Темно

Где-то за окном прогрохотал фейерверк. Джим вздрогнул от внезапного звука и сильнее прижался к своей матери, зарывая лицо в складки её платья.

Они сидели в приёмной гостиной в доме дяди Ричарда. Женщина на громоздком старинном диванчике, мальчик - у неё ног, на ковре. В доме было тихо и темно, единственное освещение это гирлянды, щедро развешанные стенам. Прислугу давно отпустили, официальный вечер состоялся раньше, а сейчас здесь только мама, папа, и дядя Ричард, который хотел провести немного времени с семьёй. Раньше тут было намного ярче и шумнее, Джим знает это, потому что видел коробки с украшениями, хлопушки и пластинки с рождественскими песнями в выключенном громофоне. Почему их убрали - загадка. Может быть, дядя тоже не любит всего этого бедлама, лезущего в голову и рвущего уши. Он наверное убрал украшения сразу после того как ушли гости.

Мама касается волос мальчика обтянутой в атласную перчатку ладонью.

- Давай пройдём вглубь дома. Там фейерверки будут не такими громкими.

Он кивает и собирает с пола свои карточки. На них фотографии самых лучших яхт Америки. Лёгкие, величественные, быстрые, они почему-то кажутся ребёнку похожими на чаек. Он сжимает пачку одной рукой, а второй хватается за протянутую руку матери. Вместе они проходят через коридоры и входят в куда более скромную, как размерами, так и обстановкой, личную гостинную. Ещё за дверями слышатся приглушённые голоса и почти выветрившийся запах табака. В креслах у камина сидят двое мужчин, похожих в чертах, но удивительно разных в общей картине своей внешности. Один сложен из тонких, изящных линий и изгибов, его лицо мгновенно привлекает своей красотой, но сразу после в глаза бросается усталая складка нижних век. Второй будто сложен из тех же деталей, но не отточенных до идеала, пропорции его лица мешают друг-другу, глаза немного на выкате выглядят слишком большими и неприкрытыми. Его неизмеримо длинное тощее тело сложено в кресле как куча веток, а узловатые пальцы-пауки постукивают по бокалу. Он выглядит немного старше своего собеседника.

- Что же, они больше не смогут нас достать, а значит, ничего мне не мешает пригласить брата в гости, - говорит дядя Ричард, поднося бокал к губам, когда они входят в гостиную. Его благородное, но нескладное лицо растягивается в сдержанной улыбке.

Джим отпускает мамину ладонь и карабкается на колени к папе, прячет лицо за его пиджаком. Крошечный личный мирок, где маловато воздуха, зато темно и тепло, а от рубашки пахнет мужским одеколоном.

- Твои соседи пускали фейерверк, - поясняет мама, проходя мимо Ричарда и опускаясь в свободное кресло.

- Хмх, вы не шутили.

- Как ты там, чемпион? Держишься? - спрашивает папа, в его голосе добрая усмешка.

Джим утвердительно качает головой, но пока не вылезает из-под пиджака. Снаружи его приобнимают.

- Ну-ну, только не задохнись там.

Взрослые продолжают о чём-то говорить, и Джим их слушает, но не понимает почти ничего. Очень много трудных и незнакомых слов, имён, действий. Что такое "вылететь в трубу"? Это как на американских горках?

Тепло убаюкивает и пальцы мальчика потихоньку ослабляют хватку. Край ткани выскальзывает, теперь Джиму видно гостиную и потрескивающее пламя в камине. Голос папы едва заметной вибрацией расходится по щеке, всё ещё прижатой к пахучей рубашке, но вещи, которые он говорит, всё также неизвестны. От скуки Джим соскальзывает с колен и идёт исследовать гостиную. Деревянные морды, лица, невнятные фигуры идут по всем стенам, тянутся и тянутся, пока не врежутся сами в себя....

В тёмном углу комнаты висит портрет, но сначала Джим принимает его за окно, потому что картину зачем-то завесили чёрной тканью. Свет от камина едва достигает полотна, но ребёнок напрягает молодые острые глаза и ему удаётся разглядеть людей. Это пара, видимо женатая, они одеты в старую одежду. На женщине одна из этих смешных шапочек, похожих на те, что носят плавцы в бассейне, и длинные-длинные бусы. Мужчина кажется идеально прямоугольным в своём пиджаке и весь испрещен тоненькими-тоненькими полосками. Джим их не помнит, но лица неизвестных почему-то кажутся знакомыми.

Сзади доносится мамин зов и он возвращается к камину. Подходит к её креслу и обмякает, опершись подбородком ей на колени.

- Мы совсем тебя забросили, прости, - она улыбается, - Думаю, пора идти ужинать. Ты хочешь кушать?

Джим кивает, распрямляясь обратно, и тянет маму за запястье, чтобы она вставала быстрее.

- Он у вас пока не говорит? - задумчиво и опасливо спрашивает дядя, наблюдая за этими потугами.

- Иногда говорит. Погоди, ещё пару минут, закончим с делами, а то тема не для стола.

Мама садится обратно. Джим решает, что их ждать бесполезно, а для карточек слишком темно, и возвращается мыслями к портрету, обиженно отойдя в угол.

Это, должно быть, семейная картина. Папа говорил, этот дом принадлежит его роду, и почти все Доу жили в нём. Наверняка всё тут семейное. И эти двое с картины тоже его родственники. Или они просто очень знаменитые люди, их портреты тоже иногда вешают у себя дома, а прикрыли его тканью чтобы никто другой не мог любоваться. Дядя просто жадина. Тогда было бы понятно, почему они показались знакомыми.

Жалко, больше ничего не разглядишь. Из теней смотрят необычные, чуть-чуть страшные, но очень интересные силуэты и образы, которые воображение раскрашивает ещё ярче. Или может он всё-таки найдёт семейный портрет, такой большой, во всю стену, и ему покажут молодого папу и дядю Ричарда, потому что пока Джим на самом деле не очень верит, что те когда-то были маленькими мальчиками. Когда папа ему об этом рассказал, он в ответ на такое неверие только рассмеялся и потрепал его по волосам, но показать фотографии себя мальчиком не смог. Джим просил, папа только развёл руками и как-то странно улыбнулся. Надо попробовать спросить дядю.

Взрослые наконец-то разобрались со своими непонятными разговорами и опять позвали есть. Джим сначала насупился и показал папе язык, но когда пообещали, что за обедом будет сырная тарелка, всё-таки поверил.