Театр не мода

Василий Петрович приехал в гости к старому другу детства, Семену, который, как и он, был главным режиссером и художественным руководителем. С той лишь разницей, что театр Василия Петровича был в райцентре и назывался «Прогресс», а театр Семена — в селении помельче и носил нетривиальное название ДК “Урожай”. Разница, впрочем, была только в названиях.

Встретились как родные. Обнялись, хлопнули по рюмке домашней наливочки «для суставов», поели фирменного сала жены Семена. И тут Василий Петрович, как человек творческий и не могущий сидеть без дела даже в отпуске, спросил:

«Ну, что ставишь? Небось, опять «Три сестры»? Чехов — это, конечно, классика, но народ зевает».

Семен, человек мягкий, вздохнул.

«Как раз «Отелло» репетируем».

«О-го-го! — обрадовался Василий Петрович. — Шекспир! Это сильно. А в какой концепции?»

Семен смущенно потыкал вилкой в огурчик.

«Ну, как обычно. Венеция, дворцы, такие… камзолы».

Василий Петрович фыркнул так, что крошки хлеба со скатерти взметнулись.

«Камзолы? Семен, Семен… В каком году мы живем? Зритель, он ведь избалован! Ему подавай зрелищ! Он «Мстителей» смотрел! Твои камзолы он на «Культуре» может увидеть в любой день».

«Ну, а что предлагаешь?» — с опаской спросил Семен, предчувствуя недоброе.

И тут Василия Петровича понесло.

«Представляешь, — начал он, размахивая рукой с кусочком сала. — Дездемона — не просто барышня. Она — дочь самого Главы Планетарной Федерации, элитный геном! А Отелло — не мавр, понятное дело. Он — лучший киборг-коммандер, прошедший тысячу битв! Его позолоченный хромовый корпус сияет под солнцами Альдебарана!»

Семен молча перевел взгляд на свой старенький сервиз с незабудками.

«И Яго! — вошел в раж Василий Петрович. — А Яго — это сбойная программа в его операционной системе! Вирус ревности! Он не шепчет гадости на ушко, а выводит на внутренний дисплей Отелло поддельные голограммы, где Дездемона флиртует с лейтенантом Кэссио, который, кстати, пилот на звездолете! И финал! Отелло не душит ее, а отключает систему жизнеобеспечения ее скафандра! Гениально!»

Семен отхлебнул чаю. Помолчал.

«У нас скафандров в бутафорском цехе нет. Там у Надежды Ивановны доспехи легионеров из папье-маше для «Спартака» полгода сохнут».

«Мелочи! — отмахнулся Василий Петрович. — А я вот другую идею обдумывал. «Отелло» в стиле фэнтези!»

Семен поперхнулся.

«В каком еще фэнтези?»

«Ну! — Василий Петрович уже встал и начал ходить по кухне. — Отелло — могучий орк-варвар с зеленой кожей! Дездемона — эльфийская принцесса с ушами до попы! Яго — коварный маг-некромант, который завидует орку, потому что у того мускулы, а у него только пыльные свитки! А Кэссио — прекрасный рыцарь-паладин, сияющий, как лысина моего завхоза! И Отелло душит Дездемону не подушкой, а магическим амулетом тьмы!»

Семен долго смотрел в пустоту, словно пытаясь разглядеть в ней хоть одного орка. Не разглядел.

«Вася, — тихо сказал он. — У нас Дездемону играет тетя Люда, через дорогу от меня живет. Ей пятьдесят три года. У нее радикулит и два внука. Как я нацеплю на нее уши до попы? Она меня сковородкой по голове съездит».

«Не хочешь прогрессировать — твои проблемы! — обиделся Василий Петрович. — Сиди со своими камзолами. А мой зритель в «Прогрессе» на научную фантастику ломится! В прошлом сезоне «Горе от ума» поставил как сагу о войне искусственных интеллектов. Чацкий — это был сбежавший андроид с прошивкой «Правдоруб 2.0». Фамусов — устаревшая операционная система «ШтиблетОС». Все в проводах и с диодами! Это был прорыв!»

«Прорыв бюджета, — мрачно заметил Семен. — У меня на один диод денег нет. Лампочки Ильича в фойе экономим».

Спор зашел в тупик. Два худрука сидели за столом, и между ними лежала невидимая пропасть. Пропасть между научной фантастикой и фэнтези. Между киборгами и орками. Между районным «Прогрессом» и сельским «Урожаем».

Василий Петрович допил чай и вздохнул.

«Ну ладно. Оставайся со своими камзолами. Но знай, Семен, искусство требует жертв!»

«Требует, — кивнул Семен, глядя на пустую бутылку от наливки. — Но в первую очередь — денег. И фантазии. А у меня, видимо, и того, и другого хватает только на то, чтобы представить, как тетя Люда в роли эльфийки гонится за тобой с моей сковородкой. Картина, знаешь ли, не менее эпичная».

Василий Петрович хмыкнул. Может, оно и к лучшему, что его «Отелло-киборг» так и останется мечтой. А то мало ли. Тетя Люда со сковородкой — это аргумент, против которого не попрешь. Ни в каком жанре.

На следующее утро Василий Петрович с некоторым трудом извлек себя из объятий гостеприимного дивана. Голова гудела приятным гулом творческого человека, слегка перебравшего наливки «для суставов». На кухне его ждал Семен, с невыспавшимся лицом, но озаренным какой-то новой, сомнительной идеей.

«Слушай, Вася, — начал он, еще не притронувшись к чаю. — Я вчера думал. Ты вот все про киборгов да орков… Это уже, знаешь ли, пройденный этап. Вчера в интернете наткнулся на форум, там умные люди пишут».

Василий Петрович с подозрением хрустнул огурцом. Умные люди из интернета в устах Семена звучали так же зловеще, как «критики из столицы».

«И что же они пишут, эти твои умники?» — буркнул он.

«Пишут, что сейчас в тренде… попаданцы!» — Семен произнес это слово с торжественным шепотом, словно заговорщик.

Василий Петрович поперхнулся.

«Какие ещё попаданцы? Они куда попадают?»

«Ну, это когда наш, современный человек, попадает в прошлое, в книгу, в игру… — Семен оживился, размахивая ложкой. — Представляешь: Отелло — это наш, русский парень, Олег, сантехник из ЖЭКа! Он по пьяни проваливается в люк и оказывается в Венеции! А там его по ошибке принимают за знатного мавра-наемника!»

Лицо Василия Петровича выразило всю гамму чувств — от недоумения до брезгливости.

«Сантехник? — переспросил он, давая слову просочиться сквозь зубы. — Олег? И что, он будет рассекать на гондоле и ремонтировать слив в Гранд-канал?»

«Нет, ты не понял! — воскликнул Семен. — Весь юмор в контрасте! Он же сантехник! Он смотрит на всю эту Венецию с ее каналами как на одну большую аварию. Всех пытается поставить на учет в ЖЭК, требует своевременной оплаты по квитанциям! Яго у него — как старший по подъезду, который шепчет: «Олег Семеныч, а ваш помощник, Кэссио, с вашей супругой в беседке сидят! И кран у них, между прочим, капает! Подозрительно это! Надо проверить счетчики!» А Дездемона… — Семен замялся. — Ну, Дездемона — местная аристократка, которая в шоке от его крутого нрава и того, как он одной левой может прочистить засор в дворцовой канализации!»

Василий Петрович молча доел огурец, давая Семену насладиться масштабом своего безумия.

«Семен, — начал он с ледяным спокойствием. — Это не фантастика и не фэнтези. Это… клинический случай. У тебя что, все артисты из ЖЭКа? Ты хочешь, чтобы тетя Люда играла аристократку, влюбленную в сантехника? Это же не «Отелло», это «Служебный роман 2: Венецианский закат»!»

«Но это же свежо! Народ оценит! — не сдавался Семен. — Олег будет говорить простыми фразами! В сцене ревности он может кричать: «Да я ей унитаз чистил, а она мне за это даже «спасибо» не сказала!» Это же мощно!»

«Мощно? Это похоже на анекдот, который забыли довести до смешной концовки, — фыркнул Василий Петрович. — Мой Отелло-киборг — это трагедия прогресса, борьба аналогового чувства с цифровым разумом! А твой… твой Олег-сантехник — это трагедия ЖКХ! Какая нафиг ревность? Он должен за долги по квартплате отключить Дездемоне кислород!»

Семен налил себе еще чаю и выглядел слегка задетым.

«Ты застрял в своих высоких материях, Вася. А народному зрителю нужно что-то родное, понятное. Каждый мужик поймет Олега! Каждый знает, что такое починить кран и что такое неблагодарная жена».

«Каждый мужик, посмотрев твой спектакль, пойдет не в театр, а в ЖЭК требовать, чтобы им тоже починили унитаз! — парировал Василий Петрович. — И где драма? Где трагедия? Трагедия — это когда у киборга сбоит программа любви! А у сантехника сбоит счетчик в подвале?»

Они замолчали. Из окна доносилось мирное кудахтанье кур. Два художественных руководителя вновь оказались по разные стороны баррикады. На одной стороне — киборги и звездолеты, на другой — сантехники и люки.

«Ладно, — Семен сдался первым. — Может, тогда поставим «Спартак», но в стиле попаданцев? Наш человек, попал в тело раба-гладиатора…»

Василий Петрович поднял руки в знак капитуляции.

«Знаешь что, Семен? Дай-ка я лучше помогу твоей жене сало резать. Это пока что самое вменяемое предложение за сегодняшнее утро. А то додумаешься до того, что Онегин у тебя будет курьером из «Яндекс.Еды», который влюбился в Татьяну-стримершу».

Семен задумался.

«А знаешь, это не так уж и плохо… Он же письмо ей не пишет, а в мессенджере аудио-заметку шлет…»

Василий Петрович, не говоря ни слова, взял со стола крупный помидор и медленно, с наслаждением, вонзил в него зубы. Иногда это был единственный способ остановить поток творчества.

Семен, понурый, но не сломленный, отправился в свой храм искусства — театр, пахнущий пылью, старым бархатом и тушью из-под грима. Василий Петрович, убив полчаса на импровизированный конкурс красоты среди дворовых кур, почувствовал угрызения совести. Может, он был слишком суров? В конце концов, друг есть друг, даже если его творческие горизонты ограничиваются забором с огорода.

Он решил последовать за Семеном, дабы извиниться и… может, все же ненавязчиво подкинуть пару гениальных идей. Без фанатизма.

ДК «Урожай» встретил его знакомым полумраком и запахом нафталина от занавеса, который помнил еще агитбригады конца 70-х. На сцене, под трещащую люминесцентную лампу, происходило нечто. Тетя Люда (Дездемона) в стеганой телогрейке поверх псевдовенецианского платья читала монолог, глядя в зал с выражением человека, вспоминающего, выключила ли она дома утюг. Яго, он же дядя Коля, кочегар театра, угрюмо ел бутерброд в углу сцены, дожидаясь своего выхода. Отелло, молодой парень Витя, который подрабатывал грузчиком, пытался изобразить ревность, но получалось у него так, будто он обнаружил, что с его тележки пропал самый спелый арбуз.

Василий Петрович потер глаза. Картина была настолько пронзительно бездарной, что в его душе что-то дрогнуло. Не сострадание к искусству — нет. Просто понимание: тут любая его фантастика умрет, не успев родиться. Это почва не для киборгов. Это почва для чего-то более приземленного.

Когда репетиция наконец захлебнулась на сцене ссоры, где Отелло-Витя кричал «Кровь, Яго, кровь!», а сам при этом боязливо отступал от кочегара дяди Коли, Василий Петрович не выдержал. Он вышел к сцене.

«Семен, — сказал он, сдаваясь. — Я был неправ. Прости. Твои люди… они не потянут ни космос, ни магию. Им бы что-то попроще. Ближе к телу».

Семен посмотрел на него с надеждой.

«Ну? Какие варианты?»

«Варианты есть! — Василий Петрович вздохнул, стряхивая с себя последние амбиции. — Смотри. ЛитРПГ! Это тебе не высокие технологии. Это… система. Отелло просыпается — а у него перед глазами интерфейс: «Квест: Завоевать доверие Дездемоны. Награда: +100 к репутации». А Яго выдает ему квест «Устранить конкурента Кэссио». И все! Никаких звездолетов! Ревность? Да это просто выполнение задания! Трагедия? Это сбой в системе! Витя хоть как-то сможет... э-э-э... изображать эти ваши квесты и кричать «Критический удар по доверию!»

Семен покачал головой, разочарованный.

«Вася, а Витя, если ему сказать "представь перед собой интерфейс", честно начнёт шарить руками по воздуху, будто ищет выключатель в тёмной бане. Он мимо собственного носа попасть может. О каком крите речь?

Да и тетя Люда начнет требовать пенсию за отображение ее статов на публике. Нет».

«Хорошо, тогда вампиры! — не сдавался Василий Петрович, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Все просто. Отелло — старый вампир, граф Дракулович. Дездемона — прекрасная смертная. Яго — его верный слуга-оборотень. Ревность? Классика! Кэссио — охотник на вампиров! И финал — Отелло не душит ее, а кусает, но слишком сильно… Трагедия!»

Он с надеждой посмотрел на Семена. Тот задумался, перевел взгляд на тетю Люду, которая в этот момент достала из кармана телогрейки моток пряжи и начала вязать носок прямо на сцене.

«Вампиры… — Семен вздохнул. — Вася, ты видел наши бутафорские клыки? Это два конуса из папье-маше, покрашенные белой гуашью. Они размокают от слюны. После первого же монолога у Вити во рту будет каша. А когда он попытается укусить Дездемону-Люду, она ему в ответ спицей глаз выколет. У нее реакция на внезапные атаки отточена в очередях в поликлинике».

Василий Петрович понял, что проиграл. Он проиграл битву не идеям, а суровой провинциальной реальности. Он опустился на бархатное, протертое до дыр кресло.

«И что же они тогда потянут, Семен? — спросил он с искренним отчаянием. — В какой вселенной твои актеры не сломаются?»

Семен посмотрел на свою труппу с отеческой нежностью. Дядя Коля-Яго уже спал, прислонившись к декорации дворца. Витя-Отелло листал телефон. Тетя Люда завязывала новый узелок на носке.

«Выше зомби-апокалипсиса они не потянут, Вася, — тихо и с непоколебимой уверенностью произнес Семен. — Это их потолок».

Василий Петрович замер.

«Зомби-апокалипсис? В «Отелло»?

«А что? — оживился Семен. — Все гениальное просто. В Венеции вспыхнула чума, которая превращает людей в живых мертвецов. Отелло — лидер группы выживших, крутой чувак с ломом. Дездемона — выживальщица, которая хорошо консервирует кабачки. Яго — подлый тип, который шепчет: «Она Кэссио отдала последнюю банку тушенки! А тебе оставила только пустую! Она его любит!»

И Отелло в приступе голодной ревности... не душит ее руками, а с криком «Безобразие! Ты променяла меня на тушенку!» натягивает ей на голову целлофановый пакет, из которого только что вынул ту самую пустую банку. По-моему, мощно. Экологично, бюджетно и символ полного безразличия — он даже пакет повторно использует. И тетя Люда в телогрейке под целлофаном будет смотреться... трагично-бытово».

Василий Петрович долго молчал. Он смотрел на спавшего кочегара, на вязавшую носки Дездемону, на грузчика с арбузной тоской в глазах. И вдруг он рассмеялся. Тихо, а потом все громче.

«Знаешь что, Семен? — вытер он слезу. — Возможно, ты гений. Возможно, именно так и должен выглядеть настоящий, народный, провинциальный театр. Без киборгов, без вампиров. Просто люди, банка тушенки и зомби-апокалипсис за окном».

«Вот именно, — улыбнулся Семен. — А после спектакля разыграем среди зрителей настоящую банку тушенки. Напоследок. Для полного погружения».

И два худрука наконец-то нашли жанр, в котором их видение сошлось. Жанр назывался «Выживание». И не только на сцене.