Тайна Озёрной Глади

Город гудел за окном монотонным, привычным гулом. Сирена где-то вдали, приглушенный грохот метро под землей, бесконечный поток машин – этот звуковой коктейль был саундтреком жизни Алисы вот уже девятнадцать лет. Она стояла у окна своей комнаты, прижав ладонь к холодному стеклу, и смотрела, как сумерки окрашивают бетонные коробки соседних домов в грязно-лиловый цвет. Ей казалось, что если очень сильно захотеть, можно почувствовать, как здание под ногами медленно, почти незаметно, дышит, как живой организм. Но нет, это была лишь иллюзия, игра уставшего сознания.

Комната была ее крепостью и в то же время клеткой. Здесь, на забитых книгами полках, современные учебники для поступления в институт по экономике мирно соседствовали с потрёпанными томами славянских мифов и скандинавских саг, купленными на блошиных рынках. На стене висел ковер с причудливым узором, напоминающим то ли дремучий лес, то ли сплетение корней. На туалетном столике в беспорядке лежали странные находки: отполированное морем стеклышко, похожее на самоцвет, причудливая сухая ветка, перо вороны. Эти вещи, не имеющие ценности в мире ее матери, были для Алисы сокровищами. Они пахли чем-то другим – ветром, свободой, тайной.

Ее собственная жизнь такой тайной не казалась. Она была расписана по пунктам, как деловой план: успешно сдать экзамены, поступить на престижный факультет, построить карьеру. Мысль об этом вызывала тошнотворную тяжесть в животе. Цифры, графики, отчёты — всё это казалось таким же бездушным, как стеклянно-бетонный пейзаж за окном.

Единственным убежищем были сны. Почти каждую ночь ей снилось одно и то же: она бежит по лесу, не чувствуя под ногами колючих веток, или стоит на берегу огромного озера, в тёмной воде которого отражаются незнакомые созвездия. Она слышала шёпот, похожий на шелест листвы, и чувствовала на себе чей-то взгляд, полный древней мудрости и бездонной тоски. Просыпалась она с щемящим чувством потери, будто оставила за гранью яви что-то очень важное.

Дверь в комнату открылась без стука. В проеме возникла Светлана. Она выглядела безупречно, как всегда: строгий деловой костюм, идеальная укладка, взгляд, способный просверлить бетонную стену. От нее пахло дорогими духами и холодной решимостью.

— Алиса, я тебя трижды звала. Ужин на столе. И убери, пожалуйста, этот хлам, — она бросила критический взгляд на ветку на полке. — Похоже на метлу для Бабы-Яги. Неужели нельзя купить нормальный декор? Цветок в горшке, например.

— Это не хлам, мама, — тихо возразила Алиса, не поворачиваясь от окна. — Она красивой формы.

Красивую форму имеют бриллианты, дорогая. А это — просто палка, — Светлана вздохнула, демонстрируя своё истощённое терпение. — Не надо опять уходить в свои фантазии. Мы договорились обсудить твоё заявление в институт. Я договорилась о встрече с репетитором по математике на среду. Нужно подтянуть тебя до нужного уровня.

Вот так всегда. Любая попытка Алисы выразить себя натыкалась на непробиваемую стену прагматизма. Ей казалось, что мама говорит на другом языке, языке цифр и планов, где не было места ни снам, ни «красивым веткам».

— Мам, я не уверена насчёт экономического, — рискнула она сказать, глядя на отражение матери в тёмном стекле. — Может, есть что-то ещё…

— Что «ещё»? — голос Светланы зазвенел, как натянутая струна. — Филология? История? Чтобы потом не найти работу? Я не для того строила свою жизнь, чтобы моя дочь влачила жалкое существование. Мир не крутится вокруг твоих фантазий, Алиса. Он жёсткий. И нужно быть к этому готовой.

Алиса сжала кулаки. Спорить было бесполезно. Этот разговор они вели уже сто раз, и он всегда заканчивался одинаково — молчаливым противостоянием и чувством вины с её стороны.

Разговор прервал звонок в дверь. Светлана, бросив на дочь последний предупредительный взгляд, пошла открывать. Это была почта. Не электронная, а самая что ни на есть настоящая. Конверт из плотной желтоватой бумаги, с кривым, будто бы выведенным дрожащей рукой, адресом. Алиса увидела его первая. Конверт пах. Слабый, едва уловимый аромат сушеных трав, древесной коры и чего-то неузнаваемого, но до боли знакомого. От этого запаха сердце забилось чаще.

— Кому это? — Светлана вертела конверт в руках с видом человека, разглядывающего подозрительный предмет. Её лицо резко изменилось, стало каменным и напряжённым, когда она разглядела обратный адрес. — Заречье. Бабушка Марья.

Она произнесла это имя так, словно оно было проклятием. Алиса замерла. Бабушка Марья… смутный образ из раннего детства: морщинистое доброе лицо, теплые руки, пахнущие медом и молоком, и огромный, казавшийся ей тогда волшебным, лес за окном деревенского дома. Она не видела бабушку лет десять. Светлана никогда не хотела ездить в Заречье, ссылаясь на занятость, а потом и вовсе перестала о ней говорить.

— Дай я, — Алиса протянула руку.

— Не надо, — резко сказала Светлана, собираясь разорвать конверт.

— Мама, это же мне! — Алиса неожиданно для себя выхватила письмо. Оно было теплым на ощупь. — Адресовано мне. Смотри.

Светлана смотрела на нее с непонятной смесью гнева и страха. — Алиса, не читай. Выбрось. У бабушки… странности. Она живет в своем мире. Не надо впутываться в это.

Но Алиса уже вскрывала конверт. Внутри лежал сложенный в несколько раз листок бумаги, исписанный тем же нетвёрдым почерком.

«Дорогая моя внученька Алиса,

Пишу тебе, зная, что это письмо будет для тебя нежданным. Прости старую женщину за беспокойство. Дела мои плохи, здоровье пошатнулось сильно. Ноги не слушаются, старенькие уже, а в доме одной управиться трудно. Крыша в сарае течёт, дрова рубить некому, огород требует руки.

Не решалась беспокоить, знаю, что у тебя своя жизнь, городская, институт на носу. Но сердце чует, что пора. Очень хочу повидать тебя перед тем, как отправиться в последний путь. Лето на носу, каникулы. Может, выкроишь недельку-другую, чтобы помочь старухе? В деревне воздух хороший, тишина благодатная. Отдохнёшь от городской суеты, голова прояснится.

Не слушай, если мать твоя будет отговаривать. У нас с ней свои счёты, давние, но к тебе они отношения не имеют. Ты вся в свою бабку, я это всегда знала. Жду. Если решишься, телеграмму пришли, не забудь, встречу на повозке.

Любящая тебя бабушка Марья.

Заречье, дом на отшибе, у старого ельника. Всё. Найдешь.»

Алиса дочитала и подняла глаза на мать. В комнате повисла тягостная, густая тишина, будто сгустился сам воздух.

— Ну и что пишет твоя бабушка? — спросила Светлана ледяным тоном, скрестив руки на груди.

— Она больна. Ей очень нужна помощь. Она просит меня приехать на лето.

— Ни за что! — вспыхнула Светлана. Ее сдержанность исчезла, уступив место неподдельному страху. — Ты не поедешь. Это исключено.

— Почему? — Алиса встала, чувствуя, как в ней закипает редкое для нее упрямство. — Она старая, одна! Я ее почти не помню. Это же моя бабушка!

— Ты ничего не понимаешь! — мать резким движением смахнула невидимую соринку со стола. — Там… там не место для тебя. Это глухомань, болота, нищета. И Марья… она не в себе. У неё крыша поехала от одиночества. Она верит в какую-то чертовщину, в духов леших, в домовых! Я не хочу, чтобы она этими бреднями тебе голову забила.

— Бреднями? Мама, мне девятнадцать лет! Я сама могу решить, что для меня бред, а что нет. И что плохого в том, чтобы помочь родному человеку? Это же только на лето!

— Родному? — Светлана горько усмехнулась. — Она чужая нам, Алиса. Мы живём в другом мире. Реальном. А там… там время остановилось. И слава богу. Я сбежала оттуда, и это было лучшее решение в моей жизни. И ты не вернёшься туда. Я не позволю.

«Сбежала». Это слово повисло в воздухе, тяжелое и многословное. Алиса впервые ясно поняла, что Заречье — это не просто точка на карте. Это болезненная, не зажившая рана в прошлом её матери. Но чем больше Светлана сопротивлялась, тем сильнее Алису тянуло туда. Этот зов был сильнее страха перед матерью, сильнее сомнений. Он исходил из самого письма, из этого странного тёплого листка, который она сжимала в руке.

— Я всё равно поеду, — сказала Алиса тихо, но очень чётко, глядя матери прямо в глаза. — Мне нужно это. Я чувствую.

— Чувствуешь? — Светлана подошла к ней вплотную. — Ты живешь чувствами, а не головой! Поездка в эту дыру сорвет твою подготовку к институту! Ты провалишь экзамены! Ты разрушишь свое будущее!

— А может, наоборот, найду его! — выкрикнула Алиса, и её голос впервые зазвучал с силой. — Потому что моё будущее точно не здесь, не в этих стенах, не с этими учебниками по экономике! Я ненавижу всё это! Я задыхаюсь здесь!

Она не планировала говорить так резко. Светлана отшатнулась, как от пощечины. На ее глазах выступили слезы. Алиса никогда не видела свою сильную мать плачущей.

— Хорошо, — прошептала Светлана, отвернувшись и быстро смахнув предательскую слезу. — Делай как знаешь. Ты совершеннолетняя. Я не могу тебя удерживать силой. Но помни, я тебя предупреждала. Не приходи потом жаловаться.

Она вышла из комнаты, не хлопнув дверью, а тихо прикрыв её за собой. Этот тихий уход был страшнее любого скандала. Алиса осталась одна, дрожа от выброса адреналина и охватившего её чувства вины. Но под ним было другое, новое, незнакомое ощущение — решимость. Она снова развернула письмо и перечитала его. Слова «сердце чует, что пора» и «ты вся в свою бабку» отозвались в ней глухим стуком, будто ключом, повернувшимся в замке.

Она подошла к окну. Город за стеклом теперь казался не тюрьмой, а всего лишь временной остановкой. Где-то там, за сотни километров, была другая жизнь. Её родная бабушка которую она так давно не видела, лес, тишина. И тайна. Та самая, которую она чувствовала всю свою жизнь.

Не раздумывая больше, Алиса села за компьютер. Она нашла расписание автобусов. Рейс до райцентра, откуда до Заречья нужно было добираться на попутках, ? был всего один, и он отправлялся через три дня.

Палец завис над кнопкой «Забронировать». Она снова услышала за стеной сдержанные, подавленные рыдания матери. Сердце сжалось от боли и сомнений. Но потом она вспомнила запах письма — запах леса, свободы и чего-то безвозвратно утерянного. И нажала «Оплатить».

Решение было принято. Путешествие в неизвестность начиналось.