Темнейшее подземелье. Правдивая ложь.

… Рассветало. Слабые лучи октябрьского солнце едва коснулись черепичных крыш славного безымянного городка провинции Шампань, а по тихим улицам уже далеко разносилось эхо человека, бегущего от превратностей судьбы и последствий собственной глупости. Его тяжёлое и сдавленное дыхание ясно говорило о том, что этот субъект явно не желает быть никем обнаруженным, а урчащий время от времени живот сигнализировал о бедственном положении хозяина.

Наряд незнакомца также вызывал некое удивление. Недаром человек скрывал своё появление от любого, кто бы ни появился на его пути. Так, например, ему пришлось спрятаться за мусорным ящиком, пережидая пару минут, показавшихся ему вечностью. Хотя неожиданным препятствием оказалась всего лишь молочница, развозящая в глиняных крынках свой вкусный и полезный товар. Потрепанная солдатская роба с парой заплат и вшитыми металлическими пластинами висела на худых плечах беглеца, да нестандартный солдатский клинок, грубой рукой переточенный в кинжал, висящий в ножнах, бился о левое бедро при каждом шаге. Любой законопослушный гражданин с лёгкостью бы определил в незнакомце военнослужащего Имперской пехоты общего назначения. А говоря еще проще — пушечное мясо, которым штабные крысы в погонах безуспешно пытались заткнуть дыры при отступлениях и собственных ошибках расстановки войск.

Неудивительно, что люди бежали из ополчения при любой возможности, невзирая на угрозу расстрелом. Убегая, они нередко прихватывали с собой оружие, припасы, а порой и товарищей, не желавших отдавать жизнь и здоровье во имя туманных целей Империи. Большинство из них ловили и расстреливали на глазах тех, кто пока не растерял остатки решимости, редкие везунчики достигали родных мест, прятались и выживали как могли, не преступая закон. Но хватало обыкновенных подонков, которым хватало тупого кухонного ножа и отсыревающего мушкетона, чтобы безбоязненно выйти на преступный путь.

Даже в этом глухом краю, куда не долетели отзвуки военных баталий, хватало разношерстного дерьма, готового прирезать птичника за корзинку куриных яиц или напасть на охраняемый дилижанс, рискуя тут же поплатиться собственной жизнью. Неудивительно, что человек бежал изо всех сил, стараясь как можно быстрее покинуть населённый пункт… А по возможности украсть еду, припасы или хотя бы огниво. Своё он заложил тем опасным людям, которые теперь гнались за ним по пятам, желая отобрать остальное, а заодно и саму жизнь.

Дезмонд никогда не был героем. Зато его природная трусость, вышколенная хитрость, уличная смекалка и нехитрый житейский опыт помогли ему выжить на улицах разных городов. Порой ему в спешке приходилось покидать их в поисках лучшей доли, порой лишь быстрые ноги да развитая интуиция спасали его от преждевременной кончины. Но все закончилось с началом военных действий в регионе, в котором он так невовремя оказался. Его, как свежепойманную крысу, вместе с другими неудачниками загребли всемогущие жадные лапы военных сборщиков, швырнувших Дезмонда в самое пекло бессмысленных схваток. Комиссары не смыкали глаз, зная, какая шваль служит под их началом. И все же нашему воришке и жулику удалось смыться из действующей части в самом прямом смысле подобно помойной крысе — нырнув в канализационные стоки. Прихватив с собой трофейный мушкет и солдатский клинок, Дезмонд бросился в бега. Сначала ему везло, потом пришлось продать почти все, что было. А теперь он мчался, спасаясь от справедливого и скорого суда тех, кого недавно обманул в карты.

В отличие от Дезмонда его преследователи знали городок как свои пять пальцев и кольцо неуклонно сжималось. Интуиция верещала, а на шее затягивалась невидимая, но ощутимая петля. Иногда он словно чувствовал, как под левое ребро входит короткое лезвие бандитского ножа и ускорялся, молясь всем богам о продлении своего жалкого существования…

Но все рано или поздно заканчивается. Так и наш несостоявшийся герой, едва ступив на центральную площадь, осознал, что крысиные бега подходят к концу. Во всех возможных путях отхода виднелись тени с поблескивающими инструментами изъятия добра и злата у мирных граждан, а на самой площади не было ни души, кроме какого-то жалкого нищего. У Дезмонда не оставалось никакой надежды мирно договориться с бандитами, выторговать себе хотя бы жизнь и день свободы. Об этом ясно говорили свежие царапины на стальных щитах его куртки и свежие порезы на лице и руках. Сейчас он готов был сдаться даже комиссарам, зная, что те казнят лишь перед строем, чтобы оттянуть час расплаты. Но как назло, на улице не было ни души. Лишь в центре у разбитого фонтана сидел нищий, чьё лицо было скрыто рваными лохмотьями. Но будь он хоть героем войны или ассасином Забытого ордена, вряд ли Дезмонд дождался бы от него помощи. Такова была жизнь. Каждый сам за себя.

И все же дезертир шагнул к нему, движимый если не разумом, то инстинктом самосохранения, но, сделав лишь пару шагов, замер, словно уперевшись в невидимую стену. От нищего разило непередаваемой смесью дивных ароматов помойки, гниющей плоти и никогда не снимаемых портянок. Дезмонд сглотнул, оглянулся по сторонам и все же преодолел себя, вспомнив об армейских стоках, в которые одновременно мочились и испражнялись сотни солдат. Как раз тогда, когда он проплывал снизу, прикрываясь полупереваренными остатками перловки. Тени приближались, а город только-только начинал просыпаться.

Дезертир сглотнул и положил руку на эфес клинка, другой нашаривая пистолет. Его загнали в угол, но даже крыса кидается на кота при угрозе жизни. Так и воришка собрался драться до последней капли крови. До ближайшего к нему бандита оставалась пару шагов и трус уже хотел выдернуть кинжал, как вдруг ощутил чужую руку на запястье. Дернувшись от неожиданности, он хотел было стрелять неведомо в кого, но услышал тихий, но твёрдый голос нищего.

— Хочешь жить, крыса?

Не отвечая, Дезмонд снова дернулся, но вонючий попрошайка держал его стальной хваткой и по сути даже не напрягался. Тем временем, подходящий к нему лиходей, вооружённый двумя мясницкими ножами («Где он их только достал?! " — ошеломленно успел подумать дезертир), радостно осклабился, заметив хватку нищего.

— Гы-ы! Держи его, паря!

И даже убрал один тесак, нашарив и кинув тому самую мелкую монетку. Но тот как будто и не обратил внимания на прозвеневшую мелочь.

— Ты хочешь жить?! — повторил он.

— Да! — истерично заорал вор, вдруг ощутил надежду. — Да, будь я проклят! Я хочу жить! И что?! Как ты…

Его язык примерз к небу, ибо в ту же секунду, как с его губ сорвался крик, нищий взметнулся с Земли, похожий на смертную тень или огромного ворона. Его тень словно накрыла всю площадь… А через секунду Дезмонд услышал отчаянный крик боли. Боли и ужаса. Крик, который ему слишком часто приходилось слышать за последние несколько лет. Не веря своим глазам, он смотрит, как бандит падает в одну сторону, а его рука, державшая единственный тесак, отлетает в другую. Крик сменился хрипом и бульканьем, а безмерное удивление вора — отчаянной надеждой и восторгом.

В лучах осеннего солнца сверкнула легированная сталь полного доспеха, а с двуручного, слегка выщербленного палаша незнакомца капнула свежая кровь того, кто совсем недавно хотел пустить её другому. По брусчатке прозвенел металлический шаг. Еще один. И перед изумлением дезертиром предстал огромный рыцарь, словно сошедший с фресок короля Артура. С пояса его свисал огромный фолиант, ударом которого можно точно также отправить любого в Ад, как и ударом металлического кулака воина. Кроме того, из-за спины торчал флагшток некоего Знамени, сейчас бережно и аккуратно обернутого вокруг древка. Дезмонд невольно отступил: один вид незнакомца внушал ему трепет, длина меча и вовсе заставляла дрожать.

Тем временем, прочая рвань пришла в себя и, подбадриваемая криками главаря, который все еще скрывался в подворотне, скопом кинулась на неожиданного защитника, толкаясь и мешая себе же. Но все произошло так быстро, что Дезмонд мог лишь растерянно хлопать глазами, несмотря на весь свой боевой опыт. Лишь один раз за всю свою жизнь ему приходилось видеть нечто подобное. Один боец, пусть и облаченный в полный доспех, победил шесть отморозков, не потратив ни единого лишнего взмаха клинком! Его отточенные, стремительные движения напоминали боевого ассасина, профессионально танцующего с клинками или тренировку китайского военачальника. Воин отбирал жизни скупыми, но резкими рубящими ударами, колющими тфчками, оглушая двуручным мечом плашмя или рукоятью тех, к кому не успевал или не хотел повернуться лицом.

Самое главное: рыцарь не стеснялся расчленять, рубя разбойников не как разумных людей, а бессловесные туши животных — буквально отрубая части тел, причем самым варварским способом. Отчасти это также деморализовало ублюдков, наблюдавших своими глазами, как их бывшие напарники рассыпаются на части. Последний и вовсе повернулся спиной, собираясь сбежать, чем обеспечил себе быстрое обезглавливание.

Когда же с бандитами было покончено, рыцарь повернулся к дезертиру, явно собираясь что-то вымолвить. Но не успел. Раздались грузные шаги, при отзвуке которых заячье сердце Дезмонда ушло в пятки, а вслед за этим из подворотни вышел и главарь всей шайки. Огромная тварь, лишь отдалённо напоминающая разумное существо. Скорее всего, ошибка любви огра и человеком. Не говоря ни слова, он напал первым, разя ужасным хлыстом, увенчанным острыми шипами. Кроме того в бой вступили и его последние прихвостни: правая рука босса, крепкий тип с неизменными двумя охотничьими ножами, и мелкий тип в капюшоне, немедленно принявшийся настраивать аркебузу. Последняя имела настолько древний вид, что могла при выстреле и взорваться в руках стрелка.

Рыцарь все так же механически и мастерски отражал сыпящиеся на него удары, но Дезмонд ясно увидел, что его неожиданный защитник далеко не божественного происхождения. Из-под шлема показалась красная кровь, а сам воин стал пошатываться. Всем стало ясно, что до его поражения осталось совсем немного. И все же из забрала не доносилось ни звука.

Дезертир не успел ничего понять, придумать или осознать сам факт того, что происходит, но вбитые войной в его тело навыки и рефлексы заставили его пробежать мимо дерущихся и прыгнуть на самого слабого из тройки, но и самого опасного врага, заканчивающего настройку своей чудовищной пушки. В минуты боя Дезмонд преображается, превращаясь из крысы в разьяренного хорька. Он словно становился другим человеком, моментально определяющего слабые места врага и предугадывающего атаки, но не превращался в безумного берсерка, помня о тонкой броне и реакции тела на раны. Но именно это неделе и удивительное качество помогло ему выжить там, где гибли другие.

Стрелок лиходеев не был защищён ни бронёй, ни кинжалом. Ему могли помочь лишь товарищи по оружию, которых связал боем рыцарь. Вскрыть аркебузеру горло и пнуть свежий труп в ближайшего врага, заставив его споткнуться, не заняло у дезертира и полминуты. Зато помогло рыцарю с размаху рубануть замешкавшемуся приспешнику прямо по поставленной шее. Полуогр остался один, но опасности при этом не убавилось. Напротив, теперь урод мог безбоязненно хлестать своим цепом вокруг себя и размахивать руками.

Но отступать было некуда. И незачем. Тем более, для рыцаря победа, похоже, стала принципом или делом чести, а Дезмонд вдруг ощутил, что со смертью главаря все изменится. Что именно, он пока не мог точно сказать, но все же твердо встал рядом с защитником. Один в поле не воин, даже если он — полуогр, что они и доказали, за несколько действий вложив великана. Пусть тот и берег до конца свой козырь, в последний момент выхватив тяжёлый обрез, но рыцарь, стоявший к нему почти в упор, сдвинулся неуловимые движением в сторону, из-за чего дробь едва не изрешетила Дезмонда. Сей манёвр заставил вора резко пересмотреть своё отношение к воину, но тот уже вытаскивал двуручник из жирного пуза упавшего главаря.

С вора постепенно спадало напряжение и горячка боя, уступая место растущему стрессу. Дезмонд нервно сглотнул, мысленно создав благодарность богам, пославших ему избавление и даже не смело подумав о кружке прохладного эля. Но стоило ему взглянуть на рыцаря, застывшего безмолвной статуей среди кучи окровавленных останков, как все мысли разом улетучились. В маленьком разуме дезертира металась лишь одна мысль:

«ПОЧЕМУ?!!!!!!»

Словно услышав её, статуя воина заскрежетала и двинулась к замершему вору. Он вдруг снова услышал:

— Ты хочешь жить.

Но теперь это не было вопросом. Ничего не говоря более, рыцарь несильно ткнул ладонью в грудь ошеломленному парню в грудь, повернулся и мерным шагом зашагал прочь. Дезмонд, переведя взгляд на собственную грудь, увидел, что сжимает в руке конверт, запечатанный красным сургучом в виде некоего герба. Стоило ему только приглядеться к странному знаку, как заболела голова, кто-то зашептался в углах, а из подворотни поползли тени. Но тут кто-то резко открыл оконные ставни и на площади раздались испуганные крики жителей. Не дожидаясь прибытия стражей порядка, вор запихнул письмо за пазуху, втянул голову в плечи и рванул вслед за рыцарем…

Впрочем, через секунду он вернулся и буквально за несколько секунд избавил трупы своих бывших преследователей от всех ценностей, не погнушавшись сорвать с шеи полуогра странный кулон в виде кубика с шипами.

«Чего-нибудь да стоит!» — вертя кулон в руках весело думал дезертир, полной грудью вдыхая свежий воздух свободы и новой жизни.

— Эй! Э-эй, погоди! Я очень хочу жить! — весело закричал он в спину человеку, избавившему его от проблем прошлого…

Если бы он только знал о том, что его ждет впереди…

А за пазухой вора ждало своего часа странное письмо с таинственным гербом, изображавшие то ли осьминога, то ли корни дерева…