Тело

- Тело женщины, приблизительно двадцати пяти – тридцати лет … - монотонно, согласно регламенту бубнил Кузьма над очередной неизвестной, которая так впечатлила его, что он решил не отправлять бедолагу в холодильник, обслужив вне очереди и пока конкуренты не добрались. В последнее время молодых женщин стало как-то особенно много, хотя на дворе давно не девяностые. Правда, никаких девяностых он в силу возраста и не помнил, только наставник рассказывал, любивший приврать.

Тело, однако, было весьма привлекательным, резать обидно, а придется. Таков, как говорится, путь. И все ж таки было жалко незнакомку. Вот так жила себе вся такая красивая и молодая, в ус не дула, о завтра не сильно думала, мужиков чмырила наверняка, все присматривала кого побогаче, поинтересней, посолидней. Досталась же в итоге ему – Кузьме. С имечком последнего, можно считать хахаля, и то не повезло. Точно день по гороскопу был неблагоприятный, прям как вся жизнь Кузьмы от рождения и, наверно, до заката.

По долгу службы, конечно, Кузьме приходилось сталкиваться со всяким. И жертв ДТП привозили не в особенно целом виде, и суицидников разных сортов, и после пьяной поножовщины в непрезентабельных видах. Хотя, это все легкая работа, когда труп свеженький, так его и разобрать приятно. Другое дело, когда сильно отлежался клиент, особенно если до текучего состояния. Или того хуже – с пожара. Вот тут желательно бы, чтобы не в твою смену. По факту, конечно, если ты молодой специалист, которому надо руку набивать, не важно в чью смену, более наглые, заматеревшие и опытные коллеги все одно на тебя свалят почетную обязанность червей перебирать и опарышей пересчитывать. Только что от погоревших его освобождали, причем без слов и как бы само-собой. За такой же вот чистенький, свеженький трупик девчули напротив – уцепятся.

Слухи по этому поводу разные ходили. Особенно касательно дожившего до седин Антона Павловича с его козлиной бородкой. Кузьма в эти слухи не особенно верил, но на смену старого мудака девицу решил не оставлять. Представил это «всякое» и как-то покоробило.

Наставника с чеховским именем-отчеством Кузьма невзлюбил еще со времен студенчества. На вид он был милейшего вида дедулькой, прям хоть икону православную с него пиши. На этом-то многие и сыпались. В реальности хрыч был сущим маньяком, показавшим себя в полную силу на практике. С елейной улыбочкой сыпал на еще неокрепшие умы и впечатлительные души все свои темные мысли и рассуждения, попутно разбирая хладное тело на составные части, в том числе рассовывая их в дрожащие руки одуревших учеников. Особенно Кузьме про мозг запомнилось, что если поджарить его на медленном огне с розмарином, должно чудеснейшее блюдо получиться.

Хорошо позавтракать в тот день не успел. Другим вот меньше в этом плане повезло. С тех пор не отпускала его мысль издевался этот сморчок над молодняком, представляясь Ганнибалом Лектором во плоти, или и правда таскал по тихой грусти отдельные запчасти в собственный холодильник, все равно ж никто не хватится.

Относительно юных женских тел по всем статьям выживший из ума пенсионер и вовсе рта не закрывал, плотно зарекомендовав себя в неофициальных кругах некрофилом с пораженной недугами простатой и уже давно плотным нестояком.

Коллеги его, разумеется, не любили. И уж какими такими силами он удерживался не только в экспертизе, но и в преподавательской деятельности – тут тоже слухи ходили разные. Кузьма же склонялся к более простому объяснению, что на такую работу молодежь толпами не валит, а опытные спецы в их деле на дороге не валяются. Шутка ли, советская школа, тяжелые девяностые на которых он, кстати говоря, не хило наварился по слухам. Да и не по слухам загородные дома в намоленых местах на собственных гектарах с неба не падают, как и квартиры в центре Северной столицы. Вот и держатся такие, как Антон Павлович, до гробовой доски. Однажды и его кто-то вскроет. Возможно даже и сам Кузьма, чего ж нет. Оторвется за все унижения и ехидства, ударам по больному, уж случая не упустит. Если, конечно, хрыч не подложит коллегам последнюю подлянку и не издохнет в выходные в жару. Пока хватятся, пока то, се. И здравствуй жижа. Живет-то он один. Жена давно упокоилась, единственный сын снаркоманился еще лет двадцать пять назад не смотря на родительские старания вырвать чадо из лап порока, и пропал без вести где-то на просторах необъятной и могучей реками и нефтяными скважинами.

Замечтавшись о смерти гнусного наставника и вскрытии его давно не свежих мощей Кузьма как-то позабыл про свою основную клиентку. В коридоре, тем временем, что-то услужливо громко рухнуло, вернув его разум в прохладные, крытые кафелем стены.

Кузьма тягостно вздохнул. Через пару недель ему исполнится двадцать девять лет, а он с мертвяками возится. С одной стороны, не пыльная работенка. Пациенты молчат, не жалуются, врачебная ошибка практически исключена, а если что так и концы в землю или того лучше – в печь. С другого же ракурса, перспектив в подобного рода деятельности мало. Новые технологии внедряются вяло, мирового имени не заработаешь, чтобы тебя каждая собака знала и благодарила за сотни спасенных жизней. У него тут, разве что, репутацию покойного можно спасти, и то не факт. Вон недавно сняли одного депутата с проститутки. Упоролся, сердешный, наркотой и решил подвиг совершить во имя Эрота. Они-то специалисты приличные и рады бы помолчать, не писать в документах самые смачные подробности, в том числе о следах кокаина, особенно за материальную благодарность. Вот только пока сотню с гаком килограммов слуги народа до них довезли, уже половина страны была в курсе, причем с видео и фото фиксацией. Спасибо блогерам.

Работать на фоне таких мыслей совершенно не хотелось, еще и живот требовательно заурчал, напоминая, что с обеденного времени в нутре Кузьмы кроме кофе черного ничего не плескалось. Девица же, в конце концов, никуда не денется, вон она как надежно и обстоятельно лежит с кое-как прикрытыми сероватой простынкой телесами. И еще подождет. Пусть хоть напоследок глаз порадует.

***

Оставшись в одиночестве Кузьма на скорую руку перекусил бутербродом с вареной колбасой, запил съеденное парой кружек мерзкого растворимого кофе. На кофемашину начальство жилилось, а за свой счет, даже скинувшись, купить столь нужный девайс сослуживцев жаба в тесных стингах с надписью «принцип» давила. Нормальные люди уже разошлись, однако ему дома делать было совершенно нечего. Жил уже давно самостоятельно, друзей не имел, с женщинами не складывалось. Кот и то не ждал, остался навсегда в родительском доме. И не любил, в общем-то, Кузьма котов. Но тепла хотелось, одиночество, порой, давило тяжелой когтистой лапой. На работе хоть люди мимо пробегают и вообще – нужный человек.

В однообразии не предвещавшего чрезвычайных ситуаций добровольного ночного дежурства Кузьма, наконец, решил приступить к вскрытию многострадального тела. Личных вещей при новоявленной покойнице было не много. Ни смартфона, ни документов… Обуви и той нет, босая. Одна только пижама фланелевая давно и плотно устаревшей модели, с медвежатками. Таких никто и не носит, вышли из моды... Когда? Кузьма даже и не в курсе был, вроде его старшая сестра подобное в детстве таскала. А сестре уже тридцать восемь лет. Было бы. Нормально так.

- Да, милая, и звать-то тебя никак! – констатировал Кузьма прискорбный факт, суливший некий дополнительный объем работы, особенно в свете наступавшего воскресения.

- Субъект - женщина на вид двадцать пять – тридцать лет, - по-новой начал гундосить в диктофон Кузьма, подражая киношным судмедэкспертам. - Была одета в пижаму бежевого цвета, нижнего белья нет.

Украшений, макияжа на девушке тоже не было. Даже без ставшего уже привычным адова маникюра. Как он там называется? Шеллак? Вроде так именовались эти клееные ногти, с которыми ни посуду помыть, ни в жопе почесать. Хотя, маловероятно, что особы женского пола этим занимаются. В смысле жопу чешут, посуду-то, вроде, еще моют время от времени.

Тут Кузьма снова отвлекся и вспомнил, как был шокирован новостью о том, что девочки тоже какают. Шесть лет ему тогда было и мир перестал быть прежним, всколыхнулась какая-то странная обида на дамский пол, что вовсе даже не феи они неземные, а такие же как он сам. Почти. Вот что значит детский сад не посещать и прожить до самой школы под присмотром бабки, матери и старшей сестры, маниакально следивших за тем, как бы мальчик не узнал чего лишнего или не насмотрелся. Потом в четырнадцать лет про месячные информация свалилась, окончательно прибив версию о том, что женщины – это божества. Это все, конечно, повлияло на то, что серьезных отношений Кузьме заиметь так и не случилось. Работа эта еще. Так вот смотришь на очередную особу противоположного пола, представляешь все ее нутро и неизбежную смертность. Никакой романтики. Некоторые еще и храпеть себе позволяют и не только.

Повздыхав о несовершенстве фемин Кузьма попытался вернуться к работе. В который раз посмотрел на стол, подумал о том, как хороша была покойная. Точнее - идеальна. Ровная, не считая пары мелких гематом, бело-розоватая кожа покрывала стройное подтянутое тело, на удивление без характерных для отошедших в мир иной изъянов. Мягкие черты лица, слегка пухлые губы, пушистые ресницы, маленький носик… Кузьма на минуту представил ее живой. Высокая, длинноногая светловолосая дева с телом богини. Странно, что со столь примечательными данными она не блистала в каких-нибудь глянцах и блогах, а то и в кино. Ведь даже грудь натуральная! Полный третий…

- Так, - продолжил он, вынырнув из сладких грез. – Давай попробуем выяснить, что ж с тобой такое приключилось при отсутствии видимых повреждений, - обратился он к жертве обстоятельств.

По документам выходило, что нашли тело вот в таком, только что не нагом виде, в давно закрытой квартире старой пятиэтажки. Пятиэтажку обозначили под снос, квартиру вскрыли по причине того, что хозяин, исправно вносивший коммунальные платежи, усоп в связи с древним возрастом чуть ли не накануне расселения. Лежала барышня на кровати, как буд-то бы спала. Не дышала, не сопела, по всем признакам чистый труп. Оформили, понятное дело, увезли в последний путь, пусть там эскулапы разбираются, насколько оно некриминальное.

- Хм… - поспешных выводов Кузьма делать не любил, но в его мозгу поклонника жесткого реализма уже начали плясать душераздирающие сцены с участием разорвавшейся в мозгу аневризмы, оторвавшегося тромба, внезапной младенческой смерти.

- Причем тут вообще младенцы? – одернул себя Кузьма и потянулся за фотоаппаратом.

Долг обязывал запечатлеть процесс не только буквенно, но и парочкой – тройкой визуализаций. Оно и не лишним будет, пусть Антон Павлович, не к ночи будь помянут, потом предстательной железой протечет от зависти.

- Ему ж ее отчикрыжили! – вспомнил он. – Или нет? Да какая к лысому разница!

Кузьма отложил фотоаппарат и пошел ставить чайник. Работа как-то совсем не шла. Или выходные сказывались, или нежелание резать такую красоту.

Напившись пакетированного чаю, посмотрев в темное нутро окна он вернулся к девице.

- Ну, что ж, дорогая, продолжим? – поинтересовался он у мертвого тела. Тело не возражало. Кузьме послышался шепот из темного угла:

- Да ты хотя бы толком начни! Продолжит он!

Порой ему мерещилось, что именно оттуда лезет пришибленная одиночеством совесть, которая гнусит всякое на предмет его все более частой тяги к безделью. Кузьма вздохнул, взял с лотка губку и кинул в угол. Совесть в этот раз не отозвалась, мертвое тело тоже.

- Мнда… - Кузьма оторвался от разглядывания подозрительно стоявших колом девичьих сосков.

И чего у нее соски стоят? Никаких внятных разъяснений в голову по этому поводу совершенно не приходило, резать по-прежнему не хотелось, но было надо. Кузьма закрыл глаза, представил, как, наконец, решился, взял нужные пробы,зашил тело, которое разом стало не таким привлекательным, как прежде. Мысленно же отмотал все назад, куда-то туда, где она была еще живой.

Кузьма погружался все дальше в сладострастные грезы, представляя себя с незнакомкой. Идут они по набережной под ручку, она, отчего-то, в своей полудетской трогательной пижамке, улыбается с довольным видом, молчит. А он думает, что вот сейчас приведет девицу к себе домой, отмоет в ванной с душистой пеной, ототрет ей озябшие ноги. Потом они будут есть мороженное и смотреть мультфильм про Гринча, похитившего рождество. Такого же одинокого и непонятого, как он сам.

Кузьма вздохнул. Девица все так же лежала мертвым капиталом, на соседнем столе, в пакете было упаковано ее фланелевое облачение. Он потянулся за ним, достал, присел на стул, закрыл глаза и прислонил одежду к лицу, вдохнув впитавшийся в нее запах. Пижама пахла далеким, теми временами, когда он еще не был заброшен всеми. Прослеживались в этом запахе нотки мандаринов, тонкий аромат ели или пихты. Не зря ему Гринч пригрезился в первом заходе. Воображение услужливо отправило его в зиму, нарисовало за окном падающий мягкими хлопьями снег, рассекающий темноту городского пейзажа свет фонаря, елку, наряженную по-новогоднему. Как в ушедшем детстве. Кузьма даже знакомые елочные игрушки вспомнил в деталях и женскую руку, аккуратно крепившую их к колючей лапе, ту самую гирлянду, которую было некому починить. Елку он сам никогда не наряжал, но вот ради нее захотелось, пусть даже и в нынешней квартире, куда все перенеслось. Для полной идиллии категорически не хватало камина, но куда ж его в типовую новостройку, да еще и однушку. Вот бы загородный дом со всеми причиндалами типа окон в пол, второго света и витой лестницы из дубового массива. Ему, конечно, такое не светит, но хоть помечтать. И сидит с ним рядом, на мягком диване, глядя на полыхающий в камине огонь она, трогательно поджав под себя босые ноги. Хотя, пусть лучше в вязаных носочках. Что ж он зверь какой девушку босиком держать? Или в шерстяных гольфиках с белочками, трусиках модели «прощай молодость» и его – Кузьмы – старой, единственной сохранившейся с тех времен, футболке с чеширским котом, вся такая уютная.

- Пижаму мою верни, - послышалось откуда-то из далекого настоящего.

Кузьма как-то не сразу оторвался от стягивания с рошкошных грудей полинявшей чеширокотовой футболки. От столь сладостных грез мало кто так сразу отказывается, но пижаму требовательно потянулик себе невесть откуда взявшиеся в полном безлюдье руки, мандариново-елочный запах отдалился, перестал распевать Гринч.

Глаза открывались нехотя, Кузьма даже сразу не понял, проснулся он или наоборот заснул, потому и видит то, чего видеть, по идее, не может. Возле стола, на котором еще совсем недавно лежало тело, это самое тело стояло, да еще и натягивало на себя отнятую пижаму.

Она стояла!

- Бхыыыы! – крик у разом побледневшего Кузьмы вышел какой-то странный, совсем не такой, какой обычно бывает от испуга. Зато конечности отнялись очень даже натурально не позволяя двинуться с места и последовать так часто даваемым героям фильмов ужасов советам. «Беги, идиот!» - пронеслось у него в голове, но с параличом лучше не стало.

Тело, тем временем, продолжало двигаться, перемещаться по безлюдному пространству, высматривать одному ему известно что.

Кузьме удалось упасть, почувствовать себя немного, поползти. Не плохо бы было заорать, в здании он не один, услышат, прибегут. Вот только проклятые голосовые связки категорически не хотели слушаться, выдавая вместо желаемого крика странный хрип. Удивительно, что не отключился.

События, в общем и целом, текли совершенно не по тому сценарию, который разворачивался в видео-играх с участием зомби, вампиров и прочего не существовавшего. Там он, а точнее некто под его управлением, не срамил род мужской, а бодро бегал с колом или калашом наперевес, гася нечисть обеими руками. Ползти полупарализованной тушей? Ну что вы! Такого попросту не может быть, особенно в свете отсутствия потусторонних сущностей в реальном мире. Во всяком случае, ни ему, ни его коллегам с довольно внушительным опытом такое не попадалось. Люди умирали насовсем, от вполне банальных причин, как правило неожиданно и категорически некрасиво.

Наконец Кузьме удалось доползти до угла, осознать, что мероприятие это было бесцельное, однако же руки и ноги потихоньку начинали заново слушаться, в голове уже не гудело. Тело, побродив по холодной анатомичке, двинулось в его сторону, нависло, уставилось.

- Не подходи… – прохрипел он. - Отче наш, иже еси на небеси… - пытался вспомнить широко известную молитву Кузьма, но малоуспешно. – Черт возьми, как там дальше-то! Хлеб насущный, царствие небесное, отгони лукавого и восстань!

- Извини, я атеистка, - совершенно безэмоциональным голосом произнесла воскресшая. – И «Отче наш» ты все равно неправильно читаешь. Про восстань там не было.

- Не ешь меня, у меня глисты заразные… – проблеял жалким голосом Кузьма, ощущая, как по телу побежали болезненные мурашки. Чувствительность возвращалась, как и понимание, что про глистов он зря, лучше было прикрыться СПИДом или эболой.

- Нет у тебя глистов, - безапелляционно осадило его тело. – И эболы тоже нет.

О том, как незнакомка узнала, что он думал про эболу, Кузьма сразу упустил. Мысли в голове роились совершенно другого характера, в попытках придать происходившему смысл, привести в рамки научной точки зрения. Судорожно трепыхаясь, из глубин долговременной памяти полезли истории и оформившиеся картины про реанимировавшихся из мертвых. Точнее, вполне себе из живых, только что по мутному недоразумению признанных почившими. Во главе целого сонма битых летаргическим сном, почему-то с крышкой гроба под мышкой, в черном фраке с белой кружевной манишкой стоял Николай Васильевич Гоголь. За ним, с отвисшими веками, возвышаясь и опираясь на уродливый костыль, колыхался Вий из старой советской экранизации.

«Девицу же в постели нашли, она спала! Спала!» - наконец выплеснулось в голове хоть что-то вменяемое, потеснившее мифологию.

- Ты что! – заверещал Кузьма наконец-то прорезавшимся на фоне проблеска рационализации голосом, а потом, шмыгнув, исправился. – То есть кто?

- Зомби, вампир, демон, темный эльф – выбирай, что больше нравится, – выдало тело, уставившись на настенные часы. - Только давай не суккуба. Трахаться вообще настроения нет. День – говно, а мне еще до дома добираться при том, что мосты уже развели.

- Аэээвыыыыр… - Кузьма и сам не понял, что хотел сказать.

- Что? – попыталась прислушаться она к его несуразице. – К тебе? Не, к тебе не хочу. По тебе вон видно, что сначала водкой попробуешь напоить, а потом ножкой от табуретки проткнешь. Еще раз на такое не поведусь. Плавали, знаем. Я домой хочу, у меня там и одеялко, и кроватка с удобным матрасиком.

Шутит. Кузьму окончательно отпустило, по телу разлилась слабость, ноги дрожали после пережитого, но вполне себе держали. Стало стыдно. Так испугаться! Сколько лет уже с мертвыми возится и надо же, как первокурсник поплыл! Хорошо хоть не видел никто всей этой позорной истерики. Особенно Антон Павлович, с его насмешек Кузьма бы точно уволился ко всем чертям.

- У тебя тут обуви никакой нет, а? – спросило тем временем тело. – Ноги уже околели по вашему бетону ходить. Наверняка же что-то от покойников осталось, им-то ни к чему. Я верну, как до дома доберусь.

Придя немного в себя Кузьма начал проявлять профессиональный интерес к тому, что девушка совершенно не переживала оказавшись голой на фактически разделочном столе. Словно у нее это уже не первый раз и она регулярно, в темное время суток, воскреснув, из морга добирается. А может и правда не первый? Он же ее чуть не вскрыл! Вот бы представление-то было.

- Вы как вообще? – наконец спросил он более-менее стабильным голосом осознав, что у бедолаги, скорей всего, шок. Вот и говорит несуразицу, не понимает в полной мере, что случилось и куда попала. – Вам в стационар надо, я сейчас дежурного из госпиталя вызову, тут недалеко. Вас надо осмотреть.

Девушка уставилась на Кузьму. На какой-то момент он потерялся, буквально хребтом почувствовал остановившееся время. За окном полетели снежинки не смотря на ранее лето, потянуло запахом вскрытого цитруса, о ноги терся их старый, давно почивший кот, запахло мамиными кексами, вдалеке послышался голос сестры, зовущей его крутить холодец. Они тогда еще жили все вместе. И вообще жили. Затем картинка вдруг сменилась стопкой бумаг на столе: заключения, рапорты, отчеты, экспертизы. «Дом под снос» - оформилась мысль.

- Меня Иза зовут, - произнесла она в противовес потоку мыслей Кузьмы и он очнулся.

- Меня Кузьма, - выдохнув, словно после марафонского забега, представился он. – Мама с бабушкой Кузей зовут, то есть звали, а сестра Куземой. Кофе хочешь? Только тут растворимый, но я тебе могу за нормальным сбегать, кофейня за углом. Или хочешь поедем? У меня машина рядом, я подгоню, только тебе и правда надо обувь найти, ты ж босая. Еще можем поесть заехать, я хорошее кафе знаю, они круглосуточно работают, у них стейки отменные подают.

Он говорил, говорил, сам не понимая почему, позабыв о том, что еще недавно Иза была мертвым телом, лежавшим на столе без признаков жизни, что ей нужно в больницу, что подобные воскрешения не являются в медицинской практике чем-то нормальным в принципе. Все, что мучило и терзало его ранее уплыло, испарилось, превратилось в нечто неважное вместе с воспоминаниями о пожаре, в котором погибли все, кто был ему дорог. Важным была только она – Иза. Такая красивая, такая милая в своей пижамке, хоть и грязной. Надо будет ей новую купить. И трусики, и носочки. Все, что захочет.

Она тихо подошла к нему, все еще изливавшемуся потоком словоблудия, словно старался за все те годы немногословия и отчуждения, обняла, прижавшись светлой головой к груди. Странно, раньше Кузьме казалось, что она одного с ним роста. Он замолчал, по телу разлилась приятная истома, как буд-то сняли с него путы, в которых держали много лет.

- Не надо кофе, - тихо произнесла девушка. – Дом снесут да?

Иза подняла голову. Ее глаза были ярко синими, с зеленоватыми прожилками и темными зрачками, почти как у обычных людей.

- Похоже на то, - прошептал он.

- Тогда к тебе, - вздохнула Иза. – Уговорил.

***

С неба медленными хлопьями падал снег, оседая пушистым одеялом на промерзшую землю. Давненько природа не радовала жителей Северной столицы такой роскошной, снежной зимой. Город уже месяц как облачился в праздничные гирлянды, воздух наполнился игривым настроением, с украшенных по новогоднему кафе тянуло запахами корицы, мандаринов и роскошными ароматами хвои. Люди шли по своим делам, утопали в планах, спешили к близким.

Кузьма ненадолго остановился, втянул в себя морозного воздуха, зажмурился от удовольствия, подумал о том, что надо бы успеть озаботиться покупкой елки и прочего к новогодним традициям причитающегося. Столько всего случилось за последние пять лет. Опостылевшая профессия осталась в прошлом, ему внезапно предложили участие в исследовательском проекте. Нагрузки меньше, денег больше. К новой работе прилагались командировки, контакты со множеством людей, яркие впечатления, новые места и открытия. Еще более внезапно, но вполне тихо и чисто, без скелетов в шкафах и частей тел в личных холодильниках, упокоился Антон Павлович, оставив согласно завещанию все свое достояние Кузьме. С чего вдруг? Кто ж его, старого хрыча, знает. Только слухи ходили, что очень уж он впечатлился беседой с одной странной особой, вертевшейся возле Кузьмы. Достояния оказалось весьма не мало, включая квадратные метры в историческом центре. Именно там, в дальней спальне, на широкой кровати с ортопедическим матрасом, среди удобных подушек и под толстым одеялом, набитом верблюжьей шерстью, обосновалась Иза – идеальная женщина без единого изъяна. Она сладко спала, наслаждаясь новоотстроенным специально для нее уютным миром, удачно расположившимся на развалинах старого. Иногда она просыпалась, но нет, не ради банальных человеческих потребностей, которые были ей не свойственны, а ради мужчины, благодаря которому у нее снова был дом, пижама и множество вкусных воспоминаний.

Кузьма, который только что вернулся в родной город из летнего зноя Кейптауна, выдохнул, улыбнулся лепившей во дворе снеговика детворе и поспешил домой. Ведь теперь там его ждали.