и не знает, что делать.

Вспомнил Гаутрек своего нерождённого ребёнка, поднял копьё и метнулся с ним наперерез лесному хозяину.

Злобное рычание медведя ещё катится по лесу, как раскат грома, когда железный наконечник Гаутрекова копья входит глубоко в разинутую пасть. Но и Гаутрек падает, обливаясь кровью, настигнутый лапой зверя. Рвёт его медведь в предсмертной агонии, длинными когтями пропахивая тело охотника до костей. А брат с сестрой с криками несутся, не разбирая дороги, в сторону корельской деревни…

Семь дней в свейском гарде провожали Гаутрека в посмертие. Много медвежьего мяса было съедено на тризне, и много хмельного мёда выпито. А как отзвучали последние песни скальдов, взмыли в голубое небо огненные языки погребального костра. А прах Гаутрека похоронили на уступе скалистого мыса, что с той поры стали называть Калманиеми — Мысом Смерти. И всё дали с собой Гаутреку, что могло ему пригодится в посмертной участи — и оружие, и ладью деревянную.

А по весне родился у дочери Ульва херсира мальчик, и нарекли его Хельги Посмертным.

***

Часть 3

Олин рабочий день начался спокойно, но сердце её томилось от неясного предчувствия, как будто от ожидания чего-то неизвестного, но важного. Дверь открылась, и в фойе вошел Олег. Его мокрые волосы казались совсем тёмными, а через плечо свисало большое полотенце с зелёными листьями на бежевом фоне. Оля представила, какая температура воды должна быть в озере, и невольно вздрогнула.

– Доброе утро. Не слишком прохладная водичка для купания? – спросила она с улыбкой.

– Доброе, доброе, – улыбнулся в ответ Олег, подошёл к стойке и протянул Оле пурпурно-розовый букетик иван-чая. – А я с детства привык в ледяной воде купаться. Мой дедушка, Олег Иваныч, был из здешних краёв. Он и приучил.

Оля взяла влажный от росы букетик и поднесла его к лицу, хотя знала, что эти цветки не пахнут. А Олег не торопился уходить, он смотрел на девушку, и от этого взгляда Олино сердце наполнилось предвкушением счастья. Ей даже на мгновенье показалось, что в воздухе повеяло несуществующим ароматом кипрея.

– Хорошего дня, – наконец сказал Олег, спохватившись, что пора идти. –
Вечером увидимся.

– Да, конечно. Я же на сутки вышла, – ляпнула Оля совершенно очевидную банальность.

– А какие у тебя планы на завтрашний вечер?

– Никаких, – Олин голос опустился почти до шёпота.

– А у меня есть. Я хочу провести этот вечер с тобой…

***

Примечания:

*Альдейгьюборг — древнескандинавское название (Старой) Ладоги, Альдейгья — Ладожское озеро.

** Миклагард — древнескандинавское название Константинополя (ныне Стамбул).

*** Кирьялаботнар — в переводе с древнескандинавского «Карельские заливы», иногда этим термином называли всё Карельское Приладожье.

**** Хангерок - древнескандинавская женская одежда вроде сарафана, платье-фартук.

***** Бьёркё (Бирка) — крупнейший торговый центр шведских викингов в 800-975 гг., который упоминается в житии «северного апостола» св. Ансгара и в сочинениях Адама Бременского.