Тайны старой аптеки

Тайны старой аптеки

История о собачьих ушах, гротескиане и черепе в странном парике.

Глава 1. Лемони и… Лемони

В тумане раздался трескучий звонок, и к станции подполз бурый от ржавчины трамвай. Когда дребезжащая громадина остановилась, а двери-гармошки с лязгом разошлись, во мглу, крепко сжимая ручку чемодана и шляпу-котелок, спустился молодой человек в коричневом пальто и клетчатых штанах.

Трамвай постоял пару мгновений, но желающих забраться к нему в брюхо не нашлось, и, закрыв двери, он продолжил путь. Вскоре туман поглотил его.

Поежившись от холода и сырости, бывший пассажир натянул котелок на голову и огляделся по сторонам.

«Не очень приветливое местечко», – подумал он.

Улица Слив, казалось, впала в спячку. Да уж, это был совсем не тот Тремпл-Толл, что у вокзала. Здесь не грохотали по мостовой экипажи, не звучали шаги прохожих и не раздавались голоса.

Старый парк на другой стороне улицы словно сошел со страниц какой-то жуткой истории о привидениях, которые печатаются в журналах «Ужасы-за-пенни». Узловатые ветви древних вязов нависали над ржавой кованой оградой, а зацепившиеся за них клочья тумана напоминали поседевшие листья. Фонарные столбы кутались во мглу, как в пальто, – сами фонари еще не зажгли, хотя уже начало темнеть.

Свет не горел и в окнах ближайших домов, а некоторые из этих окон и вовсе были заклеены старыми газетами. Как молодой человек с чемоданом ни вглядывался, ни табличек с номерами, ни вывесок различить не удавалось.

– Она должна быть где-то здесь… – пробормотал он. – Вот только где? У кого бы спросить?

Как назло, поблизости никого не было. Лишь тощая крыса шмыгнула через решетку в трубу стока – видимо, испугалась, что к ней пристанут с расспросами.

Неподалеку вдруг что-то натужно заскрежетало, и молодой человек вздрогнул.

– Проклятье! – добавилось к скрежету. – Дрянная консервная банка! Подлая рухлядь! Старье! Думаешь, я не разнесу тебя на куски?! А ну, отдай ее сюда!

У парковой ограды стояла старенькая газетная тумба. Именно она издавала скрежет, сотрясаясь, словно в приступе падучей болезни; даже со стороны было видно, что из прорези в ее боку торчит уголок застрявшей газеты.

Возле тумбы висела густая туча темно-синего дыма. Туча клубилась и будто отрастала от тумана уродливым бесформенным комом.

Справедливо рассудив, что в туче кто-то есть, ведь не может быть, чтобы она сама изрыгала проклятия и ругательства, молодой человек с чемоданом направился к ней.

Перейдя мостовую, он приблизился к туче и разобрал в ней здоровенную фигуру в синем мундире и высоком шлеме с кокардой.

Констебль курил папиретку, настолько зловонную, что в горле тут же запершило, подступила тошнота, и молодой человек почувствовал, что вот-вот рухнет в обморок.

– Добрый вечер, сэр, – с трудом воздержавшись от обморока, поприветствовал он констебля. – Вы мне не поможете? Я ищу аптеку «Горькая Пилюля Лемони».

Констебль не ответил, и молодой человек решил, что его не услышали:

– Сэр, не подскажете, где здесь…

Из тучи резко высунулась голова. Широкое багровое лицо с мясистым носом, глубоко посаженными глазами и потрескавшимися поджатыми губами добродушием не отличалось. Даже бакенбарды топорщились гневно, если не сказать, угрожающе.

– Я и с первого раза услышал, – раздраженно произнес констебль, не выпуская из зубов папиретки. – Терренс Тромпер глухотой не страдает.

– Прошу прощения, сэр, я не хотел вас оскорбить. Я просто ищу аптеку…

– Это какая-то шутка?! – рявкнул констебль Тромпер. – Не смешно!

– Нет, сэр, что вы! Я и не думал шутить. Я только прибыл в Габен и ничего здесь не знаю.

Констебль скривился с таким видом, словно к нему под одежду вдруг забралась гадкая склизкая жаба. Он оглядел молодого человека с ног до головы – отметил торчащий из кармана его пальто железнодорожный билет, висящую на ручке чемодана багажную бирку и помятое невыспавшееся лицо, на котором будто стояла парочка штампов: «Тряска длиною в вечность» и «Беспокойный сон в шатком вагоне».

– Только приезжих нам тут не хватало, – проворчал он. – Терпеть не могу приезжих. Знаю я ваш народец: заявляетесь со своими чемоданами, местных газет не читаете, шляпы в общественных местах не носите, нарушаете порядок и подаете дурной пример. Отвечай: задумал разводить смуту на моей улице?

– Нет, сэр, что вы! Я просто… Просто искал аптеку.

– Что бы ты ни задумал, я слежу за тобой. Пристально. Да будет тебе известно: я самый глазастый констебль на этой улице.

– Здесь есть и другие констебли?

– Мой братец, Тедди Тромпер. Но я глазастее. Понял, пёсик?

Молодой человек возмутился:

– Никакой я не пёсик!

– Конечно, пёсик! – Констебль ощерил кривые желтые зубы. – Ты только погляди на себя! Эти уши вислые, котелком придавленные, глаза мокрые, пальто будто пошито из собачьей шкуры. Да и несет от тебя собачатиной.

Молодой человек втянул носом воздух и смутился.

– Просто у дамы, с которой я ехал в одном купе, была собака, вот я и…

– Ну да, ну да. Знаем мы таких: сперва брызгаются средством от блох, а потом все сваливают на почтенных дам.

Грубость констебля молодого человека покоробила. И пусть в его внешности действительно присутствовали некоторые «собачьи» черты, за что над ним порой потешались, все же он не был намерен все это терпеть:

– Я не заслуживаю подобного обхождения, сэр!

Констебль Тромпер задвигал массивной челюстью, и папиретка в его зубах заходила вверх-вниз.

– Ша! Я не знаю, из какой дыры ты сюда приехал, но тут полиция решает, кто и какого обхождения заслуживает. И полиция в моем лице решила, что ты – пёсик.

Молодой человек понял, что спорить дальше рискованно, ведь «пёсик» в любой момент может превратиться в «грязного пса» или в еще что похуже. К тому же кто знает, что придет этому злобному констеблю в голову – вдруг он считает, что псов следует лупить дубинкой.

– Хорошего вечера, сэр, – шмыгнув носом, сказал молодой человек и уже повернулся было, чтобы уйти, но тут констебль Тромпер фыркнул.

– Очки.

– Простите?

– Очки, бинокль, подзорная труба или на худой конец перископ. Что-то из перечисленного тебе точно нужно, раз уж не видишь того, что находится прямо перед твоим носом, пёсик.

Молодой человек недоуменно поглядел на констебля, и тот, подняв руку в белой перчатке, ткнул ею в сторону станции. Над ней нависал хмурый трехэтажный дом из темно-зеленого кирпича. Вывеска над дверью и затянутыми туманом окнами-витринами гласила: «Горькая Пилюля Лемони».

«И как это я не увидел аптеку, хотя и стоял от нее всего в паре шагов?!» – подумал молодой человек и сказал:

– Благодарю, сэр.

– Благодарность не шуршит, – усмехнулся констебль. – Полиция ожидает чаевые за оказанную помощь.

– Что? Чаевые?

– Двух фунтов хватит.

С тяжким вздохом молодой человек достал из кармана скомканную бумажку в два фунта и протянул ее констеблю.

Тот схватил денежку и выдохнул облако синего дыма, после чего отвернулся и тут же, будто бы забыв о существовании «пёсика», яростно стукнул ногой по газетной тумбе. Та отозвалась мучительным звоном.

Молодой человек поспешил оставить этого неприветливого служителя закона, пока его не обвинили в том, что газета застряла, или в том, что он якобы привез с собой в город дурное настроение, или еще в чем-то подобном, и направился ко входу в аптеку.

Вслед ему неслось:

– Думаешь, можешь просто так сожрать мою газету, проклятая консервная банка?! Ты еще не знаешь, с кем связалась!..

…Колокольчик над дверью зазвенел.

Зайдя в аптеку, молодой человек втянул носом ядовито-горький запах лекарств и в нерешительности замер у входа, разглядывая место, в которое попал.

В полутьме виднелись очертания громоздких шкафов с мутными стеклянными дверцами и ящичками с тронутыми ржавчиной фигурными ручками. Между ними висели лампы под круглыми плафонами, по которым ползали какие-то крошечные зеленые насекомые.

В дальнем конце аптеки располагалась дубовая стойка. За ней, у древнего кассового аппарата, который выглядел ровесником самого здания, стоял мужчина средних лет в фартуке, и ему самому явно не помешало бы что-нибудь принять, учитывая легкую болезненную зеленоватость лица и глубокие чернильные синяки под глазами.

В руке аптекарь держал стакан, а его тонкие невыразительные губы искривились, словно он только что разжевал очень горькую пилюлю.

Собравшись с духом, молодой человек направился прямиком к нему.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он, подойдя к стойке.

– Интересно, он настоящий? – задумчиво пробормотал аптекарь.

– Простите, что вы имеете в виду? – удивился молодой человек.

Аптекарь тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение.

– Ничего. Мысли вслух…

Обернувшись и задрав голову, он глянул на висевшие под потолком часы с тремя стрелками. Одна из них, непонятного назначения, была черной и указывала на отметку «XII», хотя время едва перевалило за шесть, что подтверждали две другие стрелки.

Аптекарь добавил:

– Боюсь, мы уже закрыты. Приходите завтра. – Он окинул посетителя придирчивым взглядом и отдельное внимание уделил его ушам. – К тому же у нас закончились пилюли от вислоухости.

Молодой человек смущенно поправил котелок.

– Мне не нужны пилюли, – сказал он. – И с ушами моими все в порядке. Я к вам по другому поводу – не за лекарствами. Вы ведь Лемюэль Лемони?

Слова молодого человека аптекаря явно озадачили. Он нахмурился, и на его лице четко проступило: «Что еще за “другой повод”?»

– Да, я Лемюэль Лемони, – осторожно проговорил аптекарь. – Но если вы не за лекарствами, то я теряюсь в догадках, чем могу помочь.

– Меня зовут Джеймс – представился молодой человек. – Джеймс Лемони.

Он улыбнулся и приподнял котелок.

Аптекарь уставился на посетителя с таким видом, будто ему сообщили, что все в городе вдруг взяли и вылечились от своих болезней, и тот пояснил:

– Я ваш кузен.

– Что? Кузен?

– Людвиг Лемони из Рабберота, владелец аптеки «Полезные Яды Лемони», – мой дядюшка, – сказал Джеймс. – Я ведь писал, что приеду. Вы не получали мое письмо?

Аптекарь поставил стакан на стойку и почесал затылок.

– Боюсь, что нет. За всю корреспонденцию отвечает мадам Клопп – она могла отложить это письмо в свою шкатулку с неважными письмами и забыть.

– Что ж, это многое объясняет.

– Объясняет?

– То, что вы меня явно не ждали, дорогой кузен.

– Кхм… да. В смысле, нет. Не ждал… Вы говорите, вас зовут Джеймс? Почему Джеймс?

Молодой человек удивленно поднял бровь. Вопрос был очень странным.

– Видимо, потому, что меня так зовут.

– Э-э-э… да. Прошу прощения.

Аптекарь спохватился, видимо, посчитав, что все же капельку радушия к неожиданно появившемуся на пороге родственнику проявить стоит. Жаль только, что пипетки для этого радушия под рукой не было. Лемюэль Лемони сложил губы в некое подобие улыбки, которая выдала, что улыбаться он не привык.

– Значит, вы приехали из Рабберота. Последний раз я был там в детстве, хотя прекрасно помню, как помогал дядюшке Людвигу вытягивать железы из жаб, толочь пилюли в ступке и… черви… Были еще черви… Старая добрая аптека в тупике переулка Битых Горгулий…

– Но аптека ведь стоит на мосту Каменных Рыб, – сказал Джеймс.

– Точно-точно, – покивал Лемюэль. – Видимо, запамятовал. Как поживает дядюшка Людвиг?

Молодой человек помрачнел.

– Из-за этого я и приехал в Габен, кузен. Две недели назад дядюшка Людвиг почил с миром. Я писал об этом в письме.

Лемюэль вздохнул.

– Печально слышать. Он был очень душевным человеком и прекрасным аптекарем. Хоть и слыл чудаком. Меня всегда забавляло, что дядюшка искренне считал себя вороном: помнится, он даже взгромоздил на крышу аптеки кресло, где и сидел часами. Как он умер?

– Дядюшка упал с крыши, – угрюмо сказал Джеймс. – Его нашли на мосту, у дверей аптеки.

– Грустно-грустно, – пробормотал Лемюэль. – Ваш приезд в Габен как-то связан с кончиной дядюшки Людвига?

Джеймс крепко сжал ручку чемодана и кивнул.

– Не далее как неделю назад ко мне пришел душеприказчик дядюшки. Дядюшка Людвиг оставил мне аптеку в наследство.

– О, мои поздравления! – воскликнул Лемюэль, и его голос разошелся эхом по темному залу. Аптекарь вздрогнул и понизил голос: – Вы рады, что продолжите семейное дело Лемони в Раббероте?

Джеймс замялся.

– Не совсем… м-м-м… я хотел сказать, что все это произошло крайне неожиданно. Я не думал заниматься аптекой. Я навещал дядюшку пару раз в месяц, он порой говорил, что однажды я встану за стойку после него, но я не рассчитывал, что это случится так скоро. Видите ли, я ничего не смыслю в аптекарском деле.

– О, вы всему научитесь, – убежденно сказал Лемюэль. – Вы ведь знаете нашего троюродного дядюшку Лайонела Лемони из Льото́мна? Он впервые встал за стойку в пятьдесят лет, а до того занимался тем, что делал чучела из рыб. И что вы думаете? Его аптека процветает – она считается лучшей аптекой семьи Лемони. – Он понуро опустил взгляд на покрытую в некоторых местах разводами и прожженными отметинами от химикалий стойку. – Так что я уверен: у вас все получится. Аптекарство у Лемони в крови. Я только не понимаю, чем я могу вам помочь, кузен.

Джеймс оживился.

– Я к этому и веду. Мне нужна ваша помощь. Помощь опытного аптекаря из семьи. Я приехал в Габен, чтобы научиться управлять аптекой.

Лемюэль округлил глаза.

– У меня?

– Ну да, – простодушно ответил Джеймс. – Где еще я лучше научусь всему, как не в самой старой аптеке семьи Лемони!

Лемюэль бросил быстрый испуганный взгляд в потолок.

– Я бы хотел вам помочь, кузен, но… – Он запнулся и сцепил кисти, пытаясь унять дрожь в пальцах: – Вы понимаете, сейчас не лучшее время. Я очень занят и… Прошу прощения, мне жаль, что вы проделали такой путь напрасно, но я вынужден вам отказать.

Джеймс закусил губу.

– Лемюэль, я в отчаянии… Дядюшка Людвиг скончался так внезапно. Это было, как удар колокола в полночь. Мне нужна ваша помощь!

Аптекарь поджал губы и покачал головой.

– Боюсь, я и правда не могу помочь. Я хотел бы, но… Сейчас не лучшее время. Я вам сочувствую, Джеймс, но мое решение не изменится. Мне жаль.

Джеймс сокрушенно кивнул.

– Понимаю. Я догадывался, что уеду ни с чем. Видимо, мне придется принять предложение господина Карпилла из аптеки «Карпилл и сыновья». Он давно хочет прибрать дядюшкину аптеку к рукам. Что ж, видимо, к этому все шло. Господин Карпилл и его сыновья целых полвека в деле, и под их началом «Полезные Яды» не пропадут.

– Что?! – ужаснулся Лемюэль. – Вы хотите продать семейную аптеку конкуренту? Этому Карпиллу?

– И сыновьям. У меня не остается выбора.

– «Полезные Яды» начали принимать посетителей больше ста лет назад!

– Я это знаю, но…

– Еще ни одну аптеку Лемони не удалось заграбастать ни одному конкуренту! Здесь, в Габене, есть некий господин Медоуз из «Аптеки Медоуза». Он много лет пускает свои зеленые слюни на «Горькую Пилюлю», но, несмотря на то что дела идут неважно, я и подумать о том, чтобы уступить ему, не могу. Если вы продадите аптеку этому Карпиллу…

– И сыновьям.

– …Прадедушка перевернется в гробу от горя!

– Но что я могу поделать? – взволнованно проговорил Джеймс. – Я не хочу продавать «Полезные Яды», но если я просто встану за стойку, аптека разорится за неделю и итог все равно будет тем же.

– Где вы остановились?

– Нигде. Я приехал сюда прямо с вокзала и надеялся, что смогу остаться у вас. Ненадолго! Пока не пройду обучение.

Лемюэль снова глянул в потолок. Он явно боялся того, кто сейчас был на втором этаже. Джеймс видел, что аптекарь искренне ему сопереживает и хочет помочь, и все же что-то не позволяло ему этого сделать.

– Вы не можете здесь остаться, – глухо сказал Лемюэль, и Джеймс поймал себя на мысли, что за него это будто бы произнес кто-то другой.

Тем не менее он не собирался так просто сдаваться. Джеймс решил предпринять еще одну попытку уговорить кузена, и на этот раз нацепил на себя настолько жалобный вид, на какой только был способен. Благо, его внешность к этому располагала.

– Я понимаю, что многого прошу, – начал он, – но я никого не знаю в Габене и у меня совсем нет денег: осталось лишь на обратный билет. Мне не нужно много места. Мне было бы достаточно и какого-то чулана. Я мог бы жить на чердаке. Я не буду доставлять хлопот, Лемюэль, и сделаю все, что вы скажете, – только не прогоняйте. Прошу вас. Ради дядюшки Людвига и его «Полезных Ядов»! Я бы не приехал, если бы у меня был другой выход.

Лемюэль молчал. На его лице отчетливо проступила внутренняя борьба. И эта внутренняя борьба походила на шахматную партию: сочувствующий Лемюэль приводит аргумент, после чего другой, безжалостный Лемюэль, делает свой ход…

Наконец он покачнулся и, выбравшись из-за стойки, направился к одному из шкафов с лекарствами. Джеймс, ничего не понимая, последовал за ним.

Подойдя к шкафу, Джеймс замер и округлил глаза. На третьей сверху полке, среди баночек с пилюлями, стоял человеческий череп в странном желтом парике. Череп был очень старым – кость потемнела от времени, – а еще он будто бы улыбался…

Аптекарь не мигая смотрел на него.

– Что бы сделал прадедушка? – негромко произнес он. – Прадедушка не хотел бы, чтобы… Но она… Она здесь и…

– Лемюэль?

Аптекарь словно не слышал. Погрузившись в раздумья, он продолжал бубнить:

– Но если соблюдать правила, то ничего страшного не произойдет… А что если она?..

– Лемюэль?

Аптекарь повернулся к кузену.

– Аптека Лемони – это не просто лавка по продаже пилюль, – сказал он. – Это история нашей семьи, как… как большой альбом с фотокарточками. Аптека хранит память о тех, кто стоял за стойкой до нас, хранит память об их страхах и чаяниях, в ее стены впитались мысли и воспоминания наших предков. Это вовсе не наследство, а наследие! Это жизни и традиции! Лемони никогда не умирают по-настоящему. И дядюшка Людвиг все еще живет в «Полезных Ядах» – в аптечной стойке, в кассовом аппарате, в весах, в склянках с лекарствами. Нет ничего хуже, чем отдать аптеку чужакам, ведь вместе с аптекой они заполучат нашу историю… нашу память. Будь прадедушка сейчас здесь, он не раздумывал бы ни мгновения. Он точно знал бы, как поступить. И я тоже знаю. Мы не позволим Карпиллу…

– И сыновьям.

– И его сыновьям заполучить одну из аптек Лемони!

Боясь поверить, Джеймс глядел на кузена выжидающе.

– Это значит?..

– Да. Я помогу вам познать азы аптекарского дела, Джеймс, – решительно сказал Лемюэль. – Наша семейная аптека в Раббероте не может пропасть. Вы станете хорошим аптекарем, даю вам слово! Прадедушка бы этого хотел. И хоть сейчас… гм… не лучшее время, и кое-кто будет против того, чтобы вы здесь жили и учились… Что ж, дорогой кузен, я принял решение. Добро пожаловать в «Горькую Пилюлю»!..

…Деревянная лестница была такой узкой, что приходилось идти, придерживая чемодан перед собой, и Джеймс впервые обрадовался тому, что он не какой-нибудь обжора-толстяк, который позволяет себе такую невероятную роскошь, как обед.

Ступени чуть пружинили под ногами и поскрипывали. Лемюэль поднимался первым, показывая дорогу, и все бубнил о порядках в этом доме, но то и дело отвлекался на ворчание о своей «любимой теще». Насколько Джеймс понял, мадам Клопп была особой, мягко говоря, эксцентричной и вызвать ее неудовольствие труда не составляло.

– Мадам Клопп будет злиться из-за того, что я позволил вам остаться, – сказал Лемюэль. – И, скорее всего, попытается меня живьем съесть, но я знаю, чем ее задобрить: держу на особый случай пилюли доктора Герроди для хорошего настроения.

Джеймс удивленно спросил:

– А почему она будет злиться?

Лемюэль остановился и обернулся. Наделив кузена долгим тягучим взглядом, он сказал:

– Вообще, мадам Клопп не нужен повод, чтобы на меня злиться, но она не то чтобы будет рада гостю. Особенно сейчас.

– Сейчас?

Какое-то время аптекарь молчал, словно раздумывая, сообщать ли кузену то, что его тревожило, но в итоге, видимо, решил, что родственник должен об этом знать.

– Моя супруга Хелен, – сказал Лемюэль. – Она болеет. У нее очень редкая болезнь, и проявления этой болезни крайне неприятные. Приступы случаются раз в две недели и длятся почти двое суток. Во время них она не покидает свою комнату и… – Его губы задрожали. – Ей очень больно – мучения Хелен терзают мне сердце, но я никак не изобрету лекарство. Много лет я подбираю ингредиенты, вот только ничто не срабатывает. Хелен навещает доктор, но даже он в силах лишь ненадолго унять ее боль. Очередной приступ начался прошлой ночью.

– Вы поэтому говорили, что сейчас не лучшее время для того, чтобы я остановился в аптеке?

Лемюэль кивнул.

– Ни я, ни ее мать не заходим к ней во время приступов. К Хелен допускается лишь доктор – только у него есть инструменты, способные… – Аптекарь внезапно оборвал себя, и Джеймсу показалось, что он просто не может подобрать нужное слово. – Пока вы здесь, вам следует соблюдать правила, кузен. Ни в коем случае не поднимайтесь на третий этаж, где находится комната миссис Лемони. Это очень важно. Вы услышите странные звуки, которые будут оттуда доноситься, возможно, крики, но – еще раз повторяю: ни в коем случае не поднимайтесь туда. От этой болезни нет лекарства, и я не могу допустить, чтобы она распространилась – во время приступов Хелен становится чрезвычайно заразной. Мадам Клопп скажет, что я напрасно позволил вам остановиться здесь, – я не хочу, чтобы она оказалась права.

– Разумеется, Лемюэль. Теперь, когда вы мне рассказали о несчастье вашей супруги, я понимаю, почему вы сомневались. Нет слов, чтобы в достаточной мере выразить мою благодарность: вы согласились мне помочь, несмотря ни на что.

– Лемони должны помогать друг другу. Надеюсь, вы оправдаете мое доверие.

– Я буду стараться изо всех сил.

Развернувшись, Лемюэль продолжил путь наверх. Обдумывая услышанное, Джеймс пошагал за ним.

– Также, – сказал аптекарь, – вам будет нужно следовать распорядку, пока вы проходите обучение в аптеке. Я бы советовал вам не покидать вашу комнату по ночам и не бродить по дому. Лучше, если вы будете поменьше попадаться мадам Клопп на глаза. Вы понимаете меня, Джеймс?

– Да, Лемюэль.

Они поднялись на второй этаж. Лемюэль снял с гвоздика керосиновую лампу, быстро зажег ее и двинулся по темному коридору.

Шаги аптекаря и его кузена приглушала потрепанная ковровая дорожка. Свет лампы полз по стенам, обитым потертой темно-зеленой тканью. По обе стороны от прохода висели портреты, на которых были изображены хмурые джентльмены – некоторых Джеймс узнавал: портреты принадлежали почтенным аптекарям Лемони и прошлым владельцам «Горькой Пилюли». От их немигающих взглядов молодому человеку стало не по себе: казалось, все они наблюдают за ним, смотрят с подозрением, словно пытаются выяснить, зачем он явился.

– Мадам Клопп неусыпно следит за распорядком в доме, – говорил меж тем Лемюэль. – Она всегда просыпается ближе к полудню и обедает кашей из толченых пилюль, разбавленных сиропом от кашля. После обеда мадам устраивается у трубы пневмопочты и рассылает письма всем больным в округе с напоминанием зайти в аптеку и купить лекарства – она знает в мельчайших подробностях, кто чем болеет в нескольких ближайших кварталах. Дождавшись почтальона, мадам берет газету и взбирается с ней на стул под потолком. Она сидит там до трех часов дня, наблюдает за посетителями и ворчит. В три она отправляется к миссис Феккерли из кафе «Кошка в кляре» – это в конце улицы – и там обедает во второй раз. Нет, насколько мне известно, кошек в этом кафе больше не подают. По пути на обед и обратно мадам разносит лекарства тем, кто не может сам прийти в аптеку. Возвращается она в четыре часа и снова забирается на свой стул, где и сидит вплоть до закрытия аптеки. Самое спокойное время: до того, как мадам Клопп просыпается, и когда она уходит. Будьте с ней предельно вежливы, Джеймс, – она это любит. Не сопите, не фыркайте и не чешитесь – этого она не любит. А еще ни в коем случае не упоминайте при ней запонки, парики и пресс-папье.

– Пресс-папье? – удивился Джеймс.

– Это такая кабинетная штуковина, которую используют для придавливания бумаг.

– Я знаю, что такое пресс-папье, но почему его не стоит упоминать?

Лемюэль пожал плечами.

– Если вы не хотите, чтобы ваши руки и лицо были исцарапаны, вам не стоит упоминать перечисленные мной предметы.

Они подошли к третьей двери справа, и Лемюэль, достав из кармана ключ, отпер замок. Зайдя в комнату, он поставил лампу на комод и со вздохом сказал:

– Вы будете жить здесь. Эта комната принадлежала моему отцу, Лазарусу. Она пустует много лет. Хелен убирается здесь, как и в остальных комнатах, так что ни пыли, ни пауков, ни клопов у нас не водится. Видите зеленый порошок на полу? Это гремлинский яд – человеку отравиться им будет сложно, но, если вы хотите избежать чесотки…

Джеймс покивал. Он сразу же понял, почему здесь все усыпано ядом от гремлинов: в комнате повсюду стояли, лежали и висели на стенах различные механизмы – настоящая вкуснотища для этих мелких прожорливых вредителей.

Комната не выглядела уютной, хотя чего еще ожидать от места, в котором давно не живут. Зеленая обойная ткань с узором из ночных мотыльков тут и там отходила от стены, ковер казался настолько ветхим, что на него было страшно наступать – того и гляди распадется прахом, а кровать у окна…

Джеймс проглотил вставший в горле ком. У этой кровати были вовсе не ножки, а самые настоящие ноги – механические и похожие на паучьи. Прилечь или хотя бы присесть на нее желания не возникало, хотя с единственным стулом здесь все обстояло еще хуже: у него тоже были «паучьи» ноги, но, помимо этого, из разорванной обивки на сиденье торчали выбившиеся пружины.

Осматривая комнату, Джеймс вдруг отметил, что в ней кто-то есть. В углу, у большого гардероба, стояла высокая человеческая фигура, накрытая драным полотнищем. Фигура не шевелилась – в дырах проглядывали механические руки и фрагменты латунной головы. Погашенная лампа-глаз, словно из-за ширмы, подсматривала за новым соседом по комнате.

– Не беспокойтесь, – сказал Лемюэль, проследив за его взглядом, – этот механоид не работает. Отец так и не доделал его.

– Дядюшка рассказывал мне о Лазарусе Лемони. Ваш отец был изобретателем?

Лемюэль кивнул. На его лице появились следы застарелой печали.

– Отец был помешан на механизмах. Он считал, что автоматон справится с работой лучше, чем живой аптекарь.

– Я слышал, что он… – неловко потупившись, сказал Джеймс, – и сам был… Ну, вы понимаете… Он заменил почти все части своего тела механическими и…

– Я ведь сказал, что он был помешан на механизмах, – резко ответил Лемюэль. Было видно, что разговор об отце не доставляет ему удовольствия. – Лазарус Лемони хотел превратить аптеку в лавку по продаже механических протезов и говорил, что от них намного больше пользы, чем от человеческих конечностей.

Он кивнул на стоявшие у стены ящики, из которых торчали латунные руки и ноги.

– Я не слышал о кончине вашего отца, – сказал Джеймс. – Дядюшка Людвиг ничего об этом не говорил.

Лемюэль не ответил. Отвернувшись, он понуро произнес:

– Осторожнее с кроватью. У изголовья есть рычаг – его не трогайте, хотя… Механизмы давно не смазывали, думаю, они все заржавели. Мы начнем ваше обучение утром. Уборная – она же Старая ванная комната (так мы ее зовем) – первая дверь слева. Ужин будет в восемь. А пока располагайтесь.

Лемюэль направился к двери. Остановившись на пороге, он обернулся и сказал:

– Надеюсь, все обойдется.

Джеймс нахмурился – ему совсем не понравилось, как это прозвучало.

– Обойдется? Вы о чем, Лемюэль?

– О моей предстоящей беседе с мадам Клопп, само собой.

Он кивнул и вышел за дверь.

Задумчиво глянув на механоида, Джеймс прошептал:

– Что-то мне кажется, Лемюэль говорил вовсе не о беседе с мадам Клопп. Как считаешь?

Автоматон, разумеется, промолчал…

…Часы на столе едва слышно тикали. Судя по всему, этот прибор на витых ножках, с лакированным корпусом, резными стрелками и двумя двигающимися навстречу друг другу маятниками был в комнате единственным механизмом, который работал.

За окном уже почти стемнело.

Джеймс сидел на краю кровати и придирчиво разглядывал свои уши в маленькое круглое зеркальце. Он распрямил и поднял верхний край правого уха, но оно тут же провисло.

Вздохнув, он спрятал зеркальце в карман и снова окинул взглядом комнату, которую ему выделили.

Тусклый свет керосиновой лампы вырывал из полутьмы очертания механизмов в ящиках и на полках шкафов, а еще он создавал причудливую иллюзию: огонек на фитиле чуть подрагивал, и казалось, что ночные мотыльки на стенах шевелятся.

Когда мимо аптеки пролязгал очередной трамвай, зазвенели стекла, задрожали ящики с механизмами, и со стола на пол упала книга.

Джеймс поднялся и, подобрав ветхий томик в темно-красной обложке с едва читаемым названием «Механико-анатомический справочник доктора Брейслитца», перелистал страницы. На них были изображены схемы протезов, которые срастались с живой плотью рук и ног. Там же подробно расписывались принципы их работы, методы сращивания металлических сопряжений со связками и мышечными волокнами.

Джеймс поморщился от одного вида этих устройств – настолько отталкивающе они выглядели. Иллюстрации в справочнике механической хирургии вызвали у него неприятные мысли о жутком Некромеханике – персонаже нескольких выпусков «Ужасов-за-пенни», который оживлял мертвецов, снабжая тела покойников пружинами и шестеренками, превращая их тем самым в чудовищные некроконструкты. И хоть сам Некромеханик, да и его кошмарные творения были всего лишь габенской городской легендой, обретшей плоть с легкой руки авторов «Ужасов», Джеймс считал, что подобные истории так просто не появляются. Поэтому поспешно захлопнул книгу и вернул ее на место.

«Ужасы-за-пенни»… Джеймс их любил и всегда с нетерпением ждал выхода нового выпуска. Он вдруг подумал, что эта комната, да и сама аптека, весьма напоминает какое-нибудь жуткое место из этих рассказов. Темный зал внизу, скрипучая лестница, коридор с портретами старых аптекарей, комната с ржавыми механизмами и натуралистичным хирургическим справочником. В «Горькой Пилюле Лемони» даже был череп! Не стоило забывать и о хозяине аптеки, который походит на самого настоящего призрака…

– Призраки ведь не умеют зажигать лампы и открывать двери ключом, так? – задумчиво проговорил Джеймс. – Или умеют? Нужно будет прикоснуться к Лемюэлю – если палец пройдет сквозь него…

Джеймс нахмурился и оборвал себя.

– Что за глупости? Конечно же, он не призрак. Кажется, я слишком много читаю эти истории…

И все же с тем, что старая аптека на улице Слив вызывает чрезмерную оживленность мурашек на коже, спорить было глупо.

Помимо мурашек, еще и живот решил вдруг напомнить о себе: недовольно и весьма назойливо забурчал.

– Когда там ужин? – буркнул, аккомпанируя животу, Джеймс и глянул на часы. – Еще целый час! Нужно подкрепиться чем-то до того. У меня ведь был с собой…

Переведя взгляд на чемодан, который лежал на кровати, Джеймс хлопнул себя по лбу: он ведь совсем забыл о том, что собирался сделать сразу же, как только останется один в комнате!

– Я знаю, что тебе надоело там сидеть. Сейчас, сейчас…

Джеймс отщелкнул замки чемодана и аккуратно поднял крышку.

– Ну здравствуй, Пуговка.

Помимо его дорожных вещей, внутри лежало чучело собачонки с встопорщенной коричневой шерстью, торчащим хвостиком и двумя пуговицами на месте глаз.

– Этот сердитый констебль тебя учуял, Пуговка, – сказал Джеймс, нежно погладив чучело по холке. – Я знаю, знаю… Тебе очень хотелось вцепиться ему в нос. Мне и самому хотелось… Хорошо, что ты не подавала голос, а то он точно придумал бы какой-нибудь запрет на собак в чемоданах.

Джеймс вытащил Пуговку и поставил ее на пол. Чучело тут же завалилось набок, и он поспешно установил его прямо.

– Бедненькая, залежалась совсем. Можешь размять лапки – побегай по комнате, только не лай, а то Лемюэль или старуха услышат. Тогда они точно нас вышвырнут.

Чучело, само собой, даже не пошевелилось.

– Не смотри на меня так! Мне тоже не нравится это место, но ты же знаешь, что я должен все выяснить…

Со стороны Джеймс мог показаться сумасшедшим – кто в здравом уме станет говорить с чучелом? И все же для него это была по-прежнему его милая Пуговка.

Пуговка умерла около месяца назад. Это произошло из-за Толстяка. Толстяком, сугубо про себя, Джеймс называл своего начальника. Это был очень злобный и по-своему страшный человек. Он не давал спуску подчиненным, регулярно наказывал их за малейшую провинность и порой даже запирал в «Чулане-для-бездельников».

В тот раз Толстяк не выпускал Джеймса из чулана целую неделю, и Пуговка так и не дождалась хозяина – она умерла от голода. Вернувшись домой и обнаружив ее остывший трупик у порога, Джеймс почувствовал ни с чем не сравнимое горе и отчаяние, ведь эта собачка была единственным его близким существом. Как он мог просто закопать Пуговку на пустыре за домом?! Вместо этого он отнес ее к городскому таксидермисту, ну а тот сделал из нее превосходное чучело – совсем не отличить от живой собаки, разве что эти пуговичные глаза… Для Джеймса Пуговка будто вовсе и не умирала и осталась его единственным другом и собеседником.

– Что ж, мы попали внутрь, Пуговка, – продолжил Джеймс. –Лемюэль разрешил нам остаться. Теперь главное – не вызвать подозрений. Он не такой уж и наивный, каким пытается казаться. Что? Как это ты не понимаешь, о чем речь? Думаешь Лемюэль мог забыть, где именно находится аптека в Раббероте? Конечно, он проверял меня. И все же… – Джеймс закусил губу. –Попасть внутрь оказалось легче, чем я думал.

Пуговка многозначительно промолчала, и Джеймс глянул на нее раздраженно.

– Ничего от меня не воняет подозрительностью. Если хочешь знать, это от тебя воняет. Собачатиной. Нужно открыть окно, чтобы они не допытывались, что это за запах…

Джеймс взялся за шпингалет и, ненароком бросив взгляд в окно, замер.

Внизу, у газетной тумбы, по-прежнему стоял констебль Тромпер. Он больше не курил папиретку, и его здоровенная фигура будто подтаяла, пожранная сгустившейся еще сильнее мглой. Неужели он стоял там все это время?!

Джеймс поднял руку и помахал констеблю. Тот не ответил, да и вообще никак не отреагировал, продолжая сверлить молодого человека взглядом.

– Что ему от меня надо? – пробормотал Джеймс, и тут до него донесся крик:

– Ты смерти моей хочешь?!

Он вздрогнул и обернулся: судя по всему, вопила немолодая женщина. Было очевидно, кому принадлежит этот режущий уши, каркающий голос.

Снова глянув в окно, Джеймс нахмурился: констебля Тромпера внизу больше не было, словно туман полностью его сожрал.

– Это неприемлемо! – каркнули снова. – Недопустимо!

Спрятав Пуговку под кровать, Джеймс подошел к двери и выглянул в коридор.

Крики доносились из комнаты напротив. Дверь была приоткрыта, на ковровую дорожку тек грязно-бурый свет.

– Не буду я принимать никакие пилюли, Лемюэль! – вопила старуха. – Я знаю, что ты пытаешься сделать! Задобрить меня не выйдет!

– Но, мадам…

– Я уже сказала! Никаких неожиданно появившихся на пороге кузенов! Ты сам знаешь почему!

Лемюэль продолжал увещевать:

– Но он ведь только приехал и никого здесь не знает. Вы же читали метеорологическую сводку: на днях обещают туманный шквал. Мы не можем выдворить его на улицу накануне туманного шквала!

– Прекрасно можем! – заявила старуха. – Мой добрый друг господин Жубе́р владеет меблированными комнатами – твой этот кузен незваный вполне может отправиться туда. Господин Жубер будет рад очередному крысюку с чемоданом. Он вообще очень гостеприимный и душевный человек.

– Мадам, если бы вы показали мне письмо, когда оно пришло…

– Не смей меня винить, Лемюэль! – каркнула старуха.

– Мадам, но мы не можем допустить, чтобы одну из семейных аптек продали конкуренту. Только представьте, если бы Медоуз заполучил «Горькую Пилюлю»…

– Кто знает, может, он и превратил бы эту дыру в нечто пристойное.

– Вы ведь не серьезно, мадам!

Старуха издала что-то нечленораздельное, после чего уже внятно добавила:

– Твой кузен знает, чем ты занимаешься по ночам?

– Нет, мадам.

Джеймс застыл: о чем это они говорят?

– А как же Хелен? – продолжила старуха. – Ты подумал о бедняжке?

– Я предупредил Джеймса, – ответил Лемюэль. – Он знает правила.

– Ты болван, Лемюэль! Подумать только, из-за твоей слабохарактерности мы так рискуем…

Лемюэль что-то быстро зашептал, и Джеймс, как ни вслушивался, не смог разобрать ни слова.

– Надейся, что все будет так, как ты говоришь, Лемюэль, – все еще раздраженно проворчала старуха, когда аптекарь замолчал, но было ясно: то, что он сказал, если ее и не убедило, то как минимум успокоило. – Следи за ним. Не спускай с него глаз. Столько хлопот ты на меня взвалил! Ты меня очень огорчил, Лемюэль.

– Я знаю, мадам.

Скрипнули половицы – судя по всему, аптекарь направился к двери.

– Не так быстро, Лемюэль! – прикрикнула старуха. – Где мои пилюли для хорошего настроения?! Давай их сюда! И на этот раз двумя ты не отделаешься!..

…В восемь часов вечера мадам Клопп принесла ужин. На подносе, который она держала в руках, стояла исходящая бурым паром тарелка – ее содержимое подозрительно извивалось; еще там были зеленое яйцо на подставке и пара корок хлеба, с виду таких сухих, что и волчий капкан обломал бы на них свои зубья.

– Вкуснейший и наваристейший ужин для милого родственничка, которого мы так ждали, – проскрипела старуха, поставив поднос на комод.

– Бла… благодарю, мадам, – запинаясь, ответил Джеймс.

Рядом с тещей аптекаря он почувствовал себя ребенком, которого вот-вот выпорют, и все же, кивнув на поднос, осмелился уточнить:

– А что это?

Джеймс с тревогой оценил то, что плавало в тарелке: извивающиеся стручки походили на коричневых червей.

– Это печеные шелкопряды, – последовал ответ. – По рецепту моей матушки. Они скоро прекратят шевелиться.

Старуха с явным удовольствием уставилась на Джеймса, ожидая, что тот поморщится, но кузен Лемюэля держался как только мог.

– Выглядит и правда вкусно, – солгал он.

– Что за вздор! Вкус – это не то, что ощущают глазами!

Мадам Клопп полностью соответствовала тому, как Джеймс ее себе представлял: это была сгорбленная пожилая женщина в выцветшем полосатом платье и длинной, почти до самого пола, вязаной шали. Ее взлохмаченные седые волосы выглядели так, будто их собрали из пакли; в них застряла дохлая муха. Крючковатый нос старухи походил на птичий клюв, толстый слой пудры не мог скрыть серость кожи и глубокие морщины. Из острого подбородка торчало два уродливых волоска, а из-под тяжелых сморщенных век выглядывали злые глаза, затянутые тонкой блеклой поволокой.

Но самым отвратительным и пугающим в мадам Клопп была ее неестественная натянутая, словно воротом, улыбка, обнажающая кривые коричневые зубы.

Джеймс ни на мгновение не обманывался, будто старуха улыбается, притворяясь приветливой. Эта женщина уж точно не имела склонности к притворству. Напрашивалась мысль, что жуткая улыбка – следствие пилюль для хорошего настроения.

Впрочем, само настроение у мадам Клопп было не сказать, чтобы таким уж хорошим.

– Надеюсь, мой нерадивый зять сообщил вам, что у нас тут не гостиница, – сказала она. – Обычно мы не привечаем дальних родственников и прочих личностей, которым негде переночевать.

– Благодарю за то, что разрешили мне остаться. У вас… гм… доброе сердце, мадам.

Старуха глянула на него так, будто он ее оскорбил.

– Это все Лемюэль. Будь моя воля…

– Кузен очень добр.

– Да, он испытывает жалость к различным доходягам. – Мадам Клопп вытянула руку и ткнула скрюченным пальцем в тарелку, едва не обмочив в соусе кривой обломанный ноготь. – Они больше не шевелятся. Ешьте, пока не остыло.

– Сейчас, мадам? – неуверенно спросил Джеймс: есть в присутствии старухи ему совсем не хотелось, а уходить она явно не собиралась.

– Нет, на моих поминках. Ешьте, Джордж.

– Джеймс, – машинально исправил кузен Лемюэля и, нехотя взяв с комода поднос, направился с ним к столу.

Поставив его, он осторожно, чтобы не задеть торчащие пружины, сел на краешек стула и взял вилку. А затем поднял взгляд – старуха пристально за ним наблюдала, сцепив руки на животе.

Шелкопряды в тарелке и правда уже не шевелились, но более съедобными они выглядеть не стали. Сжав зубы от отвращения, Джеймс нанизал одного на вилку и медленно поднес ее ко рту. После чего снова глянул на мадам Клопп.

– Не отравлено, – сказала она. – Яд не входит в этот матушкин рецепт.

Признаться, Джеймс не так боялся яда, как того, что ему предстоит съесть шелкопряда. Старуха выжидала: о, она явно приготовила эту мерзость, чтобы вынудить его отказаться от ужина, а затем обвинить в неблагодарности и, вероятно, попытаться выгнать.

«Нет уж, – подумал Джеймс. – Так просто вы от меня, мадам, не избавитесь!»

Он зажмурился и, открыв рот, быстро сунул вилку внутрь. А потом принялся жевать. Хруст. Это было самое отвратительное, что же касается вкуса… В первое мгновение Джеймс почувствовал жжение, а во второе, к своему удивлению, поймал себя на том, что блюдо странным образом довольно… обычное. Если не знать, что оно собой представляет, разумеется.

Осмелившись открыть глаза, Джеймс проглотил остатки шелкопряда и почти без страха взял следующего.

– Пересолила? – спросила мадам Клопп.

– Нет, мадам. Лучшие печеные шелкопряды, которых мне доводилось есть.

– Не буду желать приятного аппетита, а то еще понравится, – с явной досадой в голосе сказала старуха, и Джеймс кивнул, непонятно с чем соглашаясь.

Он надеялся, что теща аптекаря уйдет, но та по-прежнему стояла на месте, сверля его взглядом.

– Чем вы занимались в Раббероте до того, как заполучили дядюшкину аптеку? Лемюэль сказал, что у вас в карманах пусто, как в камерах тюрьмы Хайд в висельный день.

Джеймса покоробило от того, как она это сказала. Его возмутило не ее мрачное сравнение, а «заполучили». Но он предпочел проигнорировать, чтобы ненароком не вызвать гнев старухи.

– Я был помощником у Толстя… одного важного господина, который владеет лавкой по продаже вороньих перьев для причесок и оторочек костюмов.

– Вороньи перья? Что еще за странность?

– Это очень модно в Раббероте, мадам. Последние годы в моде вороньи перья. До этого была паутина – ею оплетали волосы, галстуки и манжеты. Наша лавка – довольно популярное место в городе.

– Видимо, это никак не сказывается на вашем жаловании.

Джеймс кивнул, и мадам Клопп добавила:

– Какое небывалое везение, что такой бедняк, как вы, получил в наследство аптеку.

– Везение? Да ведь мой дядюшка умер.

– Да-да… Вы дождались, а кто-то годами не может дождаться того же.

– Вы о ком, мадам?

Теща аптекаря не ответила, но Джеймс и так понял, что говорила она о себе. Очевидно, старуха давно строила планы на «Горькую Пилюлю».

Мадам Клопп бросила взгляд на раскрытый чемодан Джеймса и с подозрением оценила содержимое: мышеловку, бутылочку кофейной настойки, ветхую книгу в коричневой обложке и стопку журналов «Ужасы-за-пенни».

– Весьма странный набор для путешествующего джентльмена, – заметила она.

Джеймс потупился.

– У меня не очень много вещей.

– И их не прибавится, когда вы нас покинете, – многозначительно сказала старуха, и тут уже Джеймс не выдержал:

– Вы намекаете, что я могу что-то украсть?!

– Не можете – о том и речь.

– Я приехал сюда учиться аптекарскому делу, мадам, я и не думал…

Улыбка мадам Клопп с хрустом и осыпавшейся пудрой исчезла. Кажется, действие пилюль прошло. И старуха это тут же подтвердила, наконец явив всю свою злобу:

– Мой зять – наивный и доверчивый болван, но меня вам не провести. Я вас насквозь вижу, – она сморщилась и процедила: – кузе-е-ен Джеймс из Рабберота. Я не знаю, зачем вы явились сюда на самом деле, но советую подумать: может, стоит взять ваш этот облезлый чемодан и убраться туда, откуда вы там приползли, пока чего не случилось? Сколько я повидала на своем веку пройдох, которые забираются в карманы к простодушным тюфякам в надежде нагреть ручонки, и знаете что, кузен Джеймс из Рабберота? Прежде, чем к вам зайти, я как следует высморкалась в свой любимый носовой платок. А это значит, что мой нос меня не обманывает: от вас за милю несет таким пройдохой. Здесь нагреть ручонки у вас не выйдет. Если я поймаю вас на краже, вы пожалеете, что в вашу вислоухую головешку однажды забрела мысль переступить порог этой аптеки.

Джеймс слушал ее, так и не поднеся вилку ко рту и боясь пошевелиться.

– Мадам, я просто хочу стать аптекарем, – выдавил он дрожащим голосом. – Как Лемюэль.

– Я предупредила вас, Джеймс. С воришками у меня разговор короткий – лучше вам не знать, что я сделала с прошлым, который пытался к нам забраться.

Джеймс взял себя в руки и уставился на старуху с вызовом:

– Вы ошибаетесь на мой счет, мадам.

Он положил вилку и, достав из кармана сложенную в несколько раз тряпицу, протянул ее мадам Клопп.

– Это еще что такое?

– Носовой платок, мадам. Кажется, ваш старый вас подвел. Я не знаю, что вы там учуяли, но я не воришка.

Повисла тишина. Лишь часы на столе тикали, словно отмеряя оставшиеся мгновения до того, как дерзкого незваного гостя вышвырнут на улицу.

Старуха отцедила Джеймсу очередной злобный взгляд, и на этот раз ему показалось, что в нем появилось нечто новое. Любопытство? Сомнение?

– Следи за языком, наглый мальчишка! – тем не менее сказала она.

– Прошу прощения, мадам, – Джеймс извинился намеренно так, чтобы она поняла: ему не стыдно за свои слова. – Я уже сказал, зачем приехал. Я бы не посмел обмануть доверие кузена Лемюэля. Каким бы я был Лемони, если бы что-то украл у Лемони!

Старуха прищурилась.

– Что ж, мы еще поглядим, какой вы Лемони, кузен Джеймс из Рабберота. Лемюэль сказал, что сообщил вам правила. Ни шагу на третий этаж: как бы меня ни радовала мысль, что вы заразитесь, я не хочу, чтобы мою дочь беспокоили.

Джеймс кивнул.

Наделив его напоследок едким взглядом, мадам Клопп развернулась и покинула комнату.

Когда дверь за старухой закрылась, Джеймс приложил дрожащую руку к груди. Сердце лихорадочно колотилось.

***

Время постепенно подбиралось к полуночи. Джеймс сидел на кровати и читал выпуск «Ужасов-за-пенни», начатый накануне.

В истории под названием «Кошмарный сад семейства Чёрчертон» девочка Рози искала в упомянутом саду пропавшего брата. Место это было жутким: на каждом шагу малышку подстерегали опасности. На нее нападали злобные растения, она проваливалась в заросшие колодцы и спасалась бегством от мертвых садовников, которые гонялись за ней с лопатами и клацающими садовыми ножницами.

Несмотря на то, что сюжет рассказа пробирал до мурашек, Джеймс никак не мог сосредоточиться на злоключениях Рози, то и дело мысленно возвращаясь к Лемюэлю и мадам Клопп.

После ужина он предпринял несколько попыток выйти из комнаты, но всякий раз, открывая дверь, тут же наталкивался на стоящую в коридоре тещу аптекаря.

Старуха явно сторожила его – она встречала его прищуренным насмешливым взглядом, и он снова закрывал дверь и возвращался к своим «Ужасам»…

Минут за десять до полуночи с улицы раздался рокот двигателя.

Джеймс закрыл журнал и подошел к окну.

У входа в аптеку остановился кеб. Дверца экипажа открылась, и из него вышел высокий джентльмен в черном пальто и цилиндре. В одной руке он сжимал ручку кожаного саквояжа, и Джеймс предположил, что приехавший джентльмен – доктор.

Что-то сказав кебмену, доктор направился ко входу в аптеку и вскоре скрылся внутри, а Джеймс, швырнув журнал на кровать, бросился к двери комнаты и прильнул к ней, прислушиваясь.

Вскоре в коридоре раздались звуки шагов и голоса.

– Она совсем плоха, доктор Доу, – говорил Лемюэль. – Новый приступ проходит намного тяжелее предыдущего.

– Надеюсь, вы не входили к ней? – спросил доктор – его голос был холодным и металлическим, лишенным каких бы то ни было эмоций.

– Разумеется, нет. Я прекрасно знаю, чем это чревато, и неукоснительно следую правилам.

– Замечательно, – сказал доктор Доу таким тоном, словно искренне презирал это слово.

– Я надеюсь, новое лекарство подействует, – быстро проговорил Лемюэль. – На этот раз я использовал порошок Браувига и раствор Портишеда. У меня очень хорошие ожидания…

– Напрасно, мистер Лемони, – ответил доктор. – Не стоит строить ожидания. Я ведь вам уже говорил – и не раз! – что все, чего вы в лучшем случае сможете добиться, – это подавить симптомы.

– Мне этого хватит, доктор. Если я избавлю Хелен хотя бы от проявлений болезни…

– Болезнь никуда не денется.

– Я знаю…

Собеседники прошли мимо комнаты Джеймса. Сжав зубы от напряжения, он приоткрыл дверь и выглянул.

Лемюэль и его спутник дошли до конца коридора и скрылись на лестнице, ведущей на третий этаж.

Выбравшись из комнаты, Джеймс бросил быстрый взгляд на дверь старухиной спальни и поспешил следом. Стараясь ступать так, чтобы ступени не скрипели, он поднялся на третий этаж. Пригнувшись, высунул голову.

Коридор третьего этажа был точь-в-точь таким же, как и коридор второго: почти полностью сглоданные темнотой стены, портреты в тяжелых рамах и несколько дверей.

Аптекарь и доктор подошли к одной из них.

Доктор Доу поставил саквояж на стул, снял пальто и цилиндр и положил их рядом с саквояжем. После чего, раскрыв висевший тут же, на крючке, одежный чехол, извлек из него длинный кожаный плащ с пелериной и едва ли не дюжиной болтающихся ремней. Надел его.

Лемюэль бросился помогать – начал одну за другой затягивать пряжки на спине доктора, и вскоре последний оказался облачен в тугой черный кокон, маслянисто поблескивающий в свете лампы.

Джеймс потрясенно наблюдал за приготовлениями. Руки задрожали. Перед глазами предстал лепрозорий «Чуменнен», в который много лет назад поместили его дедушку: там были заперты прокаженные и чумные, которые в приступах безумия набрасывались друг на друга и на докторов. Подобные костюмы носили там!

«Неужели все это нужно для лечения несчастной женщины?! Миссис Лемони действительно заразна?»

Доктор тем временем надел черную кожаную маску с длинным носом-клювом и круглыми стеклянными окошками для защиты глаз. После этого заменил перчатки: те, которые он достал из чехла, были грубыми и толстыми, они достигали локтей и также крепились ремнями; Лемюэль помог закрепить и их.

Преображение завершилось. Теперь доктор Доу выглядел, как кошмарный черный дух, выбравшийся из разверстой могилы.

Он достал из саквояжа какой-то странный прибор весьма пугающего вида, который напоминал двузубую вилку с катушкой и изогнутой ручкой, как на граммофоне. Несколько раз прокрутив эту ручку, доктор отжал рычажок, и между двумя зубчиками с жутким треском заплясала синяя извивающаяся нить.

– Прошу вас, – взмолился Лемюэль, – только не будьте к ней жестоки.

– Боюсь, это невозможно, – раздался глухой голос из-под маски, и доктор кивнул на дверь.

На негнущихся ногах Лемюэль подошел к двери комнаты супруги и, достав из кармана ключ, отпер замок.

Доктор напоследок бросил: «Заприте за мной», – и быстро шагнул в комнату. Лемюэль, дважды повернув ключ, отпрянул от двери.

Из комнаты тут же раздались крики:

– Не подходите, вы, ужасный человек! Не трогайте меня! Лемюэль! Помоги мне! Прошу тебя, помоги! Защити меня от него!

А затем крик превратился в жуткий визг.

Лемюэль шагнул к двери и взялся за головку ключа.

– Доктор! – воскликнул он.

– Не смейте! – закричал доктор Доу из комнаты, и его голос будто хлыстом стегнул Лемюэля – тот отшатнулся, вжался в стену и зажал уши руками.

Джеймс, как бы ни хотел, не мог последовать его примеру. Не в силах пошевелиться, он выглядывал с лестницы и слушал. Слушал ужасные звуки, раздающиеся из комнаты…

…Доктор Доу пробыл у миссис Лемони не больше двадцати минут. В какой-то момент в ее комнате все стихло, а затем прозвучало: «Мистер Лемони, открывайте!»

Аптекарь выпустил доктора, стараясь не заглядывать в комнату, когда тот выходил. Было видно, что он отчаянно хотел это сделать, но сдержался, вероятно, опасаясь того, что увидит.

Из комнаты раздавались всхлипы, слабый женский голос звал:

– Лемюэль… Лемюэль…

Ключ повернулся в замке, и пациентка снова оказалась заперта в своей «палате».

Доктор спрятал в саквояж электриситетный щуп и снял маску. Он тяжело дышал, его до того бледное лицо раскраснелось.

– Костюм, мистер Лемони, – сказал доктор, и аптекарь поспешил помочь ему снять плащ и перчатки, которые, как отметил Джеймс, были сплошь покрыты чуть светящейся рубиновой слизью.

– Как она, доктор? – спросил аптекарь, очевидно, не желая услышать ответ.

– Костюм пострадал. Вы видите эти разрезы на груди? Нужно попросить мадам Клопп заштопать их перед моим следующим посещением больной. И пусть как следует отмоет пальто и маску. Также надеюсь, вы не забудете заменить фильтры в клюве.

– Как Хелен, доктор? – добавив в голос злые нотки, спросил Лемюэль.

Доктор Доу поглядел на него утомленно.

– Я провел процедуру.

– Вы дали ей мое лекарство?

Доктор кивнул.

– Пока что рано делать какие-либо выводы. Раствор начнет действовать в течение ближайших шести часов. О результате я смогу сообщить лишь завтра.

Доктор Доу положил кожаный костюм, птичью маску и перчатки на стул, после чего надел пальто и цилиндр. По этому человеку больше нельзя было сказать, что он только что лечил, или, правильнее будет сказать, мучил бедную женщину.

– Вы меня проводите?

– Конечно.

Лемюэль бросил преисполненный боли и сожаления взгляд на дверь комнаты супруги, и они направились к лестнице.

Джеймс ринулся вниз. Оказавшись в своей комнате, он неплотно прикрыл дверь и встал за ней, напряженно вслушиваясь в приближающийся звук шагов.

– Мой заказ готов? – спросил доктор, когда они с аптекарем спустились на второй этаж.

Джеймс выглянул в щелочку.

– Нет, я все еще жду последний…

Доктор остановился и глянул на Лемюэля так, что тот затрясся. Тени на стенах и полу коридора задрожали и поползли к аптекарю.

– Вы ведь знаете, как это важно для меня, мистер Лемони. Мой племянник возвращается в Габен через два дня. К этому моменту заказ обязан быть на моем столе. Вы обратили внимание, что я сделал акцент на слове «обязан», мистер Лемони?

– Все будет готово, доктор. Этой ночью мне должны привезти последний – самый важный – ингредиент. Завтра я сделаю для вас ваше…

– Надеюсь, когда я приду сюда завтра ночью, мой заказ будет готов.

– Всенепременно.

– Хватило бы и простого «непременно».

Доктор Доу развернулся и быстро пошагал к лестнице. Тени со всего коридора будто поползли за ним. Когда он исчез, аптекарь, сбросив охватившее его оцепенение, поспешил следом.

Джеймс перевел дыхание и закрыл дверь.

«Какой ужас… Какой страшный человек…»

Достав из-под кровати чучело собаки и крепко прижав его к груди, он подошел к окну.

Доктор и аптекарь вскоре появились. Подойдя к кебу, они остановились у него, что-то обсуждая. Какое-то движение чуть в стороне привлекло внимание Джеймса, и он распахнул рот от удивления. За афишной тумбой, наблюдая за Лемюэлем и доктором Доу, прятался констебль Тромпер.

Когда доктор сел в кеб, а экипаж, выдохнув несколько облачков дыма из выхлопных труб, отъехал от аптеки, констебль задрал голову и приставил к глазам крошечный театральный бинокль, направив его, как показалось Джеймсу, прямо на него.

Джеймс отпрянул от окна. Его вдруг посетила скользкая и почему-то очень неприятная мысль: «Кажется, он следит вовсе не за мной…»

***

Часы на столе пробили половину четвертого утра. Керосин в лампе давно выгорел. Джеймс лежал в кровати в полной темноте и глядел в потолок.

Сна не было ни в одном глазу. Еще бы! Как тут заснешь после всего, что произошло…

Джеймс ожидал, что после отъезда доктора Доу аптека затихнет и все, кто живут над ней, отправятся на покой, но не тут-то было. Что ж, он получил ответ на вопрос, который его мучил с подслушанного им разговора в комнате мадам Клопп, а именно: «Чем таким по ночам занимается Лемюэль?»

Проводив доктора, аптекарь снова зашел к мадам Клопп, и они с ней долго что-то обсуждали. Джеймс пытался узнать, что именно, но говорили они шепотом. В какой-то момент старуха, явно утратив терпение, воскликнула:

– Добрый доктор знает, что делает, Лемюэль!

На что тот ответил:

– Никто не знает, что делать, мадам! И доктор Доу уж точно не добрый! Если бы вы не затыкали уши плавленым воском всякий раз, как он к ней приходит, вы бы слышали…

– Лемюэль!

– Он ее мучает! Она страдает, а вы…

– Замолчи! Немедленно! Я не хочу об этом говорить! И вообще я себя неважно чувствую. Мои скользкие друзья закончились.

– Мистер Д. скоро должен привезти новых, – угрюмо сказал Лемюэль.

– Надеюсь, на этот раз он привезет хороший товар. В прошлый раз все его «скользуны» были вялыми.

Лемюэль ответил нечто неопределенное и отправился в свою комнату. А потом началось…

Не прошло и получаса, как в его комнате зазвенел колокольчик. Аптекарь поспешно вышел за дверь и направился куда-то вниз.

Изнывая от любопытства, Джеймс последовал за ним.

В темном аптечном зале Лемюэль не остановился и спустился ниже, в подвал.

Под аптекой располагалось большое помещение, которое, судя по столам с приспособлениями для изготовления лекарств, служило провизорской. Пройдя ее насквозь, Лемюэль скрылся за низкой дверью в глубине подвала.

Старясь ступать как можно тише, Джеймс подкрался к этой двери и приставил к ней ухо, предварительно отогнув его верхний край. За дверью было тихо, и он осторожно повернул ручку, приготовив парочку не слишком убедительных оправданий на случай, если его поймают. Убедительных оправданий не придумалось.

За дверью оказался тесный проход, вдоль стен которого стояли ящики и коробки с лекарствами. В дальнем его конце была арка, там же на крючке висела лампа.

Потянуло холодом – кажется, открыли дверь на улицу.

Ступая на цыпочках, Джеймс прошел через коридорчик, и вскоре ему предстала небольшая комната, больше похожая на каморку. С удивлением он отметил еще одну стойку, на которой стоял кассовый аппарат. За ней до самого потолка высился шкаф – на его полках были расставлены стеклянные глаза, ряды зубов и банки с ядовито светящимися жидкостями. Рядом, в нише, замер очередной аптечный автоматон. Механоид был облачен в костюм и фартук, его лицо частично скрывалось под тугой кожаной маской, в которую была вмонтирована линза глаза.

Впрочем, автоматон Джеймса сейчас не интересовал. Больше его заботило то, что происходило за распахнутой дверью, через проем которой в помещение полз туман. С улицы раздавались скрежет, характерное фырканье парового котла и голоса. Один из них принадлежал Лемюэлю.

Джеймс подкрался к двери.

Черный ход аптеки вел в переулок. В некотором отдалении стояло нечто, что даже с натяжкой было стыдно назвать «экипажем». Ржавая развалюха с залатанной горбатой крышей-гармошкой чуть пружинила на кривобоко стоящих колесах, из труб в ночной воздух с негромкими хлопками одно за другим вырывались облачка дыма. Спицы в колесах и борта развалюхи были покрыты толстым слоем бурой грязи и чем-то зеленым, напоминающим болотную тину, и все же на одной из дверец угадывалась полустертая витиеватая буква «Д».

Рядом с горбатой махиной стоял, видимо, ее хозяин – высокий тощий старик в столь же грязном, как и развалюха, пальто и с длинными седыми волосами, которые сальными прядями выбивались из-под мятого цилиндра. На глазах у него были защитные очки с широко расставленными в стороны окулярами – благодаря этим очкам он напоминал долговязую стрекозу.

– …И вообще, я ждал вас прошлой ночью, мистер Д., – говорил аптекарь, заглядывая в салон развалюхи через забрызганные грязью стекла. – Мадам Клопп сама не своя – вы знаете, что она становится немного… э-э-э… невыносимой без своих вечерних процедур.

– Ну, сейчас не сезон, – заявил старик, – да и болота у станции «Тарабар» почти пересохли. Пойди отыщи там пиявок.

– Но ведь вполне себе достойное болото есть и в пределах Габена… – начал было Лемюэль, на что старик вскинул длинный тонкий палец и покачал им из стороны в сторону.

– Я уже говорил, что ноги моей не будет в Слякоти! Да я скорее наемся ила, чем снова пойду ловить туда пиявок! После того ужаса, которого я натерпелся в прошлый раз в тех топях… Нет уж! Я рассказывал вам о своей схватке с Хозяином Слякоти – он же меня едва не прикончил!

Лемюэль кивнул.

– Да уж, мистер Блютэгель гостеприимством не отличается.

– Ну да, – поморщился мистер Д. – Я ж его родственничков отлавливаю – кому такое понравится. В общем… – Он обошел развалюху и открыл сундук, притороченный на задней стенке экипажа. – Дюжина банок, как и договаривались. Отборный товар. Лучшие пиявки в округе. Жирные, голодные. Лекарство от ста болезней…

– Всего лишь от восемнадцати, – уточнил аптекарь и добавил: – Заносите…

Осознав, куда именно сейчас мистер Д. будет заносить банки с пиявками, Джеймс отпрянул от двери. Лихорадочно оглядевшись кругом в поисках места, где можно было бы спрятаться, он нырнул в нишу и затаился за автоматоном.

Почти сразу после этого появились Лемюэль и мистер Д., пошатывающийся, как неумелый цирковой канатоходец, в попытках удержать одновременно дюжину больших банок. При этом старик занес с собой гнилостный тошнотворный запах, который он явно притащил с какого-то торфяника.

Аптекарь зашел за стойку и, открыв толстую книгу учета, начал заносить туда прибывший товар, попутно пересчитывая банки, которые ловец пиявок со звоном взгромоздил рядом.

– Одна, две, четыре, восемь, десять, двенадцать… – Лемюэль взял в руки банку и прищурился, разглядывая скользких черных пленников внутри.

– Вы же не будете снова пересчитывать пиявок, мистер Лемони? – спросил мистер Д.

– Разумеется, буду. Вы знаете порядок.

Старик возмущенно запыхтел:

– Неужели вы мне не доверяете?! Я ведь поставляю вам пиявок много лет! А до того поставлял их вашему батюшке. А до него – вашему деду! И ни разу не было такого, чтобы…

– В прошлый раз вы привезли на три пиявки меньше условленного количества.

– Ну бывает… обсчитался. Но сейчас уж точно все на месте.

– Вот и убедимся в этом.

Лемюэль достал из-под стойки жестяную миску и щипцы. Открыв первую банку, он начал извлекать пиявок и переселять их в миску. Пиявки извивались, намереваясь выскользнуть, но аптекарь действовал быстро и умело.

– Десять, – сказал он, достав последнюю, после чего вернул их в банку и закрыл крышку. На очереди была вторая банка…

Пересчет пиявок шел своим чередом. Мистер Д. в нетерпении перетаптывался у стойки, нервно потирая руки, и следил за каждым движением аптекаря. Учитывая то, как бегали глазки и дрожали губы старика, Джеймс понял: он точно знает, что не все пиявки на месте.

Что Лемюэль и подтвердил, опустошив последнюю банку:

– Двух не хватает.

Мистер Д. промямлил:

– Ну… эм-м… да, наверное… Но вы понимаете, мистер Лемони, путь от станции «Тарабар» до Габена неблизкий, и я съел одну пиявочку.

– Одну?

– А другой закусил…

Джеймс скривился от омерзения и почувствовал, что сейчас выдаст свое присутствие, с шумом опорожнив желудок. К счастью, приступ тошноты быстро отступил.

Аптекарь же лишь вздохнул, занес количество поступивших пиявок в книгу учета и, убрав банки, повернулся к шкафу.

Достав оттуда коробку размером с обувную, он пододвинул ее к мистеру Д. Тот поспешно поднял крышку и сунул в коробку нос.

Аптекарь озвучил содержимое:

– Лучшее средство от комаров «Порчекровь», «Согревин доктора Колле», пилюли «Свомпинн» от болотной лихорадки и…

– Особый заказ! – восторженно провозгласил мистер Д., осторожно вытащив двумя пальцами крошечный пузырек с серым порошком. – Вы сделали его!

– Шпанская мушка по семейному рецепту Лемони, – сказал аптекарь. – Действенное средство. Если соблюдать дозировку, само собой. Могу я поинтересоваться, зачем вам этот порошок, мистер Д.?

Старик потряс баночкой и хмыкнул.

– Есть одна юная особа, мистер Лемони. Трактирщица из «Трех Пескарей». Давно пускаю на нее слюни, но она в упор не замечает моих… гм… интересов… А я ей, между прочим, постоянно приношу отборнейших жаб для похлебки. Этой особе в прошлом месяце исполнилось шестьдесят лет, и я наконец решился. Ну, вы понимаете… Хочу поймать ее в свой сачок… хи-хи… Со шпанской мушкой она теперь точно обратит внимание на такого достойного и перспективного джентльмена, как я.

«“Юная особа”? – про себя усмехнулся Джеймс. – Ну надо же. А этот старикан тот еще ловелас…»

Лемюэль покивал и сказал:

– Должен вас предупредить о побочных эффектах, мистер Д. Шпанская мушка – весьма опасное средство. Возможны, я бы уточнил – весьма вероятны: образование красных волдырей по всему телу, невыносимый зуд и обильные расстройства желудка.

Старик расхохотался.

– Волдыри будут замечательно смотреться с моей хронической плесенью на ногах. А все остальное… Запасусь чесалкой и возьму ночной горшок побольше. Это же любофф! Какое-то расстройство желудка ее не остановит! Доброй ночи, мистер Лемони.

– Доброй ночи, мистер Д. Жду следующую партию пиявок через неделю.

Старик подхватил коробку, на прощание приподнял цилиндр и, что-то напевая себе под нос, покинул аптеку. Гнилостный болотный запах между тем никуда исчезать не спешил.

– Любофф… да уж, – проворчал аптекарь, зевнул в кулак и взглянул на часы. После чего принялся расставлять банки с пиявками на стеллаже…

Минут через десять колокольчик над стойкой зазвонил.

Лемюэль быстро достал из кармана фартука стеклянный шприц, наполненный какой-то зеленой жидкостью, и уставился на дверь. Джеймс отметил, как испуган кузен: кажется, шприц был нужен для защиты.

Дверь черного хода скрипнула и открылась.

В аптеку ввалились четверо – трое из них держали в руках небольшие картонные коробки. Все новоприбывшие были одеты так, словно обшивались у одного портного (в темно-серые пальто разной степени поношенности) и к тому же стриглись у одного весьма странного, если не сказать, сумасшедшего цирюльника. Прически появившихся господ напоминали застывшие огоньки свечи и формой отдаленно походили на парик прадедушки Лемони, но, в отличие от него, были рыжими.

Джеймс мгновенно понял, кто это такие: об этих типах часто писали в газетах – в рубрике преступлений и злодеяний.

В аптеку наведались члены банды Свечников. Вот только что им нужно от Лемюэля Лемони?!

Главенствовал среди этих Свечников невысокий пухлый тип с моноклем и с таким кислым выражением лица, что от одного взгляда на него у Джеймса тоже свело скулы.

– Мое почтение, мистер Лемони, – поприветствовал пухлый господин аптекаря.

– Здравствуйте, мистер Монокль, – ответил Лемюэль. – Я вас ждал.

Мистер Монокль повернул голову и многозначительно глянул на подчиненных. Те, вероятно, многозначительности не понимали и упрямо продолжали стоять, глупо пялясь на аптекаря.

– Груз, болваны! – рявкнул мистер Монокль, и подчиненные оживились.

Они по очереди подошли к стойке и поставили на нее коробки. Один из них плюхнул свою довольно грубо, и из нее раздался звон стекла.

– Осторожнее, Щуплый! Ты же не хочешь, чтобы аптека нашего друга мистера Лемони взлетела на воздух и мы – вместе с ней?

– Вот была бы жалость! – раздалось насмешливое от дверей, и Джеймс понял, что, пока он разглядывал Свечников, в аптеку незаметно вошел еще один человек.

Этот тип был непохож на обладателей рыжих причесок. В длинном коричневом пальто и котелке, с забинтованным лицом так, что между бинтами проглядывали только глаза, он выглядел довольно жутко. Через плечо его был переброшен большой мешок.

Лемюэль натурально затрясся, глядя на этого человека. Джеймс обратил внимание, как крепко он сжал шприц.

– Мистер Пири, я ведь велел вам ждать в экипаже, – проворчал мистер Монокль.

– Мне стало скучно, – ответил этот Пири, снуя у стены с ящиками и нагло исследуя их содержимое. – А здесь между тем столько всего, что прекрасно горит.

– Мы ничего здесь не поджигаем, мистер Пири, – раздраженно дернул щекой Монокль и повернулся к аптекарю. – Мистер Лемони, предлагаю провести учет поставки.

Аптекарь раскрыл книгу. Мистер Монокль достал планшетку и карандаш.

– Косоглаз! – позвал он, и один из Свечников тут же исполнительно облизал карандаш в его руке.

Лемюэль открыл одну из коробок и, пересчитав стоявшие в ней склянки, озвучил:

– Двадцать пузырьков глицерина.

– Глицерин. Двадцать. – Мистер Монокль сделал отметку на планшетке.

Открыв вторую коробку, аптекарь пересчитал пакетики с чем-то сыпучим и записал их количество в книгу учета.

– Сорок упаковок «Багряной пудры».

– «Багряная пудра». Сорок.

В последней коробке оказались три живых растения, которые тут же попытались напасть на Лемюэля, как только крышка была снята. Затолкав щипцами пронырливые лозы обратно, аптекарь сказал:

– Три горшка с Удушливыми Лианниками Бергиста.

– Лианники. Три. – Мистер Монокль оторвал взгляд от планшетки. – Добыть их было непросто, мистер Лемони. Пришлось проникнуть на ботаническую кафедру ГНОПМ. При этом один из наших был задушен этими сорняками.

– Я сожалею, но оплата останется прежней, мистер Монокль. Ваш босс был поставлен в известность о рисках.

– Разумеется. Я просто посчитал, что должен предостеречь вас: обращаться с этими растениями следует осторожно.

– Я умею с ними обращаться, – оскорбленно ответил Лемюэль. – Листья Лианников применяются для некоторых редких лекарств – я хорошо знаком с нравом этих растений.

Мистер Монокль с безразличием пожал плечами

– Что ж, если мы закончили, поставьте подпись. Вы знаете, что я люблю порядок, мистер Лемони.

Он протянул аптекарю планшетку, и тот быстро черканул на ней свое имя.

– А теперь оплата.

Лемюэль, не спуская взгляда со Свечников, поднял руку и указал на ящик, который стоял у двери.

– Щуплый, проверь! – велел мистер Монокль, и Свечник последовал приказу: поднял крышку, вытащил продолговатый стеклянный сосуд с черным порошком и продемонстрировал его спутникам.

– Сколько их в ящике? – спросил мистер Монокль.

– Столько же, сколько и зубов у Эрни.

– До того, как он столкнулся с фликом в Пуговичном переулке? Или после?

Щуплый на миг задумался.

– До.

Мистер Монокль сделал запись, после чего спрятал планшетку и карандаш.

– Приятно иметь с вами дело, мистер Лемони.

– Взаимно.

– На выход, парни!

Мистер Монокль развернулся и первым направился к двери, подчиненные потянулись за ним. Вскоре они покинули аптеку, но не все.

Тип с забинтованным лицом уходить не спешил. Развязной походкой он подплыл к стойке. С каждым шагом из мешка за его спиной раздавались характерный металлический перезвон и всплески, как будто там сталкивались друг с дружкой жестянки с чем-то жидким. Подойдя, он склонил голову и выжидающе уставился на аптекаря. В нос Джеймсу ударил едкий запах керосина, исходящий от этого Пири.

– Чем могу быть полезен? – сквозь зубы спросил Лемюэль.

– О, полезен, да…

– Я повторяю вопрос, мистер…

– До меня дошли слухи…

– Слухи?

– Шепоток. Скользкий слюнявый шепоток о том, что вы, господин аптекарь, иногда готовите для особых клиентов некие… гм… сывороточки с, я бы сказал, уникальными свойствами.

– Вы о чем?

– Вы знаете, о чем я. И я тут подумал, что мне пригодятся ваши навыки.

– Боюсь, это решительно невозможно. Я ничем не могу вам помочь.

– Я заплачу́…

– Не стоит. Я не стану вам помогать. Сколько бы вы ни предложили.

Бинты на лице Пири шевельнулись, и Джеймс понял, что он улыбнулся под ними.

– О, да вы, оказывается, сноб, господин аптекарь.

– Вы поджигатель, и я не стану…

– Если вы знаете, кто я, – перебил его Пири, – то я бы на вашем месте задумался, стоит ли мне отказывать. У вас тут много чего, что легко воспламеняется.

– Вы мне угрожаете?

Пири не успел ответить – с улицы раздался голос мистера Монокля:

– Мистер Пири! Сколько вас еще ждать?! Лавка Спонженса сама себя не сожжет!

Поджигатель приставил два пальца к котелку.

– Я еще загляну, господин аптекарь.

После чего развернулся, и громыхая жестянками с керосином, двинулся к выходу.

Лемюэль вздохнул с облегчением, только лишь когда дверь за ним закрылась.

Джеймс терялся в догадках, что здесь происходит, следя за тем, как кузен складывает коробки одна на другую. Темные дела творились под покровом ночи в «Горькой Пилюле Лемони»…

Аптекарь тем временем взял коробки и направился с ними в коридорчик.

Когда он скрылся из виду, Джеймс осмелился изменить позу. За время, что он прятался в нише, тело затекло: по ощущениям, его руки и ноги кто-то лениво жевал последние десять минут.

Колокольчик снова зазвонил, и Лемюэль вернулся на свое место за стойкой.

В аптеку вошел хмурый громила в черной куртке и крошечной шапочке, какие носят докеры в порту. Вся нижняя часть его лица скрывалась под сизой щетиной, которая лишь усугубляла мрачный вид этого господина.

– За заказом для босса, – пробурчал посетитель, не обременяя себя приветствием.

Лемюэль выдвинул ящик в стойке и передал громиле черную лакированную шкатулку.

– С вас ровно сто фунтов, мистер Грёниг.

«Сто фунтов! – потрясенно подумал Джеймс. – Да один этот заказ, вероятно, равен дневной выручке аптеки! Что же там, в этой шкатулке, такое?!»

Громила между тем расплатился и, ничего не сказав, направился к выходу.

– Мое почтение вашему боссу! – воскликнул Лемюэль, но посетитель даже не обернулся и исчез за дверью.

Долго она закрытой, впрочем, не оставалась. Почти сразу после того, как громила Грёниг ушел, появилась высокая дама с чучелом ворона в руках. Дама прятала лицо под вуалью – и неудивительно, ведь она явилась за ядом. Посетительница оказалась утомительно дотошной – засы́пала господина аптекаря едва ли не сотней вопросов о том, как быстро яд действует, какие вызывает последствия, имеет ли он вкус и запах, во что его лучше добавлять – в еду или питье, оставляет ли он следы и тому подобное. Выяснив все, что только возможно, она удалилась, спрятав флакон в ридикюль.

Следом за отравительницей в аптеку заходили и прочие покупатели, которых интересовали яды. Джентльмены и дамы – среди них были даже констебль в обычном городском костюме и девочка лет десяти – всех заботило быстродействие и следы, которые яды оставляют. Лемюэль отвечал сухо – было видно, что ему претит пособничать этим личностям, но при этом он даже не пытался кого-то разубеждать или отговаривать.

Обслуживая клиентов, он косился на часы и с появлением очередного посетителя становился все раздраженнее, словно ожидал, что в аптеку войдет кто-то другой, и раз за разом разочаровывался, не увидев его.

Время едва ползло. Клиенты сменялись клиентами. А потом наконец явился тот, кого Лемюэль ждал.

Ближе к утру в аптеку вошел тип, настолько отвратительный, что Джеймс даже поморщился: сутулый, вжимающий голову в плечи и пускающий слюни на подбородок. И имя у него было соответствующее…

– Я ждал вас еще вчера, Гадли! – раздраженно воскликнул Лемюэль.

– Задержка вышла не по моей вине, мистер Лемони, – прошамкал полубеззубым ртом Гадли и вытер слюни рукавом. Меньше их, впрочем, не стало. – «Безымянный» пришел в порт только два часа назад. В порту были люди из «Сомнии» – они проверяют все суда, которые следуют через море Слёз. Проникнуть в трюм под носом этих хмырей было той еще задачкой.

– Вы принесли его? Ваш человек с того берега сдержал слово?

– Мой… хе-хе… человек сдержал слово. Ему понравился подарочек, который я ему отправил. Он обожает этих миленьких девочек.

– Что?! – потрясенно прошептал Лемюэль. – Вы отправили ему девочку? Ни о каких девочках речи не шло!

Гадли часто-часто заморгал. Было видно, что он испугался.

– Не-е-е… Вы меня не так поняли, мистер Лемони. Я отправил ему девочку… но не живую…

– Вы похитили и убили ребенка?!

– Да нет же, – заламывая руки, ответил Гадли. – Ну как же… Как же объяснить-то… Ну, такую девочку, фарфоровую, с нарисованной мордашкой.

Лемюэль заметно успокоился.

– Вы отправили ему куклу? Но зачем ему куклы?

– А мне почем знать? Может, он с ними играет…

– Товар, Гадли, – едва сдерживая отвращение, сказал Лемюэль.

Гадли снял со спины котомку и вытащил из нее большую банку с чем-то, похожим на чернила.

– Вот ваш заказ, мистер Лемони. Самая опасная штуковина во всем Габене. Если кто-то узнает, что она здесь, бед не оберешься. Тут даже не виселица…

Лемюэль его не слушал – он завороженно глядел на банку, его губы что-то беззвучно шептали.

– Мистер Лемони? Что с моим вознаграждением?

– Поразительно… просто поразительно…

– Мистер Лемони, сперва заплатите мне, а потом поражайтесь, сколько душе угодно.

Аптекарь оторвал взгляд от банки и, прищурившись, уставился на Гадли.

– Вы действовали осторожно? Люди из «Сомнии» не знают, что Это в городе?

– Не знают. Я их отвлек. Подбросил им червонога.

– Они не выйдут на меня?

– Это исключено.

– А что те… – Лемюэль запнулся. – Другие? Из братства Чужих? Они отдали бы что угодно, только бы заполучить харраггера.

Гадли поежился в своем драном пальто.

– Нет уж, эти фанатики ничего не пронюхали. Так что с вознаграждением, мистер Лемони?

– Вы заслужили его, Гадли.

Лемюэль достал из кармана фартука какую-то бумажку и передал ее Гадли. Прочитав то, что на ней было написано, принесший банку тип недоверчиво нахмурился.

Аптекарь пояснил:

– Адрес и время. Не опаздывайте – он не терпит непунктуальности.

– Этот господин и правда исполняет желания?

Лемюэль отвернулся.

– Только самые отвратительные.

Гадли усмехнулся.

– О, мое желание очень отвратительное.

– Не сомневаюсь.

– Дайте знать, мистер Лемони, как я понадоблюсь вам снова.

– Это была одноразовая сделка, Гадли.

Гадли расхохотался.

– Вы так говорили и в прошлый раз. И до того. До скорой встречи, мистер Лемони.

Гадли попятился к двери, а затем выскользнул на улицу.

Лемюэль вздохнул и, выйдя из-за стойки, запер дверь на ключ. А потом неожиданно резко повернулся к аптечному автоматону и сказал:

– Вы можете выходить, Джеймс. Больше никто не придет.

Джеймс испуганно застыл. Его увидели! Его раскрыли! Но как?!

Прятаться, впрочем, больше не имело смысла, и он выбрался из ниши.

– Вы знали, что я тут, все это время, кузен? – стыдливо опустив глаза, спросил он.

– Разумеется.

– Но почему вы ничего не сказали?

– Пойдемте.

Лемюэль взял банку с чернилами, которую принес Гадли, и кивнул Джеймсу на коридорчик.

– Вам было любопытно, кузен, и я решил, что незачем от вас скрывать то, что у аптекарей Лемони зовется ночной работой, ведь вскоре вам придется делать то же самое.

– Мне?

– Конечно. «Полезные Яды» в Раббероте всегда принимали по ночам тех посетителей, которые по каким-либо причинам не желают заходить днем. Это обычная практика для Лемони. Мы обслуживаем всех. Я так понимаю, дядюшка Людвиг вам не рассказывал о «ночной работе». – Джеймс покачал головой, и Лэмюэль продолжил: – Приходят не только посетители, желающие что-либо прибрести, в аптеку также кое-что приносят. Ночью безопаснее принимать поставщиков кое-каких… гм…

– Запрещенных товаров? – закончил за него Джеймс.

– Верно. Многое из того, что я использую для создания лекарств, внесено в так называемые Нежелательные Списки.

– Как то, что вам принес этот Гадли? К слову, что это такое? Он говорил, что это самая опасная штуковина во всем Габене…

Они вошли в провизорскую, и Лемюэль поставил банку в стенной шкаф.

– Вам пока рано знать об этом, Джеймс, – сказал аптекарь. – Но мистер Гадли и правда принес сюда весьма опасную вещь.

– И она хранится просто в какой-то стеклянной банке?

– Это стекло разбить невозможно, – ответил Лемюэль. – Даже если упорно бить по банке молотком. Я вас очень прошу: не прикасайтесь к этой банке – последствия могу быть весьма плачевными. Как минимум потерю уникального ингредиента для одного моего важного заказа я восполнить не смогу.

Джеймс кивнул, Лемюэль запер шкаф, и они покинули провизорскую.

– Вам не стоит больше никуда пробираться и прятаться, Джеймс, – сказал Лемюэль, когда они поднялись на второй этаж. – Вы же Лемони, а значит, вам предстоит освоить не только дневную работу аптеки: также вы должны научиться стоять и у «ночной стойки».

– Это значит, что завтра ночью вы позволите мне присутствовать у… у этой стойки?

– Если днем вы будете внимательны и исполнительны. Вам предстоит много работы, кузен. Я разбужу вас в восемь утра, поэтому постарайтесь выспаться.

Сказав это, Лемюэль вошел в свою комнату. Джеймс отправился к себе.

Зарядив мышеловку, он поставил ее у двери – если кто-то захочет к нему зайти, она сработает. После чего, раздевшись, лег в постель.

Страхи и сомнения блуждали в беспокойной голове. «Ночная работа», подумать только! Джеймса не покидали мысли о банке с «самой опасной штуковиной во всем Габене».

«Я должен заглянуть в эту банку, – думал он. – Кажется, там есть что-то помимо чернил и это что-то точно связано с тем, что мне требуется узнать. Лемюэль запер шкаф… Нужно будет только раздобыть ключ…»

Мысли Джеймса прервал неожиданно раздавшийся скрип совсем рядом. Он вздрогнул и повернул голову. За окном в темноте что-то шевелилось.

Джеймс испуганно вцепился в край одеяла. Что-то длинное, изломанное царапало стекло, как будто пыталось нащупать края створок, открыть окно и пробраться в комнату.

Приглядевшись, он разобрал скрюченные очертания двух… веток?

Джеймс перевел дыхание.

«Это просто ветви растущего за окном дерева. Ветер колышет ветви… Ничего страшного в них нет… Ты уже всего боишься! Это обычная аптека, а не какое-то кошмарное место из “Ужасов-за-пенни”…»

Ветер улегся, и ветви дерева перестали царапать окно.

Джеймс повернулся на бок, погладил Пуговку (он всегда с ней спал) и заставил себя отложить все мысли до утра. А потом и сам не заметил, как уснул.

Ничего страшного ему не снилось – лишь что-то довольно скучное: он перекладывал и пересчитывал коробки с каким-то порошком, постоянно сбивался и начинал заново, а Пуговка, отчего-то с раздраженным лицом констебля Тромпера и в полицейском шлеме, прыгала кругом и весело махала хвостиком…

Джеймс улыбнулся во сне и перевернулся на другой бок.

Что ж, его сон не был бы таким спокойным, если бы он знал, что у здания аптеки не росло никаких деревьев.